Людей было много, детей чересчур много. Багаж проверили и взвесили. Солдаты забросили в каждый товарный вагон по охапке соломы. Музыка не играла, но и дождя тоже не было. А было облачно с прояснениями, и дул восточный ветер.
Мы попали в четвертый от конца вагон. Господин Файнгольд со своими редкими рыжеватыми летящими волосами стоял внизу, на путях; когда мощным рывком дал знать о своем прибытии паровоз, он подошел поближе, протянул Марии пакетик маргарина и два пакетика искусственного меда, а когда команды на польском языке, когда крик и плач возвестили отправление, он присовокупил к дорожному провианту пакет с дезинфицирующими средствами -лизол важней, чем жизнь, -и мы тронулись, оставили позади господина Файнгольда, он же по всем правилам -словом, как оно и положено при отправлении поездов, -становился со своими летящими рыжеватыми волосами все меньше и меньше, потом виделся лишь как машущая рука, потом и вовсе пропал из виду.
РАСТИ В ТОВАРНОМ ВАГОНЕ
Это и по сей день причиняет мне боль. Это только что отбросило мою голову на подушки. Это заставляет меня ощущать свои суставы, голеностоп и колено, это превращает меня в скрипуна, что иными словами означает: Оскар вынужден скрипеть зубами, чтобы заглушить таким образом скрип собственных суставов. Я разглядываю свои десять пальцев и должен честно признать: они распухли. Последняя попытка на барабане подтверждает: пальцы у Оскара не просто распухли, в настоящее время они вообще не пригодны для человека его профессии -они не способны удержать палочки.
Вот и авторучка не желает больше мне повиноваться. Придется просить Бруно, чтоб он сделал мне холодный компресс. И потом, с холодными компрессами на руках, ногах, коленях, с мокрым платком на лбу мне придется вооружить моего санитара Бруно карандашом и бумагой, ибо мою авторучку я не люблю давать чужим.
Но готов ли Бруно хорошо слушать и способен ли? Окажется ли его пересказ достойным той поездки в товарном вагоне, начавшейся двенадцатого июня одна тысяча девятьсот сорок пятого года? Бруно сидит за столиком под картинкой с анемонами. Вот он поворачивает голову, демонстрируя мне ту ее сторону, которую именуют лицом, а сам глазами сказочного зверя глядит мимо меня, слева или справа. Подняв карандаш над тонкими с кислым выражением губами, он изображает ожидание. Но если даже допустить, что он действительно ждет от меня слова, ждет знака, чтобы приступить к своему изложению, -мысли его все равно вьются вокруг макраме. Он будет вывязывать узлы из бечевок, тогда как задача Оскара, не жалея слов, распутать мою запутанную историю. Итак, Бруно пишет:
Я, Бруно Мюнстерберг, родом из Алтены, что в Зауэрланде, холост, бездетен, служу санитаром в частном отделении данного специализированного лечебного заведения. Господин Мацерат, который более года назад был госпитализирован, считается моим пациентом. У меня есть и другие пациенты, но сейчас речь не о них. Господин Мацерат самый безобидный из моих пациентов. Он никогда не выходил из себя до такой степени, чтобы мне вызывать других санитаров. Правда, он несколько больше, чем следует, пишет и барабанит. Чтобы пощадить свои перетруженные пальцы, он попросил меня сегодня писать вместо него и не заниматься плетением. Тем не менее я засунул в карман немного бечевки, и, покуда он рассказывает, я начну с помощью нижних конечностей новую фигуру, которую, согласно теме его рассказа, назову "Беженец с востока". Это будет не первая фигура, которую я создам на основе рассказов моего пациента. До сего времени я уже вывязал из бечевки его бабушку, которую назвал: "Яблоко в четырехслойной одежке", выплел его дедушку, плотогона, назвав его, может быть, чересчур смело "Колумб"; с помощью моей бечевки его бедная матушка превратилась в "Прекрасную рыбоедку"; из обоих его отцов, Мацерата и Яна Бронски, я сплел целую группу "Два любителя ската", вот и всю испещренную шрамами спину его друга Герберта Тручински я выразил в бечевке и назвал свой рельеф "Неровная дорога". Отдельные здания, такие как Польская почта. Ярусная башня, Городской театр, Цойгхазный пассаж, Морской музей, зеленная лавка Греффа, школа Песталоцци, Брезенские купальни, церковь Сердца Христова, кафе "Четыре времени года", шоколадная фабрика "Балтик", многочисленные бункеры на Атлантическом валу, Эйфелева башня в Париже, Штеттинский вокзал в Берлине, Реймский собор и -не в последнюю очередь тот доходный дом, где господин Мацерат впервые увидел свет, я воспроизвел, узел к узлу; решетки и могильные камни на кладбищах Заспе и Брентау одарили своим орнаментом мою бечевку, петля за петлей я пустил по руслу воды Вислы и Сены, дал волнам Балтийского моря, дал валам Атлантического океана разбиваться о плетеные берега, превратил бечевку в кашубские картофельные поля и нормандские пастбища, населил возникший таким образом уголок земли, который я простоты ради назову Европой, группами фигур, как, например, Защитники почты. Торговцы колониальными товарами. Люди на трибунах. Люди перед трибунами. Первоклассники с подарочными фунтиками. Вымирающие смотрители музеев. Малолетние преступники за подготовкой к Рождеству. Польская кавалерия на фоне вечерней зари. Муравьи делают историю. Фронтовой театр играет для унтер-офицеров и солдат. Стоящие люди, которые в лагере Треблинка дезинфицируют лежащих людей. А теперь я приступаю к фигуре восточного беженца, который, что вполне возможно, превратится в целую группу восточных беженцев.
