… Ну то-то же, вот и заткнитесь, – добавил он, не получив ответа.
Бородатый юноша вышел на свет.
– Это все, конечно, трагично, – проговорил он, откашливаясь. – Но мы ведь не можем отбрасывать в сторону тот факт, что работа в гестапо, даже из самых благородных побуждений, является преступлением против человечества. Нельзя идти на компромисс со злом.
Рыжий человечек встал. Глаза его сузились.
– Во что ты играешь, малыш? – сказал он. – Пойди-ка лучше к цирюльнику да верни себе прежний цвет волос. Любому идиоту понятно, что ты за птица. Если хочешь знать, он один стоит дюжины таких, как ты. Чем ты занимался? Провалиться мне на этом месте – бумагу марал.
– Не всем же взрывать железные дороги, – отозвался юноша.
– Разумеется, нет, черт меня побери. Хотел бы я посмотреть, как ты закладываешь взрывчатку. Как называется газета, в которой ты пишешь?
– «Форпостен». Это…
– Благодарствуй, знаю я ее. Не надо, мол, ненависти. Возлюбим врагов наших. Поспешим броситься им на шею, как только будет покончено с этим свинством. Разве не так?
– Кто-то должен хранить дух гуманизма в такое жестокое время, – сказал юноша.
– Скажи пожалуйста, да ты к тому же еще и гуманист. Все эти ваши проклятые печатные листки приносят больше вреда, чем пользы. А они берут на себя труд переправлять такого, как ты!
Молодой человек расправил плечи.
– У меня другая точка зрения. Необходим активно борющийся гуманизм.
– Скажите, вы марксист? – спросил капитан.
– А вам-то какое дело? – сказал рыжий. – Я же не спрашиваю вас, кто вы.
– С радостью отвечу, – сказал капитан. – Я – солдат. Для меня превыше всего отечество.
– Отечество! Это мы слыхали.
Пастор встал со своего места. Он поднял вверх руку с очками.
– Разрешите мне сказать?
– Пожалуйста, давайте развернем дискуссию, – ответил рыжий.
– Речь идет не о дискуссии, – сказал пастор. – Нам должно быть стыдно, что мы так себя ведем. Мы же все в одной лодке. Мы боремся против одного и того же врага, каждый своим оружием. – Он стоял в центре освещенного круга, мускулы оголенного лица судорожно дергались. – Правильно, что мы не имеем права никого судить, – он указал очками на потолок, – правильно, что нужно беречь дух гуманизма, правильно, что надо бороться за свое отечество, правильно, что борьба сегодня -единственная необходимость, – все это правильно. Но мы забываем самое главное – ответственность. Личную ответственность отдельного человека за общее дело.
Пастор сделал паузу и оглядел всех присутствующих. Ему никто не ответил. Рыжий человечек сел на ящик. Девушка с узким бледным лицом и огромными глазами вышла на свет. Человек в исландском свитере стоял чуть поодаль, в зубах трубка, руки в карманах. Капитан сидел неподвижно, прямой как палка, у медика в уголках рта пряталась улыбка, младенец вновь залился пронзительным криком, хотя отец и мать были рядом. Над головой шагали взад и вперед беспокойные ноги.
– Ответственность, – повторил пастор, повышая голос, чтобы перекричать ребенка, – ответственность, которая составляет суть самой человеческой жизни. И если больше никто не желает вспомнить о ней, то придется это сделать мне. Мне, который знает, что значит изменить своей ответственности, мне, который даже недостоин находиться здесь, среди вас. Если вы спросите меня, кто я такой, то я буду вынужден ответить, что я погибший человек. Я совершил тот единственный грех, которому нет прощения.
Рыжий поднял голову.
– Что это значит? Вы на кого-нибудь донесли?
– Я совершил более тяжкое преступление. Я предал Спасителя.
– Ах, вот что, – сказал рыжий, переводя взгляд на свои руки.
– Я предполагаю, что большинству из вас христианство чуждо, – продолжал пастор. – Это не упрек. У каждого своя вера. У каждого человека своя правда. Да и не мне наставлять других на путь истинный. Я могу лишь судить самого себя. Но для меня христианство составляло смысл бытия. Я жил лишь верою в Бога, в ответственность перед Богом. Теперь я больше не существую. Перед вами стоит не живой человек. – Он поднес очки к лицу, потом опять опустил их, его покрасневшие глаза смотрели в пол. – Я отрекся от своего Господа, – произнес он. – Я отбросил то, что было мне доверено. Я предал тех, кто полагался на меня.
И вновь воцарилась странная тишина.
– Каким образом? – спросила девушка с узким бледным лицом.
– Об этом тяжело рассказывать, – он проглотил комок в горле, – но я попытаюсь… В тот день, когда со всех церковных кафедр оглашалось послание совета епископов против преследования евреев, – в тот день моя церковь была переполнена. Обычно там бывало двадцать-тридцать человек, но в тот день церковь была заполнена до отказа. И стояла мертвая тишина. Когда я дочитал послание, я вдруг услышал внутренний голос, который сказал: вот твой путь. Ты должен проповедовать против несправедливости, бороться со злом, которое живет на этой земле, прямо рядом с тобой. Тогда люди будут тебя слушать, тогда твоя церковь вновь станет борющейся церковью, тогда ты сам станешь живым христианином. И я последовал этому внутреннему голосу, я действовал по совести. Каждый раз, стоя на кафедре, я использовал слово Божие как оружие, направленное против нашего общего врага. И люди приходили и слушали меня. Они не умещались в церкви, они стояли на улице, толпой окружали меня, чтобы пожать мне руку. Это было счастливейшее время моей жизни. Я чувствовал полное единение с моей паствой и ее единение со мной… Он замолчал. Снял очки, потер их об рукав, снова надел.
– Естественно, такое поведение не могло остаться безнаказанным, это мне было ясно с самого начала. Я был готов к самому ужасному – так мне казалось. Но мы так легко обманываем самих себя, – сказал он с вымученной улыбкой. – Сам того не сознавая, я, вероятно, считал, что самое ужасное, что со мной могут сделать, – отправить во Фреслев , на дешевое маленькое мученичество. Но Господь требует всего или ничего. Три дня назад недалеко от моего дома застрелили немецкого пособника. Должно было последовать возмездие – казнь заложников, так это называется. Незнакомый голос сообщил мне по телефону, что жертвой буду я. Мое имя стоит первым в списке, они придут сегодня же ночью и застрелят меня. У меня не было причины не верить голосу. Наверно, я предчувствовал это, ибо, как только зазвонил телефон, я уже знал, о чем пойдет речь. Много часов боролся я с собой. Но я оказался трусом. И сбежал. Вы понимаете, что это значит? Я сбежал.
– Естественно, вы сбежали, – проговорил рыжий человечек, отрывая взгляд от своих рук. – А что вам еще оставалось?
– Что еще! Разве вы не понимаете, что моим долгом было остаться? Я не имел права скрываться, я был обязан встретиться со злом лицом к лицу, чего бы это мне ни стоило.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78