Он сдавал карты, а я переводил взгляд с одного лица на другое, выискивая их слабые места и напоминая себе, что я не нравлюсь этим ребятам. Я надеялся раздробить каждую молекулу их привлекательности, но, как показала вся моя последующая жизнь, чем больше я кому-то не нравился, тем привлекательней для меня становился этот человек. Я мог выйти из положения, начав мухлевать, оспаривать каждый ход, пока не взойдет солнце и миссис Уинтерс не спасет меня каким-то бодрящим кошмаром, приготовленным на завтрак.
Чтобы обезопасить себя в том случае, если мухлевать неполучится, я зашел в ванную и удостоверился, что на мне чистое белье. Допустить серьезный промах было хуже некуда, но если бы к нему добавился еще и след от дерьма на трусах, то мне ничего бы не оставалось, кроме как взять измазанный кетчупом нож и заколоться, пока не поздно.
«Ты что там, торпеду запускаешь? – прокричал Уолт. – Шевелись, мы ждем».
Как правило, когда меня вынуждали соревноваться, я применял свою стратегию сдачи без боя. Любые попытки бороться означали бы, что ты претендуешь на победу, а это делало тебя еще уязвимей. Человек, который хотел выиграть, но в итоге проиграл, – неудачник, но в то же время человек, которому наплевать на победу, – просто чудак. И я научился уживаться с этим титулом. Тем не менее в данной ситуации сдаться было невозможно. Я должен был выиграть в игре, о которой ничего не знал и которая казалась безнадежной, пока я не понял, что мы все в одинаковом положении. Даже Скотт не имел ни малейшего представления о том, что он делал, и я осознал, что, притворившись знающим толк в картах, я мог обернуть дело в свою пользу.
– Джокер и королева гораздо сильнее, чем четверка и пятерка пик, – сказал я, убеждая Брэда Клэнси в своем выигрыше.
– Но ведь у тебя джокер и бубновая тройка.
– Да, но джокер превращаетее в королеву.
– Ты, кажется, говорил, что игра в покер противоречит твоей религии, – сказал Уолт.
– Конечно, но это вовсе не означает, что я в нем не разбираюсь. Греки изобреликарты, не забыл? Карты у меня в крови.
В начале игры на часах было полчетвертого ночи. Через час игры я сидел в одной тапке, Скотт и Брэд лишились рубашек, а Уолт на пару с Дэйлом были раздеты до трусов. Если у победы был такой вкус, то почему я не попробовал ее раньше? Уверенно побеждая, я выдумывал любые причины, чтобы раздетые мальчики вставали и бродили по комнате.
– Эй, Уолт, ты слышал? Мне показалось, кто-то ходит наверху в кухне.
– Я ничего не слышал.
– Почему бы тебе не сходить и проверить. Нам не нужны неожиданности. Его скомканные трусы сзади провисали, как подгузник, но ноги были плотными, любо-дорого смотреть.
– Дэйл, проверь, задернуты ли занавески?
Он пересекал комнату, и я глазами пожирал его живьем с уверенностью, что никто не обвинит меня в том, что я пялюсь. Все было бы по-другому, будь я на последнем месте, но, как победитель, я имел право удостовериться, что все в порядке: «Внизу плинтус отошел. Нагнись и поправь его».
Прошло немало времени, но, после того как я объяснил Уолту, что пара королей не сравнима по силе с червовой двойкой и пиковой тройкой, он снял трусы и кинул их в кучу возле телевизора.
– Ладно, – сказал он. – Теперь вы можете доигрывать без меня.
– Но мы ужедоиграли, – сказал Скотт.
– Нет-нет, – сказал Уолт. – Мне что, одному голышом сидеть? Нет уж, вы, пацаны, играйте дальше.
– А ты в это время будешь сидеть и смотреть! –сказал я. – Ты что – гомик?
– Точно, – сказал Дэйл. – Давайте займемся чем-то другим. Эта игра нудная, а правила невозможно запомнить.
Остальные пробормотали что-то в знак согласия, и, когда Уолт отказался сдать свою позицию, я собрал колоду и повелительно шлепнул ею об стол.
– Единственный выход в том, чтобы мы всепродолжили игру.
– И как же, по-твоему, я это сделаю? – сказал Уолт. – Ты, может, не заметил, но мне больше нечего с себя снять.
– О, – воскликнул я, – всегда можно что-нибудь придумать. Может, если проигравший уже и так раздет догола, нам следует загадать ему желание? Ничего особенного – так, чисто символически.
– Какое желание? – спросил Уолт.
– Не знаю. Придумаем, когда придет время.
Когда я вспоминаю ту ночь, мне кажется, я немного переборщил, загадав Скотту посидеть у меня на колене.
– Но я же голый! – сказал он.
– Слушай, – сказал я ему, – это мне придется страдать. Я просто искал желание полегче. Или тебе проще выбежать на улицу и дотронуться до почтового ящика? Солнце взойдет примерно через двадцать секунд – ты хочешь, чтобы тебя увидел весь квартал?
– И долго мне на тебе сидеть? – спросил он.
– Не знаю. Минуту, две. Может, пять. Или семь.
Я пересел на стул побольше и утомленно похлопал себя по колену, будто для меня это было огромной жертвой. Скотт сел куда следует, и я обратил внимание на наше отражение в темном экране телевизора. Вот он я, один голый парень сидит на моем колене, а трое других готовы выполнять мои распоряжения. Ситуация походила на ожившую мечту, но тут я вспомнил, что они делают это все не по собственной воле. Это было для парней не удовольствием, а, скорее, наказанием, и когда оно закончилось, у них были веские причины избегать меня. Потом пойдут слухи, будто я подсыпал что-то им в колу, будто я пытался поцеловать взасос Брэда Клэнси, будто я украл пять баксов из кармана у Уолта. Даже миссис Уинтерс перестанет махать мне рукой, но все это произойдет позже, в другой жизни. А сейчас я смаковал жалкое подобие нежности, изучая плечи и поясницу Скотта, пока он вздрагивал под моей рукой, не знающей поражения.
Глава 5. Размышляя о звездах
Каждый вечер перед сном Хью выходит на улицу полюбоваться звездами. Его интерес не научный: он не определяет местоположение созвездий и не бросает небрежно названия типа Канопус – нет, он разглядывает их бесконечное множество, иногда прерываясь, чтобы вздохнуть. А когда его спрашивают, есть ли жизнь на других планетах, он отвечает: «Ну конечно, это же очевидно».
Вряд ли было бы справедливо, если бы Вселенная принадлежала только нам, но лично меня очень беспокоит мысль о существовании внеземной жизни. Если существуют миллиарды других цивилизаций, то чего тогда стоят наши знаменитости? Пытаясь разобраться в этом, я вспоминаю празднование Дня труда 1968 года в загородном клубе Рэйли. Я сидел в снэк-баре, слушая, как компания шестиклассников, которые жили в другой части города, обсуждала серьезные изменения своей школьной жизни в грядущем учебном году. По словам девочки по имени Дженет, ни Пэм Доббинс, ни Джей Джей Джексон не были приглашены на празднование Дня независимости, устроенное близнецами Даффи, которые впоследствии рассказали Кэт Мэтьюз, что иПэм, иДжей Джей выпадают из тусовки, по крайней мере, в седьмом классе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51