Все-то он видывал, все знает.
- Когда ж их заломали?
- Прошлой зимой. Кормов не хватило.
- Видите - нижние ветви уцелели, - отозвался Петр Арефьевич. - Это потому, что их снегом заносило.
- Что-то не помню я, чтобы в прежние годы придорожные сосны заламывали.
- Так в старые годы крестьяне дворы раскрывали. Раньше дворы соломой крыли. Вот крыши и выручали. А теперь дворы шифером покрыты, шифер коровам не дашь, - посмеивался Петр Арефьевич.
- Ну и сосновые ветки - они годятся только для витаминов, - упорствовал я.
- Это правильно, - соглашался Петр Арефьевич.
Напротив Уткина мы остановились. От самой дороги десятка полтора косцов окашивали пшеницу. Мы подошли, разговорились.
- Хорошая пшеница, - говорю, - как на Кубани. Центнеров под сорок будет.
- Да не менее, - соглашаются косцы, говорят вперебой.
- Ее ноне только молоком одним не поливали.
- И под запах вносили удобрения, и озимя подкармливали.
- И с самолета на нее сыпали.
- Как же ей, пашенице, не быть ноне доброй. Это не при Слезкиной.
- Слезкина, бывало, проедет по полю да матерком покроет. Только и всего.
- Не то слезу выронит.
- Она выронит слезу... Она ее из тебя, бывало, выжмет, слезу-то.
- Я уж досуха отжатый.
- Небось Егорова не матерится, и дело идет.
- Как ему не идти, делу-то? У Егоровой связи. Кому удобрения только покажут, а ей в первую очередь. Бери сколько хочешь.
- Она берет... дай ей бог здоровья.
- Бе-ерет. Соседей не жалеет. Х-хе!
Косцы были все люди пожилые, в кирзовых сапогах, в мятых темных пиджачишках, в тертых кепочках. О теперешнем председателе колхоза Егоровой говорили с грубоватым почтением: человек, мол, с образованием, но рука мужицкая - и свое не отдаст, и чужое не пропустит. А Слезкина - давний председатель, на почетный отдых ушла еще в пятидесятых годах.
- Жива Слезкина? - спрашиваю косцов.
- Умерла в прошлом году.
- Да, хватили мы с ней редьки хвост.
- Помудровала нами, царство ей небесное.
- Бывало, и на трудодни не платит, и в отход не пускает. Живи как хочешь. Хоть святым духом питайся.
- Духом и питались. Бо знать, что ели.
- А теперь не ходите в отхожий промысел? - спросил я.
- Некому ходить. Чего нас осталось-то? Вот - и все мужики тут.
- Теперь и дома заработать можно. Хоть плотничай, хоть стены клади. Делов хватит.
- И платят не хуже, чем на стороне.
- И пенсию дают. Чего еще надо?
- Теперь в отход ходят из городов. С производства то есть.
- Ну? Берут отгул или отпуск... Сколачивают артели - и пошли шабашить. Работы везде хватает. Рук нет.
Да, рук нет. Мало рабочих даже здесь, в глухой стороне, где каких-нибудь пятнадцать лет назад их было избыточно. С этого и завязался у нас разговор в малаховском совхозе.
- У меня всего восемь человек разнорабочих в центральном отделении. В Ветчанах косить некому. Восемнадцать баб да один мужик - вот и все косцы. Дают на заготовку сена двадцать пять рублей, а я плачу по сорок восемь, да еще премию накидываю. Но некому косить, - рассказывал директор совхоза Николай Дмитриевич Паршин. - А неудобных лугов много: кочкарник, залежь да всякие поросли. Лес не дремлет, наступает на поля и луга.
- Это в Ветчанах-то некому косить? - покачал головой Петр Арефьевич. Ведь раньше у них по сто человек отходило на сторону.
- Больше! - подхватил Паршин. - Из Ветчан и Култуков по двести человек отходило. Зато уж как вернутся на сенокос - любота! В две недели управлялись. Да, не удержали народ. Поразъехались да состарились.
Паршин погрустнел, задумался и вдруг тряхнул головой:
- А можно было удержать народ. Промыслом! Там бы завели столярные мастерские, там лесопилки или драночный завод, стружку упаковочную гнать, дерматин... Да мало ли что. Возле такого дела и молодежь удержалась бы. Но нельзя было, запрещался промысел. Теперь вот и можно, да не с кем. Народу нет.
- Как у вас с техникой?
- Плохо. Мало техники, и техника старая. Видите, как сыро? Дожди заливают. Силос надо заготовлять - комбайны силосоуборочные останавливаются... Старые. Правда, измельчители КИР и КУФ - эти работают. А травы нынче добрые.
При таком малолюдье техники должно быть не то что много, а на выбор. Вот говорят нам, давайте, гоните специализацию. У вас, мол, картошка хорошо родится. Ладно, хорошо родится картошка. Но ты сперва обеспечь нас всем необходимым под такую специализацию. Вон, в прошлом году мы взяли по сто сорок, по двести центнеров картошки с гектара. И сорта хорошие Гатчинская да Темп. Гатчинская крупная картошка, по чайнику. Выворотишь этакую ковлагу - и взять не возьмешь. Машины не приспособлены, и мало их. А вручную собирать некому. Да... Вот мы и говорим: давайте специализироваться. Но сперва постройте нам хранилища, лаборатории, машины забросьте. А главное - постройте нам жилые дома, куда бы поселить приезжих механизаторов. Своих у нас нет, то есть мало их. Из города в общежитие специалисты не поедут.
