А это ничего. Большая нога не тянет. Своя, не деревянная. Вон у меня невестка тридцать четвертый размер носит, а детей нет. Шестой год по-пустому живут. Я уж ей говорю: погоди, я тебя бабушкой сделаю. Мне чего родить? быстро! в пятьдесят пять годов все быстро. Дети-то есть?»
«Мальчик», – смеялась женщина, которая наверняка абсолютно не умела знакомиться в очередях и считала это даже неприличным, вроде обмена адресами где-нибудь в самолете после часовой беседы о погоде.
«Хорошо, парень у тебя, – говорила Фаина Матвеевна. – Вырастет – на танцы пойдешь с паразитом».
«А седьмой полноты не найдется?» – спрашивала женщина, разохотившись мерить.
«Да если бы у меня было, неужто бы я тебе не дала?!» – говорила Фаина Матвеевна низким дружелюбным басом. И это «тебе» звучало у нее так тепло и интимно, что покупательница чувствовала себя почти обласканной. И уходила, хоть ничего и не подобрав, но в отличном расположении духа. Поэтому у Фаины Матвеевны больше чем у кого-либо в магазине своих, постоянных, покупателей. Она берегла для них шпильку – тридцать третий размер, или седьмую полноту, или белые валенки для старичка-ревматика с Пролетарской, пристрастного именно к белому цвету. И очень возмущалась, когда директор магазина время от времени выгребала все это из-под прилавка и требовала открытой продажи:
«Вот паразитство! Не себе же! Людям! Люди по всему городу за паршивым каблуком свищут!»
«Все покупатели у нас равны», – говорила директор.
«Все равны, а постоянные все же ближе!»
Они вообще часто и как-то очень заинтересованно ссорились в своем комиссионном, обижались чуть не до слез, громко переживали и обличали друг друга. Вот и сейчас, слышала Женька, мать не успела еще и к примерочной подойти, как Фаина Матвеевна уже на нее набросилась:
– Сама без штанов, а девке костюм за мильен! За восемьдесят три рубля только припадочные миллионеры покупают!
– Она сама заработала, – сказала мать. – Пусть. Она и не хочет, я едва уговорила. Это я хочу.
– Тебе небось не купит, – сказала Фаина Матвеевна громко. – Тебе небось шарфик купит за четыре с полтиной. Ростим их, паразитов, ростим…
– Куплю! – крикнула Женька из-за занавески. И стала быстро раздеваться. Она развернулась,
одна на всю большую примерочную – пальто, платье, даже пояс повесила на отдельные крючки, отразилась сразу в трех зеркалах, потянулась перед тремя зеркалами. Вдруг захотелось вообще освободиться от всякой одежды, пробежаться босиком, ощущая пальцами прохладную шероховатость пола. Тело устало от долгой зимы, оно требовало движенья, щемящего солнца, просторных сквозняков, облаков, бегущих высоко и вольно. Весна баламутила душу. Женька сбросила туфли, осталась в одних чулках-капрон и в комбинашке с фабричной вышивкой. Три зеркала отразили чулки, светлые, с ровным, прямым швом, и комбинашку. И темное пятнышко у ключицы, единственную Женькину родинку, до смешного такую же, как у матери, на том же месте.
Женька вздохнула и взялась за костюм. Нехотя влезла в юбку, машинально жжикнула «молнией». Нехотя, не глядя на себя, натянула жакет, застегнула на ощупь. С этим костюмом все уже решилось, только сказать матери. Мельком взглянула в зеркало. Взглянула еще, сбоку. И уставилась на себя, как на чужую. Завороженно и пристрастно. Выискивая недостатки и не находя. Завидуя этой девчонке в зеркале и любуясь. Любуясь до неприличия.
Дело даже не в том, как он сидел. Нет, не в том. Просто в этом костюме, вдруг почувствовала Женька, у нее были бы сплошные удачи. Непрерывные удачи. Удачи и везения. В нем можно получать квартиру, петь романсы, не имея голоса, говорить любую правду с трибуны, смеяться одной в пустом коридоре. Совершенно невозможно было бы в этом костюме рыдать или вообще быть несчастной. Это исключалось.
Мать вообще разбиралась в таких вещах, но на этот раз, признала Женька, она даже не преувеличила. Когда Женька вдруг вытянула «черную кассу», мать сразу сказала: «Теперь купим тот костюм».
«Какой еще костюм? – спросила еще Женька. – Шерстяной? На лето? Зачем?»
«Посмотришь, – сказала мать. – Бельгийский, серый».
И Женька еще сморщилась: «Неинтересный цвет».
«Ты только примерь, – сказала мать, – а денег я добавлю…»
«Восемьдесят три?! – сказала тогда Женька. – Нечего и смотреть!»
«Нет, ты примерь».
