– Никогда. Кудрявая немного опасается. Она не знает, как там будет, в Трапани. И как пойдет дело со столовой. Ее муж уже два раза прогорел с ресторанами. Деньги-то ее. Она даже ходила с мужем к гадателю. Он сказал, что им нужно держаться подальше от южных городов.
– Ну и что дальше?
– Ничего. У нее начались сердечные перебои. Она говорит, что ей было бы гораздо спокойней, если б я была рядом. Если ничего не подвернется, поеду туда.
– Я тебе не советую.
– А что советуешь?
– Ничего. Я вообще советов не даю.
– Ты сегодня увидишь Микеле?
– Не знаю. От Микеле советов не жди.
– Я и не жду. Но мне хотелось бы, чтоб он зашел сюда. Уж сколько времени я его не видела. Я заходила к нему в подвальчик. Тогда я еще была с пузом. На сносях, что называется. Хотела принять душ, Микеле сказал, нет горячей воды. А холодный душ, говорит, тебе вреден.
– Не везет тебе с душем.
– Да я уж и не знаю, с чем мне везет. Когда ребенок родился, я ему позвонила. Он обещал зайти, но не зашел. Я написала на днях его матери.
– Матери написала? С чего это ты?
– Да так. Я с ней знакома. Видела один раз. Я дала ей адрес пансиона. Собиралась остаться там, а потом перерешила. А кудрявой сказала, что, если придет письмо, пусть перешлет его в твою лавочку. Этот мой адрес я ей давать не хотела. А то еще явится сюда. Я ведь этой кудрявой наврала кое-что. Сказала, что буду жить в прекрасной квартире, где в одних комнатах пол кафельный, а в других – шерстяные паласы. А еще сказала, что буду жить со своим братом – антикваром. Произвела тебя в антиквары. А на самом деле ты торгуешь только подержанными книгами.
– И в брата своего тоже произвела.
– Да. У меня взаправду есть брат. Только маленький. Ему одиннадцать лет. Зовут Паоло. Он живет у моих двоюродных. А ребенка я назвала Паоло Микеле. Знаешь, ведь я могла бы подать в суд на Микеле. Я же несовершеннолетняя. Если б я подала в суд, ему пришлось бы на мне жениться.
– Ты хотела бы выйти замуж за Микеле?
– Нет. Это все равно что выйти за младшего брата.
– Так зачем же подавать на него в суд?
– Да не буду я подавать. И в мыслях не держу. Я только говорю, что могла бы, если б захотела. Пойди взгляни, не кипит ли там в кастрюле.
– Уж давно кипит.
– Так выключи.
– К тому же ты совершеннолетняя, – сказал он. – Тебе двадцать два года. Я видел твое удостоверение.
– Да, это правда. В марте мне будет двадцать два. А когда ж ты видел мое удостоверение?
– Ты сама мне давала. Хотела показать, какая там скверная фотография.
– Верно. Теперь вспоминаю. Я частенько вру.
– Мне кажется, ты врешь попусту.
– Не всегда. Иной раз с умыслом. Когда я сказала кудрявой, что здесь паласы, мне хотелось, чтоб она мне позавидовала. Надоело, что она все время меня жалеет. Когда тебя вечно жалеют, становится невмоготу. Иной раз до того скиснешь, что можно в себя прийти, только наврав с три короба.
– Ты как будто говорила, что не знаешь, от Микеле ребенок или нет.
– Я и вправду не знаю. На сто процентов не уверена. Мне кажется, что от него. Но в то время я с многими переспала. Не знаю, что на меня тогда нашло. А как забеременела – решила, что хочу ребенка. Я была уверена, что хочу его. Никогда и ни в чем не была так уверена. Ну, написала сестре в Геную, и она прислала мне денег на аборт. Я ей ответила, что деньги получила, но аборта делать не хочу. Она мне пишет, ты, мол, спятила.