Паршину перевалило за сорок лет, но выглядит молодо - ни морщин, ни седины, волосы черные как смоль, нос крючковатый. С виду не то осетин, не то абхазец.
- Из каких вы мест? Откуда родом? - спрашиваю.
- Здешний я, мещерский.
- По обличью вы какой-то ненашенский, - говорю. - У нас вроде бы больше белобрысые водились.
- Всякие были: и татары, и финны, и даже литва, говорят. Это кроме русских. Дети разных народов, - смеется.
- Как с урожаем в этом году?
- Хороший урожай. Секрет? Очень простой - дали под зерновые столько удобрений, сколько следует. В районе расщедрились: выделим, говорят, товарищ Паршин, твой глухой угол из общего потока и дадим тебе столько удобрений, сколько потребуется. А потом поглядим, что из этого получится. Глядите, говорю, милости просим. Пожалуйста. Вот завтра приедут смотреть. Семинар здесь проводить будут. Дожили и мы до урожая.
С Паршиным объехали мы поля и вокруг Малахова, и Ветчан, до самых Култуков добирались. Хорошие поля. Во ржах Паршин скрывался вместе со шляпой.
- Как в воду захожу! С головкой будет, - радовался он по-мальчишески. Давайте за мной! Все за мной! И щелкни нас, Левин. Щелкни на память. Никто не поверит, что в Ветчанах такая рожь вымахала.
Левин фотографировал нас и во ржи, и в ячмене.
- О! Глядите, какой овес... по грудь! Он не зеленый, а синий. Какая сила прет! А кисти, кисти? На ладони не умещаются. Вот что они делают, удобрения-то.
И вдруг обернулся к шоферу:
- Петр Арефьевич, давайте я натереблю вам снопик овса. В редакции поставите. Никто не поверит, что овес из Ветчан.
На ячменном поле опять восторги:
- Вот здесь до прошлого года кустарники торчали да кочки. Залежь, одним словом. А что теперь делается, смотри! Какой ячмень! Ложись, в него! Падай с разбега - не ушибешься.
А в дороге все сокрушался:
- Уберем ли? Техника старая, народу нет. А дожди так и сеют, так и поливают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
- Когда ж их заломали?
- Прошлой зимой. Кормов не хватило.
- Видите - нижние ветви уцелели, - отозвался Петр Арефьевич. - Это потому, что их снегом заносило.
- Что-то не помню я, чтобы в прежние годы придорожные сосны заламывали.
- Так в старые годы крестьяне дворы раскрывали. Раньше дворы соломой крыли. Вот крыши и выручали. А теперь дворы шифером покрыты, шифер коровам не дашь, - посмеивался Петр Арефьевич.
- Ну и сосновые ветки - они годятся только для витаминов, - упорствовал я.
- Это правильно, - соглашался Петр Арефьевич.
Напротив Уткина мы остановились. От самой дороги десятка полтора косцов окашивали пшеницу. Мы подошли, разговорились.
- Хорошая пшеница, - говорю, - как на Кубани. Центнеров под сорок будет.
- Да не менее, - соглашаются косцы, говорят вперебой.
- Ее ноне только молоком одним не поливали.
- И под запах вносили удобрения, и озимя подкармливали.
- И с самолета на нее сыпали.
- Как же ей, пашенице, не быть ноне доброй. Это не при Слезкиной.
- Слезкина, бывало, проедет по полю да матерком покроет. Только и всего.
- Не то слезу выронит.
- Она выронит слезу... Она ее из тебя, бывало, выжмет, слезу-то.
- Я уж досуха отжатый.
- Небось Егорова не матерится, и дело идет.
- Как ему не идти, делу-то? У Егоровой связи. Кому удобрения только покажут, а ей в первую очередь. Бери сколько хочешь.
- Она берет... дай ей бог здоровья.
- Бе-ерет. Соседей не жалеет. Х-хе!
Косцы были все люди пожилые, в кирзовых сапогах, в мятых темных пиджачишках, в тертых кепочках. О теперешнем председателе колхоза Егоровой говорили с грубоватым почтением: человек, мол, с образованием, но рука мужицкая - и свое не отдаст, и чужое не пропустит. А Слезкина - давний председатель, на почетный отдых ушла еще в пятидесятых годах.
- Жива Слезкина? - спрашиваю косцов.
- Умерла в прошлом году.
- Да, хватили мы с ней редьки хвост.
- Помудровала нами, царство ей небесное.
- Бывало, и на трудодни не платит, и в отход не пускает. Живи как хочешь. Хоть святым духом питайся.
- Духом и питались. Бо знать, что ели.
- А теперь не ходите в отхожий промысел? - спросил я.
- Некому ходить. Чего нас осталось-то? Вот - и все мужики тут.
