– Наконец-то я переехал… Сто двадцать ступенек – и вид как с настоящей египетской пирамиды… Внизу, на бульварах и площадях, снуют муравьи, или люди, как принято их называть. С этой олимпийской высоты я проникаюсь состраданием к жалким пигмеям и не могу поверить, что и сам я такой же… (Письмо отцу. Апрель 1853 г.)
…В мансарде, на бульваре Бон Нувель, Жюль Верн и Мишель Kappe пишут текст комической оперы «Спутники Маржолены», а в соседней комнате Иньяр наигрывает на рояле мелодии. Работа спорится, но Жюль Верн чувствует себя нездоровым. Его мучают головные боли и бессонница. Встревоженные родители донимают Жюля разумными советами, упорно зазывают в Нант…
Рассудительный мэтр Верн в глубине души еще надеется обуздать непокорного сына. Единственный способ привязать его к Нанту, а потом, может быть, и к адвокатской конторе – найти ему невесту с приданым. Чувство ответственности, полагали родители, заставит его взяться за ум. Жюля, приехавшего ненадолго в Нант, познакомили с девушкой из почтенной семьи, и как будто они приглянулись друг другу. Но все испортила его неуместная шутка. Услышав на балу, как она шепнула подруге, что китовый ус из корсета царапает ей бок, он сказал не задумываясь:
– Как жаль, что мне нельзя заняться сейчас добычей китового уса!
Провинциалы не оценили парижского остроумия. Незадачливому жениху немедленно было отказано от дома.
А между тем герои его первых рассказов претерпевали всевозможные приключения под знойными и северными широтами, на суше, на воде и в воздухе. Еще не утвердившись в своем истинном призвании, он исподволь накапливал знания, позволившие ему лет десять спустя стать первооткрывателем жанра, названного им «научным романом».
Он только еще начинал задумываться, как было бы интересно и поучительно соединить литературу с наукой, когда однажды в ответ на уговоры отца отказаться от никчемных занятий, произнес сакраментальную фразу:
– Я не сомневаюсь в своем будущем. К тридцати пяти годам я займу в литературе прочное место.
Из множества поразительных прогнозов, когда-либо высказанных Жюлем Верном, этот первый прогноз, пожалуй, был наиболее точным.
4
Смутно сознавая цель своих затянувшихся поисков, он исподволь продвигался к ней, то приближаясь почти вплотную, то вновь отступал, застревая на полпути. Дела литературные шли ни шатко ни валко. Заработки были так скудны и нерегулярны, что Жюль Верн с радостью принял предложение директора «Лирического театра» Жюля Севеста поступить к нему секретарем с окладом 100 франков в месяц.
Беспокойная служба в театре отнимала почти весь день. Тогда и выработалась у Жюля Верна привычка вставать ни свет ни заря. С пяти до десяти утра он отдается своему сочинительству и каждый свободный час проводит в Национальной библиотеке, стараясь сочетать неистребимую любовь к театру и музыке с увлечением географией, астрономией, историей техники и научных открытий.
В 1854 году, доведенный напряженной работой до нервного истощения, он уезжает на отдых в Дюнкерк. Северное море производит чарующее впечатление. Быстро избавившись от болезни, он снова чувствует приток творческих сил и в деревушке Мортань завершает работу над давно уже начатой повестью «Зимовка во льдах. История двух обрученных из Дюнкерка».
Недаром его потянуло в эти края! «Юный смельчак», бриг капитана Корнбюта, отправился из дюнкеркской гавани в далекое плавание, и здесь же, после тяжких испытаний, герои повести бросили якорь.
В то время газеты всего мира были заполнены статьями о загадочной судьбе без вести пропавшей экспедиции полярного исследователя Джона Франклина и сообщениями о спасательных экспедициях, следовавших одна за другой на поиски несчастного Франклина и его спутников. Сюжет «Зимовки во льдах» был навеян, конечно, этими событиями.
Жюль Верн тяготеет к четкому, деловому стилю. Факты не требуют украшательства. Он словно берется доказать, что лаконичный язык корабельного журнала сам по себе так содержателен, что способен воздействовать на воображение читателей сильнее, чем изощренная проза.
Правдивое изображение невзгод, выпавших на долю экипажа корабля, затертого льдами у берегов Гренландии, картины суровой природы Крайнего Севера с его ледяными пустынями, снежными бурями, бесконечной полярной ночью, оптическими обманами, вызванными особенностью преломления световых лучей в слепящей белизне, – все это было ново, неожиданно, интересно.
«Зимовка во льдах» – лучшее из всех его ранних произведений – показывает внутреннюю готовность Жюля Верна связать с географией дальнейшие творческие помыслы. Еще один шаг, и он коснулся бы двери, ведущей в мир «Необыкновенных путешествий»…
Но тут случилось непредвиденное событие, которое смешало все его планы и надолго отвлекло от литературных исканий.
В мае 1856 года Жюль Верн отправился в Амьен – на свадьбу к приятелю – и вместо четырех дней провел у него две недели. Здесь он познакомился с двадцатишестилетней вдовой Онориной Морель, урожденной Де Виан, сменившей вскоре свою вторую фамилию на Верн. Чтобы обеспечить семью, он занял у отца крупную сумму и по протекции шурина вступил пайщиком в контору финансиста и брокера парижской биржи Фернана Эггли.
Все эти хлопоты отняли около года.
Коммерческие сделки и биржевые операции уводили его все дальше от «знойной зоны вдохновения» в ледяной мир денежных интересов.
Под сводами парижской биржи создавались и превращались в пыль сказочные состояния. Под сводами биржи Жюль Верн постигал тайные пружины социальной жизни Второй Империи, узнавал, говоря словами Бальзака, откуда идут и к чему приводят вещи. Вникая в дела металлургических, железнодорожных и газовых компаний, он по-новому смог оценить значение и силу науки. Изобретатели обогащали промышленников и если не умирали с голоду, то сами становились дельцами. Следя под сводами биржи за игрой судьбы и случая, он накапливал жизненный опыт, учился принимать быстрые решения и трезво анализировать факты.
Итак, писатель-неудачник превратился в биржевого маклера. Многие поздравляли его, считая, что он «вышел в люди», другие отводили глаза, чтобы не обидеть жалостью: еще один печальный случай «утраченных иллюзий»!
Но Жюль Верн вовсе не чувствовал себя разочарованным и выбитым из колеи. Он смотрел на свое деловое сотрудничество с Эггли как на временную передышку, которая поможет собраться с новыми силами. Он неукоснительно следовал своему распорядку: в пять утра садился за письменный стол, а в десять уходил на биржу. Такой суровый режим требовал самоограничения и выносливости.
Левые ящики стола предназначались для рукописей драматических произведений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70