Примерно в одиннадцать часов утра двенадцатого июня сорок пятого года господин Мацерат выехал из Данцига, который к тому времени уже назывался Гданьском. Его сопровождали вдова Мария Мацерат, которую мой пациент обозначает как свою прежнюю возлюбленную, и Курт Мацерат, предполагаемый сын моего пациента. Кроме того, в этом товарном вагоне находились, по его словам, еще тридцать два человека, среди них -четыре францисканских монахини в одежде своего ордена и молодая девушка в платке, в каковой, по его же словам, он опознал некую Люцию Реннванд. Но после ряда вопросов, заданных мной, господин Мацерат признал, что ту особу звали Регина Рекк, хотя он и в дальнейшем не перестанет твердить о безымянном треугольном лице, которое он неизменно называет именем Люция, что и мешает мне вплести сюда эту девицу под именем Регина. Регина Рекк ехала вместе со своими родителями, дедушкой, бабушкой и больным дядей, который помимо собственной семьи вез за собой на запад запущенный рак желудка, много разговаривал и, едва поезд тронулся, назвал себя бывшим социал-демократом.
Насколько мой пациент может сейчас припомнить, поездка до Гдыни, которая четыре с половиной года называлась Готенхафен, протекала вполне спокойно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201
Мы попали в четвертый от конца вагон. Господин Файнгольд со своими редкими рыжеватыми летящими волосами стоял внизу, на путях; когда мощным рывком дал знать о своем прибытии паровоз, он подошел поближе, протянул Марии пакетик маргарина и два пакетика искусственного меда, а когда команды на польском языке, когда крик и плач возвестили отправление, он присовокупил к дорожному провианту пакет с дезинфицирующими средствами -лизол важней, чем жизнь, -и мы тронулись, оставили позади господина Файнгольда, он же по всем правилам -словом, как оно и положено при отправлении поездов, -становился со своими летящими рыжеватыми волосами все меньше и меньше, потом виделся лишь как машущая рука, потом и вовсе пропал из виду.
РАСТИ В ТОВАРНОМ ВАГОНЕ
Это и по сей день причиняет мне боль. Это только что отбросило мою голову на подушки. Это заставляет меня ощущать свои суставы, голеностоп и колено, это превращает меня в скрипуна, что иными словами означает: Оскар вынужден скрипеть зубами, чтобы заглушить таким образом скрип собственных суставов. Я разглядываю свои десять пальцев и должен честно признать: они распухли. Последняя попытка на барабане подтверждает: пальцы у Оскара не просто распухли, в настоящее время они вообще не пригодны для человека его профессии -они не способны удержать палочки.
Вот и авторучка не желает больше мне повиноваться. Придется просить Бруно, чтоб он сделал мне холодный компресс. И потом, с холодными компрессами на руках, ногах, коленях, с мокрым платком на лбу мне придется вооружить моего санитара Бруно карандашом и бумагой, ибо мою авторучку я не люблю давать чужим.