- Теперь и дома заработать можно. Хоть плотничай, хоть стены клади. Делов хватит.
- И платят не хуже, чем на стороне.
- И пенсию дают. Чего еще надо?
- Теперь в отход ходят из городов. С производства то есть.
- Ну? Берут отгул или отпуск... Сколачивают артели - и пошли шабашить. Работы везде хватает. Рук нет.
Да, рук нет. Мало рабочих даже здесь, в глухой стороне, где каких-нибудь пятнадцать лет назад их было избыточно. С этого и завязался у нас разговор в малаховском совхозе.
- У меня всего восемь человек разнорабочих в центральном отделении. В Ветчанах косить некому. Восемнадцать баб да один мужик - вот и все косцы. Дают на заготовку сена двадцать пять рублей, а я плачу по сорок восемь, да еще премию накидываю. Но некому косить, - рассказывал директор совхоза Николай Дмитриевич Паршин. - А неудобных лугов много: кочкарник, залежь да всякие поросли. Лес не дремлет, наступает на поля и луга.
- Это в Ветчанах-то некому косить? - покачал головой Петр Арефьевич. Ведь раньше у них по сто человек отходило на сторону.
- Больше! - подхватил Паршин. - Из Ветчан и Култуков по двести человек отходило. Зато уж как вернутся на сенокос - любота! В две недели управлялись. Да, не удержали народ. Поразъехались да состарились.
Паршин погрустнел, задумался и вдруг тряхнул головой:
- А можно было удержать народ. Промыслом! Там бы завели столярные мастерские, там лесопилки или драночный завод, стружку упаковочную гнать, дерматин... Да мало ли что. Возле такого дела и молодежь удержалась бы. Но нельзя было, запрещался промысел. Теперь вот и можно, да не с кем. Народу нет.
- Как у вас с техникой?
- Плохо. Мало техники, и техника старая. Видите, как сыро? Дожди заливают. Силос надо заготовлять - комбайны силосоуборочные останавливаются... Старые. Правда, измельчители КИР и КУФ - эти работают. А травы нынче добрые.
При таком малолюдье техники должно быть не то что много, а на выбор. Вот говорят нам, давайте, гоните специализацию. У вас, мол, картошка хорошо родится. Ладно, хорошо родится картошка. Но ты сперва обеспечь нас всем необходимым под такую специализацию. Вон, в прошлом году мы взяли по сто сорок, по двести центнеров картошки с гектара. И сорта хорошие Гатчинская да Темп. Гатчинская крупная картошка, по чайнику. Выворотишь этакую ковлагу - и взять не возьмешь. Машины не приспособлены, и мало их. А вручную собирать некому. Да... Вот мы и говорим: давайте специализироваться. Но сперва постройте нам хранилища, лаборатории, машины забросьте. А главное - постройте нам жилые дома, куда бы поселить приезжих механизаторов. Своих у нас нет, то есть мало их. Из города в общежитие специалисты не поедут.
Паршину перевалило за сорок лет, но выглядит молодо - ни морщин, ни седины, волосы черные как смоль, нос крючковатый. С виду не то осетин, не то абхазец.
- Из каких вы мест? Откуда родом? - спрашиваю.
- Здешний я, мещерский.
- По обличью вы какой-то ненашенский, - говорю. - У нас вроде бы больше белобрысые водились.
- Всякие были: и татары, и финны, и даже литва, говорят. Это кроме русских. Дети разных народов, - смеется.
- Как с урожаем в этом году?
- Хороший урожай. Секрет? Очень простой - дали под зерновые столько удобрений, сколько следует. В районе расщедрились: выделим, говорят, товарищ Паршин, твой глухой угол из общего потока и дадим тебе столько удобрений, сколько потребуется. А потом поглядим, что из этого получится. Глядите, говорю, милости просим. Пожалуйста. Вот завтра приедут смотреть. Семинар здесь проводить будут. Дожили и мы до урожая.
С Паршиным объехали мы поля и вокруг Малахова, и Ветчан, до самых Култуков добирались. Хорошие поля. Во ржах Паршин скрывался вместе со шляпой.
- Как в воду захожу! С головкой будет, - радовался он по-мальчишески. Давайте за мной! Все за мной! И щелкни нас, Левин. Щелкни на память. Никто не поверит, что в Ветчанах такая рожь вымахала.
Левин фотографировал нас и во ржи, и в ячмене.
- О! Глядите, какой овес... по грудь! Он не зеленый, а синий. Какая сила прет! А кисти, кисти? На ладони не умещаются. Вот что они делают, удобрения-то.
И вдруг обернулся к шоферу:
- Петр Арефьевич, давайте я натереблю вам снопик овса. В редакции поставите. Никто не поверит, что овес из Ветчан.
На ячменном поле опять восторги:
- Вот здесь до прошлого года кустарники торчали да кочки. Залежь, одним словом. А что теперь делается, смотри! Какой ячмень! Ложись, в него! Падай с разбега - не ушибешься.
А в дороге все сокрушался:
- Уберем ли? Техника старая, народу нет. А дожди так и сеют, так и поливают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16