Решай сам. Мне-то все равно: натягивай свою униформу и прямым ходом в их лапы. Меня это не касается. Но тебе, наверное, надо и о других подумать?… Это не вопрос. Я ничего не хочу знать.
Симон был в нерешительности.
– А я могу тебе доверять?
– Нет, конечно. Так же как и я не могу доверять тебе. Как мы не можем доверять и самим себе. Но мне кажется, у нас нет выбора. – Его руки уже были заняты делом. Раздалось шипение. Языки пламени взметнулись и исчезли под чем-то черным. Густой белый дым повалил в комнату. – Вот идиот, – выдавил Томас, захлебываясь кашлем. – Еще не просохла, надо было развесить. Или сжечь в котельной. Но всего не упомнишь. А теперь уже поздно… – Он зажег верхний свет. Движения были быстрые, энергичные. Стоя перед шкафом, он через плечо измерил взглядом Симона, потом бросил на спинку стула темно-серый костюм, выдвинул ящики, из которых полетели рубашки, носки, майки, трусы, на полу приземлилась пара спортивных ботинок на толстой подошве. Его собственная одежда уже лежала наготове на постеленной для сна кровати в алькове. Вот он уже опять очутился у камина и шевелил каминными щипцами мокрую одежду, давая доступ воздуху. В комнату продолжал валить белый дым. – И окно открыть нельзя, – сказал Томас, вновь подходя к двери и прислушиваясь. Голоса затихли, но двери продолжали хлопать, по-прежнему раздавались шаги по лестницам и коридорам. – Они что, никогда не угомонятся? – проговорил он, подходя к окну. – А где же «скорая»?
Симон, откинувшись на спинку кресла, наблюдал за беспокойными, казавшимися призрачными в резком верхнем свете, движениями хозяина, пряди дыма раскачивались, напоминая снующие нитки ткацкого станка. Симон ощущал горький запах, во рту появился металлический привкус. Он изо всех сил боролся со сном.
Внезапно Томас повернулся к нему:
– Куда тебе надо?
– В город, – ответил Симон, моргая.
– Обязательно?
– Обязательно.
– Который час? – Томас взглянул на запястье, огляделся вокруг, но часов не обнаружил. – Скоро утро, пора тебя одевать. Или ты сам справишься?… Погоди-ка, – он исчез. – Вот, – сказал он, возвращаясь со стаканом в руке. Он плеснул в стакан жидкость из фляги. – Выпей. Это коньяк.
Симон не притронулся к стакану. Его лицо перекосилось от отвращения.
– Выпей, – приказал Томас. Он стоял, опираясь руками о стол. Внезапно лицо его побелело. – Пей, – повторил он. – Тебе надо взбодриться. Требуется поставить тебя на ноги. У нас мало времени.
– Пей сам, – ответил Симон. – Тебе это нужнее, чем мне.
Томас наклонился, лицо его вплотную приблизилось к лицу Симона.
– Ну и рожу ты состроил. Думаешь, я тебе яд даю?… Или, может, это противоречит твоим принципам? Ну конечно, пьянство – буржуазный порок! Плевать мне на твои священные убеждения. И на твою партию тоже.
– Катись к черту. – Симон смотрел прямо ему в глаза. Ни один из них не пошевелился.
– Ах ты, мой христосик, – сказал Томас. – Все еще чересчур слаб? Хочешь с ложечки?
Он взял стакан и медленно поднес его к губам Симона. Тот резко взмахнул рукой, и содержимое стакана выплеснулось Томасу в лицо. Две пары глаз, не моргая, продолжали буравить друг друга.
Томас выпрямился.
– Что за манеры, брат! – сказал он, вытирая рукавом лицо. – Самый старый выдержанный коньяк из домашнего погреба! Что этот пролетаришка корчит из себя? Ты попал в господский дом, имей в виду. Здесь живут порядочные люди. Здесь у нас имеются коньяк и шампанское, мозельское и бургундское, портвейн и real old scotch . У нас есть кофе и табак, есть коке в подвале и горячая вода в трубах, есть все, что только можно пожелать. Ты что-нибудь имеешь против? Почему бы умным не надувать тех, кто поглупее? Пусть буржуазное общество разрушается из-за своих внутренних противоречий, чем быстрее, тем лучше. Разве не так? – Он вновь наполнил стакан. – Надеюсь, ты простишь бедного заблудшего буржуа, ставшего пьяницей от отчаяния из-за своей бессмысленной жизни?
– Мне-то что за дело, – отозвался Симон. – Можешь мучиться угрызениями совести сколько влезет, но меня не вмешивай. На тебя глядеть тошно, от тебя так и несет «душой, метафизикой, смыслом жизни». Протри глаза. Слова и рассуждения сами по себе бессмысленны. Они просто-напросто средство.
– Средство? – Томас осушил стакан. Он тяжело дышал, глаза были закрыты. Потом он снова налил. – Для чего?
– Для достижения ближайших практических целей.
– Каких целей?