– А не может твоя сестра приехать сюда? Или еще кто-нибудь, из родственников?
– Нет. Сестра замужем за агротехником. Я ей написала после родов. Но мне ответил этот самый агротехник, которого я в глаза не видала. Они, дескать, переезжают в Германию. И чтоб я катилась к черту. Не прямо так, но почти.
– Ясно.
– Когда женщина родит ребенка, ей хочется всем его показать. Потому мне хотелось бы, чтоб Микеле его увидел. У нас с ним были такие хорошие денечки. Он иногда бывает такой веселый. Я гуляла и с другими мужчинами, но с ним мне было весело. Не думай, что я хочу выйти за него. И в мыслях не держу. Я в него даже не влюблена. Я влюбилась только один раз в жизни – в Нови-Лигуре, в мужа двоюродной сестры, но с ним у нас ничего не было. Ведь там все время была сестра.
– Микеле говорит, что достанет для тебя денег. Попросит у родных. Он придет. Обязательно как-нибудь заглянет. Но он говорил, что новорожденные на него плохо действуют.
– Да, деньги мне бы пригодились. Я знаю: он просил тебя обо мне позаботиться. Но ты бы и так позаботился, даже если б он не просил. Ты по натуре заботливый. Странно, мы с тобой никогда не занимались любовью. Мне даже это никогда в голову не приходило. Да, видно, и тебе тоже. Я иногда думаю – может, ты педик. И все-таки, по-моему, нет.
– Нет, – сказал он.
– Но ведь тебе не приходит в голову переспать со мной?
– Нет, не приходит.
– Разве я уродина?
– Нет.
– Я хорошенькая, правда?
– Хорошенькая.
– И все-таки я тебе безразлична? Не возбуждаю?
– По правде говоря, нет.
– Катись ты! – сказала она. – Не очень-то приятно это слышать.
– Ребенок заснул. Не сосет больше, – сказал Освальдо.
– Ага. Потрясающий ребенок.
– Ничего в нем нет потрясающего. Он все время спит.
– Даже когда спит, он потрясающий. Я знаю, что попала в беду. Не думай, что я этого не понимаю.
– Да что с тобой? Ты плачешь?
– Пойди взбей молоко.
– Никогда в жизни не взбивал молоко, – сказал Освальдо.
– Ну и что? Прочти инструкцию на коробке. Боже, помоги мне!
3
2 декабря 70
Дорогой Микеле!
Вчера вечером пришел Освальдо и сказал, что ты уехал в Лондон. Я огорчилась и растерялась. Освальдо сказал, что ты забежал на минутку к отцу – проститься, но он спал. Что значит «забежал», вероятно, ты не отдаешь себе отчета, как ему плохо. Этот Пово или Ково сказал, что его сегодня кладут в больницу.
Тебе нужны рубашки и шерстяные вещи. Освальдо говорит, что ты собираешься остаться там на всю зиму. Ты мог хотя бы позвонить мне. Вызвал бы на переговорный в деревне, как раньше делал. Если мне не поставят телефон, я, безусловно, сойду с ума. Я бы приехала в аэропорт и привезла бы тебе одежду. Освальдо говорит, что ты улетел во фланелевых брюках и красном свитере и почти ничего не взял на смену. Все твое белье, говорит Освальдо, и чистое и грязное, осталось в подвальчике. Он не мог припомнить, было ли у тебя с собой пальто. Потом все-таки решил, что было, и я немного успокоилась.
Освальдо говорит, что ты явился к нему домой рано утром. По его словам, у тебя давно уже была идея поехать в Лондон учиться в какой-то скульптурной студии. Потому что тебе надоели твои совы. Это мне понятно. Пишу тебе по адресу, который дал Освальдо, но он говорит, что адрес временный. Освальдо немного знает ту пожилую даму, которая сдает тебе комнату, меня это утешило, но не слишком. Думаешь, я не понимаю, что твой отъезд – это бегство?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127