«Черная касса» у них на участке существовала давно, Женька пришла в цех три года назад, и она уже была. Почти тридцать девчонок с каждой получки скидывались по два рубля и тянули потом жребий. Нравилась праздничная таинственность розыгрыша. Воля Слепого Случая, вызывавшая волнующий холодок в сердце, и, конечно, – круглая сумма раз в год. Можно сразу пойти и купить вещь, хотя два рубля с получки весьма ощутимо и доступно не каждому.
Многосемейные, слишком практичные и вообще – люди без воображения в «черной кассе» не принимали участия. Благо тут начисто не было ни принуждения, ни даже простой агитации. «Черная касса» бытовала помимо месткома, кассы взаимопомощи и прочих организаций. Вслух о ней не говорили. Пожалуй, это была единственная нелегальная организация на фабрике. На вполне добровольной основе. Без освобожденных членов. На Женькином участке станочниц-штамповщиц, где всегда хватало молодых девчонок, одиноких и бесхозяйственных, «черная касса» процветала…
Лучшего приложения для выигрыша, чем этот костюм, Женька не смогла бы найти, тут мать разбирается. Хотя сначала Женька склонялась к «болонье». Весна еще только-только распушала первые листья, но уже было видно, что человек без «болоньи» в этом году будет выглядеть неполноценным. Почти сиротой. Еще крепко прихватывало морозцем по вечерам, но равномерное шуршанье «болоний», поверх свитеров и кофт, жестяной скрежет «болоньих» подолов уже явственно задавал тон на центральном проспекте, в городском парке и вообще на улицах…
– Ну, покажись! – сказала мать и раздвинула шторы.
Женька сунула ноги в туфли и вышла из примерочной. Из всех отделов сразу потянулись покупательницы. Люба из «трикотажа» проснулась, подошла поближе и профессионально пощупала рукав. Фаина Матвеевна вдруг заволновалась и сказала басом:
– Паразитство, до чего же враз!
– Личит, – подтвердили женщины, яростно выбиравшие до того двухместную коляску. Женька даже испугалась, что их близнецам придется отныне ездить в автобусе, так решительно женщины рванулись к костюму. – Как на нее шито!
– Пройдись… – попросила мать. Женька прошлась, чувствуя себя неотразимой. Пожалела, что Валентин в первую смену, много потерял. Повернулась по собственной инициативе. Еще прошлась. Костюм сидел так, словно давно привык к Женьке, к походке ее и жестам, податливо откликался любому движению, морщился, оставаясь неизменно элегантным, сам расправлялся на сгибах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
«Мальчик», – смеялась женщина, которая наверняка абсолютно не умела знакомиться в очередях и считала это даже неприличным, вроде обмена адресами где-нибудь в самолете после часовой беседы о погоде.
«Хорошо, парень у тебя, – говорила Фаина Матвеевна. – Вырастет – на танцы пойдешь с паразитом».
«А седьмой полноты не найдется?» – спрашивала женщина, разохотившись мерить.
«Да если бы у меня было, неужто бы я тебе не дала?!» – говорила Фаина Матвеевна низким дружелюбным басом. И это «тебе» звучало у нее так тепло и интимно, что покупательница чувствовала себя почти обласканной. И уходила, хоть ничего и не подобрав, но в отличном расположении духа. Поэтому у Фаины Матвеевны больше чем у кого-либо в магазине своих, постоянных, покупателей. Она берегла для них шпильку – тридцать третий размер, или седьмую полноту, или белые валенки для старичка-ревматика с Пролетарской, пристрастного именно к белому цвету. И очень возмущалась, когда директор магазина время от времени выгребала все это из-под прилавка и требовала открытой продажи:
«Вот паразитство! Не себе же! Людям! Люди по всему городу за паршивым каблуком свищут!»
«Все покупатели у нас равны», – говорила директор.
«Все равны, а постоянные все же ближе!»
Они вообще часто и как-то очень заинтересованно ссорились в своем комиссионном, обижались чуть не до слез, громко переживали и обличали друг друга. Вот и сейчас, слышала Женька, мать не успела еще и к примерочной подойти, как Фаина Матвеевна уже на нее набросилась:
– Сама без штанов, а девке костюм за мильен! За восемьдесят три рубля только припадочные миллионеры покупают!
– Она сама заработала, – сказала мать. – Пусть. Она и не хочет, я едва уговорила. Это я хочу.