Но готов ли Бруно хорошо слушать и способен ли? Окажется ли его пересказ достойным той поездки в товарном вагоне, начавшейся двенадцатого июня одна тысяча девятьсот сорок пятого года? Бруно сидит за столиком под картинкой с анемонами. Вот он поворачивает голову, демонстрируя мне ту ее сторону, которую именуют лицом, а сам глазами сказочного зверя глядит мимо меня, слева или справа. Подняв карандаш над тонкими с кислым выражением губами, он изображает ожидание. Но если даже допустить, что он действительно ждет от меня слова, ждет знака, чтобы приступить к своему изложению, -мысли его все равно вьются вокруг макраме. Он будет вывязывать узлы из бечевок, тогда как задача Оскара, не жалея слов, распутать мою запутанную историю. Итак, Бруно пишет:
Я, Бруно Мюнстерберг, родом из Алтены, что в Зауэрланде, холост, бездетен, служу санитаром в частном отделении данного специализированного лечебного заведения. Господин Мацерат, который более года назад был госпитализирован, считается моим пациентом. У меня есть и другие пациенты, но сейчас речь не о них. Господин Мацерат самый безобидный из моих пациентов. Он никогда не выходил из себя до такой степени, чтобы мне вызывать других санитаров. Правда, он несколько больше, чем следует, пишет и барабанит. Чтобы пощадить свои перетруженные пальцы, он попросил меня сегодня писать вместо него и не заниматься плетением. Тем не менее я засунул в карман немного бечевки, и, покуда он рассказывает, я начну с помощью нижних конечностей новую фигуру, которую, согласно теме его рассказа, назову "Беженец с востока". Это будет не первая фигура, которую я создам на основе рассказов моего пациента. До сего времени я уже вывязал из бечевки его бабушку, которую назвал: "Яблоко в четырехслойной одежке", выплел его дедушку, плотогона, назвав его, может быть, чересчур смело "Колумб"; с помощью моей бечевки его бедная матушка превратилась в "Прекрасную рыбоедку"; из обоих его отцов, Мацерата и Яна Бронски, я сплел целую группу "Два любителя ската", вот и всю испещренную шрамами спину его друга Герберта Тручински я выразил в бечевке и назвал свой рельеф "Неровная дорога". Отдельные здания, такие как Польская почта. Ярусная башня, Городской театр, Цойгхазный пассаж, Морской музей, зеленная лавка Греффа, школа Песталоцци, Брезенские купальни, церковь Сердца Христова, кафе "Четыре времени года", шоколадная фабрика "Балтик", многочисленные бункеры на Атлантическом валу, Эйфелева башня в Париже, Штеттинский вокзал в Берлине, Реймский собор и -не в последнюю очередь тот доходный дом, где господин Мацерат впервые увидел свет, я воспроизвел, узел к узлу; решетки и могильные камни на кладбищах Заспе и Брентау одарили своим орнаментом мою бечевку, петля за петлей я пустил по руслу воды Вислы и Сены, дал волнам Балтийского моря, дал валам Атлантического океана разбиваться о плетеные берега, превратил бечевку в кашубские картофельные поля и нормандские пастбища, населил возникший таким образом уголок земли, который я простоты ради назову Европой, группами фигур, как, например, Защитники почты. Торговцы колониальными товарами. Люди на трибунах. Люди перед трибунами. Первоклассники с подарочными фунтиками. Вымирающие смотрители музеев. Малолетние преступники за подготовкой к Рождеству. Польская кавалерия на фоне вечерней зари. Муравьи делают историю. Фронтовой театр играет для унтер-офицеров и солдат. Стоящие люди, которые в лагере Треблинка дезинфицируют лежащих людей. А теперь я приступаю к фигуре восточного беженца, который, что вполне возможно, превратится в целую группу восточных беженцев.
Примерно в одиннадцать часов утра двенадцатого июня сорок пятого года господин Мацерат выехал из Данцига, который к тому времени уже назывался Гданьском. Его сопровождали вдова Мария Мацерат, которую мой пациент обозначает как свою прежнюю возлюбленную, и Курт Мацерат, предполагаемый сын моего пациента. Кроме того, в этом товарном вагоне находились, по его словам, еще тридцать два человека, среди них -четыре францисканских монахини в одежде своего ордена и молодая девушка в платке, в каковой, по его же словам, он опознал некую Люцию Реннванд. Но после ряда вопросов, заданных мной, господин Мацерат признал, что ту особу звали Регина Рекк, хотя он и в дальнейшем не перестанет твердить о безымянном треугольном лице, которое он неизменно называет именем Люция, что и мешает мне вплести сюда эту девицу под именем Регина. Регина Рекк ехала вместе со своими родителями, дедушкой, бабушкой и больным дядей, который помимо собственной семьи вез за собой на запад запущенный рак желудка, много разговаривал и, едва поезд тронулся, назвал себя бывшим социал-демократом.
Насколько мой пациент может сейчас припомнить, поездка до Гдыни, которая четыре с половиной года называлась Готенхафен, протекала вполне спокойно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201