– Имея глаза, обнаружить их не так сложно, – устало ответил Симон. – Покончить с войной, победить голод, нужду, невежество. И не ради души, а потому, что это условие нашего выживания. Призови на помощь свой здравый смысл.
– Ну, а как насчет твоего собственного здравого смысла? – спросил Томас и осушил стакан. – Откуда ты явился, брат? Как ты попал сюда?
– Они гнались за мной.
– Как они выследили тебя? – Томас поставил стакан и скрылся в алькове.– Это не вопрос,– послышался оттуда его голос,– я не желаю ничего знать.
В дверь тихо постучали. Симон уже был на ногах, он стоял голый, собираясь одеваться. Но тут опять упал в кресло и прикрылся халатом. Дверь чуточку приоткрылась, послышался приглушенный женский голос. К Симону подошел Томас с подносом в руках.
– Вот, поешь. Полагаю, тебе не мешает подкрепиться. – Он поставил поднос на стол. – Выпей, – сказал он, наливая пиво. – Поешь и выпей, тебе станет лучше.
От ледяного пива стакан запотел. Симон посмотрел на стакан, на четыре бутерброда и вдруг ощутил ужасающую слабость во всем теле от голода и жажды. Рука его дрожала, когда он брал стакан, и пиво немного расплескалось, от жадности, с которой он принялся поглощать еду, он закашлялся, на глазах выступили слезы. Халат соскользнул на пол, Симон наклонился, чтобы поднять его, и опрокинул стакан. Томас вытер стол полотенцем и вновь налил пива.
– Не торопись, – сказал он, – время еще есть. Если хочешь, могу добавить. – Симон, сидя с набитым ртом, заметил улыбку в голосе Томаса, перестал жевать и, опустив голову, оглядел себя. Полы халата разошлись. Он стянул его на груди и замер в такой позе. Томас отошел к камину. – Чертов дым, – проговорил он, отворачиваясь от огня. – Свет резковат,– добавил он и погасил верхний свет.– Так-то лучше… Тс-с-с, что там такое?
Вдалеке, в тлеющей тишине ночи завыла сирена «скорой помощи». На какое-то мгновенье она прорезала дальние стены мрака и погасла.
– Сиди, – приказал Томас в ответ на испуганный грохот отодвигаемого стула, – тебя это не касается. Кстати, твоя стрельба никого не задела, если ты этого боишься. Тут случай morbus cordis . – Он быстро подошел к французскому окну, скрытому за шторой, приподнял ручку и потянул на себя так, чтобы можно было протиснуться в образовавшуюся щель.
Порывистый ветер стих, за окном было тепло и туманно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Симон был в нерешительности.
– А я могу тебе доверять?
– Нет, конечно. Так же как и я не могу доверять тебе. Как мы не можем доверять и самим себе. Но мне кажется, у нас нет выбора. – Его руки уже были заняты делом. Раздалось шипение. Языки пламени взметнулись и исчезли под чем-то черным. Густой белый дым повалил в комнату. – Вот идиот, – выдавил Томас, захлебываясь кашлем. – Еще не просохла, надо было развесить. Или сжечь в котельной. Но всего не упомнишь. А теперь уже поздно… – Он зажег верхний свет. Движения были быстрые, энергичные. Стоя перед шкафом, он через плечо измерил взглядом Симона, потом бросил на спинку стула темно-серый костюм, выдвинул ящики, из которых полетели рубашки, носки, майки, трусы, на полу приземлилась пара спортивных ботинок на толстой подошве. Его собственная одежда уже лежала наготове на постеленной для сна кровати в алькове. Вот он уже опять очутился у камина и шевелил каминными щипцами мокрую одежду, давая доступ воздуху. В комнату продолжал валить белый дым. – И окно открыть нельзя, – сказал Томас, вновь подходя к двери и прислушиваясь. Голоса затихли, но двери продолжали хлопать, по-прежнему раздавались шаги по лестницам и коридорам. – Они что, никогда не угомонятся? – проговорил он, подходя к окну. – А где же «скорая»?
Симон, откинувшись на спинку кресла, наблюдал за беспокойными, казавшимися призрачными в резком верхнем свете, движениями хозяина, пряди дыма раскачивались, напоминая снующие нитки ткацкого станка. Симон ощущал горький запах, во рту появился металлический привкус. Он изо всех сил боролся со сном.
Внезапно Томас повернулся к нему:
– Куда тебе надо?
– В город, – ответил Симон, моргая.
– Обязательно?
– Обязательно.
– Который час? – Томас взглянул на запястье, огляделся вокруг, но часов не обнаружил. – Скоро утро, пора тебя одевать. Или ты сам справишься?… Погоди-ка, – он исчез. – Вот, – сказал он, возвращаясь со стаканом в руке. Он плеснул в стакан жидкость из фляги. – Выпей. Это коньяк.
Симон не притронулся к стакану. Его лицо перекосилось от отвращения.