– Тебе небось не купит, – сказала Фаина Матвеевна громко. – Тебе небось шарфик купит за четыре с полтиной. Ростим их, паразитов, ростим…
– Куплю! – крикнула Женька из-за занавески. И стала быстро раздеваться. Она развернулась,
одна на всю большую примерочную – пальто, платье, даже пояс повесила на отдельные крючки, отразилась сразу в трех зеркалах, потянулась перед тремя зеркалами. Вдруг захотелось вообще освободиться от всякой одежды, пробежаться босиком, ощущая пальцами прохладную шероховатость пола. Тело устало от долгой зимы, оно требовало движенья, щемящего солнца, просторных сквозняков, облаков, бегущих высоко и вольно. Весна баламутила душу. Женька сбросила туфли, осталась в одних чулках-капрон и в комбинашке с фабричной вышивкой. Три зеркала отразили чулки, светлые, с ровным, прямым швом, и комбинашку. И темное пятнышко у ключицы, единственную Женькину родинку, до смешного такую же, как у матери, на том же месте.
Женька вздохнула и взялась за костюм. Нехотя влезла в юбку, машинально жжикнула «молнией». Нехотя, не глядя на себя, натянула жакет, застегнула на ощупь. С этим костюмом все уже решилось, только сказать матери. Мельком взглянула в зеркало. Взглянула еще, сбоку. И уставилась на себя, как на чужую. Завороженно и пристрастно. Выискивая недостатки и не находя. Завидуя этой девчонке в зеркале и любуясь. Любуясь до неприличия.
Дело даже не в том, как он сидел. Нет, не в том. Просто в этом костюме, вдруг почувствовала Женька, у нее были бы сплошные удачи. Непрерывные удачи. Удачи и везения. В нем можно получать квартиру, петь романсы, не имея голоса, говорить любую правду с трибуны, смеяться одной в пустом коридоре. Совершенно невозможно было бы в этом костюме рыдать или вообще быть несчастной. Это исключалось.
Мать вообще разбиралась в таких вещах, но на этот раз, признала Женька, она даже не преувеличила. Когда Женька вдруг вытянула «черную кассу», мать сразу сказала: «Теперь купим тот костюм».
«Какой еще костюм? – спросила еще Женька. – Шерстяной? На лето? Зачем?»
«Посмотришь, – сказала мать. – Бельгийский, серый».
И Женька еще сморщилась: «Неинтересный цвет».
«Ты только примерь, – сказала мать, – а денег я добавлю…»
«Восемьдесят три?! – сказала тогда Женька. – Нечего и смотреть!»
«Нет, ты примерь».
«Черная касса» у них на участке существовала давно, Женька пришла в цех три года назад, и она уже была. Почти тридцать девчонок с каждой получки скидывались по два рубля и тянули потом жребий. Нравилась праздничная таинственность розыгрыша. Воля Слепого Случая, вызывавшая волнующий холодок в сердце, и, конечно, – круглая сумма раз в год. Можно сразу пойти и купить вещь, хотя два рубля с получки весьма ощутимо и доступно не каждому.
Многосемейные, слишком практичные и вообще – люди без воображения в «черной кассе» не принимали участия. Благо тут начисто не было ни принуждения, ни даже простой агитации. «Черная касса» бытовала помимо месткома, кассы взаимопомощи и прочих организаций. Вслух о ней не говорили. Пожалуй, это была единственная нелегальная организация на фабрике. На вполне добровольной основе. Без освобожденных членов. На Женькином участке станочниц-штамповщиц, где всегда хватало молодых девчонок, одиноких и бесхозяйственных, «черная касса» процветала…
Лучшего приложения для выигрыша, чем этот костюм, Женька не смогла бы найти, тут мать разбирается. Хотя сначала Женька склонялась к «болонье». Весна еще только-только распушала первые листья, но уже было видно, что человек без «болоньи» в этом году будет выглядеть неполноценным. Почти сиротой. Еще крепко прихватывало морозцем по вечерам, но равномерное шуршанье «болоний», поверх свитеров и кофт, жестяной скрежет «болоньих» подолов уже явственно задавал тон на центральном проспекте, в городском парке и вообще на улицах…
– Ну, покажись! – сказала мать и раздвинула шторы.
Женька сунула ноги в туфли и вышла из примерочной. Из всех отделов сразу потянулись покупательницы. Люба из «трикотажа» проснулась, подошла поближе и профессионально пощупала рукав. Фаина Матвеевна вдруг заволновалась и сказала басом:
– Паразитство, до чего же враз!
– Личит, – подтвердили женщины, яростно выбиравшие до того двухместную коляску. Женька даже испугалась, что их близнецам придется отныне ездить в автобусе, так решительно женщины рванулись к костюму. – Как на нее шито!
– Пройдись… – попросила мать. Женька прошлась, чувствуя себя неотразимой. Пожалела, что Валентин в первую смену, много потерял. Повернулась по собственной инициативе. Еще прошлась. Костюм сидел так, словно давно привык к Женьке, к походке ее и жестам, податливо откликался любому движению, морщился, оставаясь неизменно элегантным, сам расправлялся на сгибах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32