– Выпей, – приказал Томас. Он стоял, опираясь руками о стол. Внезапно лицо его побелело. – Пей, – повторил он. – Тебе надо взбодриться. Требуется поставить тебя на ноги. У нас мало времени.
– Пей сам, – ответил Симон. – Тебе это нужнее, чем мне.
Томас наклонился, лицо его вплотную приблизилось к лицу Симона.
– Ну и рожу ты состроил. Думаешь, я тебе яд даю?… Или, может, это противоречит твоим принципам? Ну конечно, пьянство – буржуазный порок! Плевать мне на твои священные убеждения. И на твою партию тоже.
– Катись к черту. – Симон смотрел прямо ему в глаза. Ни один из них не пошевелился.
– Ах ты, мой христосик, – сказал Томас. – Все еще чересчур слаб? Хочешь с ложечки?
Он взял стакан и медленно поднес его к губам Симона. Тот резко взмахнул рукой, и содержимое стакана выплеснулось Томасу в лицо. Две пары глаз, не моргая, продолжали буравить друг друга.
Томас выпрямился.
– Что за манеры, брат! – сказал он, вытирая рукавом лицо. – Самый старый выдержанный коньяк из домашнего погреба! Что этот пролетаришка корчит из себя? Ты попал в господский дом, имей в виду. Здесь живут порядочные люди. Здесь у нас имеются коньяк и шампанское, мозельское и бургундское, портвейн и real old scotch . У нас есть кофе и табак, есть коке в подвале и горячая вода в трубах, есть все, что только можно пожелать. Ты что-нибудь имеешь против? Почему бы умным не надувать тех, кто поглупее? Пусть буржуазное общество разрушается из-за своих внутренних противоречий, чем быстрее, тем лучше. Разве не так? – Он вновь наполнил стакан. – Надеюсь, ты простишь бедного заблудшего буржуа, ставшего пьяницей от отчаяния из-за своей бессмысленной жизни?
– Мне-то что за дело, – отозвался Симон. – Можешь мучиться угрызениями совести сколько влезет, но меня не вмешивай. На тебя глядеть тошно, от тебя так и несет «душой, метафизикой, смыслом жизни». Протри глаза. Слова и рассуждения сами по себе бессмысленны. Они просто-напросто средство.
– Средство? – Томас осушил стакан. Он тяжело дышал, глаза были закрыты. Потом он снова налил. – Для чего?
– Для достижения ближайших практических целей.
– Каких целей?
– Имея глаза, обнаружить их не так сложно, – устало ответил Симон. – Покончить с войной, победить голод, нужду, невежество. И не ради души, а потому, что это условие нашего выживания. Призови на помощь свой здравый смысл.
– Ну, а как насчет твоего собственного здравого смысла? – спросил Томас и осушил стакан. – Откуда ты явился, брат? Как ты попал сюда?
– Они гнались за мной.
– Как они выследили тебя? – Томас поставил стакан и скрылся в алькове.– Это не вопрос,– послышался оттуда его голос,– я не желаю ничего знать.
В дверь тихо постучали. Симон уже был на ногах, он стоял голый, собираясь одеваться. Но тут опять упал в кресло и прикрылся халатом. Дверь чуточку приоткрылась, послышался приглушенный женский голос. К Симону подошел Томас с подносом в руках.
– Вот, поешь. Полагаю, тебе не мешает подкрепиться. – Он поставил поднос на стол. – Выпей, – сказал он, наливая пиво. – Поешь и выпей, тебе станет лучше.
От ледяного пива стакан запотел. Симон посмотрел на стакан, на четыре бутерброда и вдруг ощутил ужасающую слабость во всем теле от голода и жажды. Рука его дрожала, когда он брал стакан, и пиво немного расплескалось, от жадности, с которой он принялся поглощать еду, он закашлялся, на глазах выступили слезы. Халат соскользнул на пол, Симон наклонился, чтобы поднять его, и опрокинул стакан. Томас вытер стол полотенцем и вновь налил пива.
– Не торопись, – сказал он, – время еще есть. Если хочешь, могу добавить. – Симон, сидя с набитым ртом, заметил улыбку в голосе Томаса, перестал жевать и, опустив голову, оглядел себя. Полы халата разошлись. Он стянул его на груди и замер в такой позе. Томас отошел к камину. – Чертов дым, – проговорил он, отворачиваясь от огня. – Свет резковат,– добавил он и погасил верхний свет.– Так-то лучше… Тс-с-с, что там такое?
Вдалеке, в тлеющей тишине ночи завыла сирена «скорой помощи». На какое-то мгновенье она прорезала дальние стены мрака и погасла.
– Сиди, – приказал Томас в ответ на испуганный грохот отодвигаемого стула, – тебя это не касается. Кстати, твоя стрельба никого не задела, если ты этого боишься. Тут случай morbus cordis . – Он быстро подошел к французскому окну, скрытому за шторой, приподнял ручку и потянул на себя так, чтобы можно было протиснуться в образовавшуюся щель.
Порывистый ветер стих, за окном было тепло и туманно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78