Они прозвали меня шпионом за то, что я дни напролет проводил в безделье, за то, что переписывался с неизвестным адресатом, подсоединив компьютер к телефонной сети. Они считали, что я – связующее звено между мафией, тайно финансирующей правительство России, и японским правительством; что я нахожусь на острове, чтобы под предлогом государственной помощи передавать деньги мафии и продвигать переговоры по Курильским островам в выгодном для Японии направлении; что в условиях строжайшей секретности я разрабатываю план – как после подписания мирного договора создать на острове совместные российско-японские предприятия и под этим соусом заселить часть острова японцами.
Наверное, этот болтун «Кокусай копу», услышав от Ивана, как я провожу свои дни, навыдумывал небылиц и за выпивкой растрезвонил их посетителям бара. Подобные мысли, по-видимому, посещали и главу администрации острова, и главаря браконьеров, занимавшихся контрабандой крабов. Неужели в их глазах все японцы – денежные мешки, думающие исключительно о наживе? Откуда берется та ненависть, с которой они смотрят на меня, шатающегося по побережью и расслабляющегося в горячих источниках? Где они взяли эти кривые стекла, сквозь которые я кажусь им жадным барыгой? Слухи обо мне абсолютно беспочвенны – это все равно что говорить про камчатских крабов: «По ночам они вылезают на берег и воруют картошку». Но треть жителей острова считают меня тем самым крабом, который по ночам ворует их картошку. Ситуация складывалась крайне неприятная, и мне хотелось каким-то образом ее исправить.
Я решил с помощью жены Ивана, Катерины с золотыми зубами, походить на занятия в начальную школу острова, чтобы поучить русский язык, а еще попроситься в ученики к старику Эруму, чтобы овладеть наукой выживания на острове. Молодой учитель английского из местной школы тоже хотел узнать о тайнах леса, иногда он приходил на занятия и переводил мне.
Пока я жил дома у Богдановых, пользуясь их гостеприимством, я чувствовал себя заложником, с которым хорошо обращаются. Мне нужно было получить право на самостоятельную жизнь на острове. Для этого следовало выучить русский язык и овладеть премудростью, как обеспечить себя всем необходимым. Давным-давно я начал жить по-другому, да и возраст уже давал о себе знать, но я никогда не думал о ведении хозяйства. В Японии, где и овощи, и рыба, и мясо сваливаются к тебе с неба, собственное натуральное хозяйство относится к разряду хобби для элиты. Если когда-нибудь этот остров станет территорией Японии, немногие японцы смогут приспособиться к его условиям. Даже рис, который выращивают на Хоккайдо, здесь не приживется. Придется как-то перебиваться: питаться горбушей, собирать в лесу грибы, живя по соседству с медведями, сажать картошку и выращивать свиней, откармливая их объедками, подбирать морскую капусту, выброшенную на берег, отапливать помещение подобранными у моря деревяшками, находя все необходимое среди мусора, подаренного прибоем. Вот уж действительно – зов первобытных предков периода Дзёмон.
Те, кто в детстве был бойскаутом, худо-бедно справятся с подобной задачей. Каждый день – битва за выживание. Но как победить эту безмерную тоску?
Неужели есть способы преодолеть меланхолию, многократно усиливающуюся под небом с тяжело нависающими тучами цвета цемента, на морском берегу, монотонно омываемом волнами, в шуме прибоя, в котором слышны вздохи и стоны морских течений? Самая большая опасность на острове заключается в том, что, болтаясь без дела в баре у Ивана или на улицах Курильска, чувствуешь, как незаметно подступает желание свести счеты с жизнью. Стоило мне переехать из комнаты Богдановых в номер единственного на острове «отеля», и тоска превратилась в расплывчатую бесформенную тень, которая неотступно следовала за мной. Тень проникала в мои сны, она впивалась когтями мне в виски, скребла по нервам. Как только в комнате делалось темно, тень оживала, и мне приходилось спать с зажженным светом.
Помимо меня у старика Эруму собирались молодые ученики. Среди них – Нинин брат Костя. Он останавливался в доме у Эруму и от него ездил в школу в Курильске. Поговаривали, что Мария Григорьевна – дочь давней возлюбленной Эруму. У старика не было детей, и он всячески баловал Костю, который, вполне возможно, приходился ему внуком. Эруму разглядел в Косте шаманские способности и щедро делился с юным учеником мудростью, которой обладал сам.
В молодости Эруму научил охоте один айн с Сахалина, и сейчас, хотя ему было уже за восемьдесят, Эруму продолжал охотиться. Все охотники на острове учились у него. Получалось, что, пользуясь дарами леса, все они следовали традиции айнов. Айны изучали лесную жизнь, подражая медвежьим повадкам. На острове айны уже не жили, но их традиции и медведи остались. Охотники вынуждены были учиться способам выживания в природных условиях острова непосредственно у медведей.
– Медведь – бог, сошедший на землю. Богам, существующим на том свете, нравится жить в нашем мире, вот они иногда и навещают его. Говорят, для них наш остров лучше рая. Боги принимают облик зверя и спускаются к людям. Но, однажды надев на себя звериную шкуру, они больше не могут ее снять. Поэтому, чтобы снова вернуться в рай, им нужна наша помощь. Мы охотимся, снимаем с медведя шкуру, едим его мясо, совершаем обряд и отправляем бога обратно. На острове не осталось тех, кто умеет совершать обряд. В нем заключена магическая сила, и если не выполнять его так, как повелось издревле, сила исчезнет. Нельзя забывать и о молитве. Убитый медведь по своей воле принес себя нам в жертву, нужно заботливо похоронить его, чтобы он не мстил нам.
Старик Эруму убил не один десяток медведей, дома у него лежали медвежьи шкуры, на полке, сделанной из выброшенного на берег дерева, будто на алтаре, стояли медвежьи черепа. Он старался жить по обычаям древних охотников, которые почитали животных и подражали их поведению.
Он говорил:
– Я не боюсь смерти. Все течет, все изменяется. Жизнь рождается из смерти. Засыхающее дерево дает новые побеги, вот так и мертвые служат началом новой жизни.
Если это правда и мне удастся в нее поверить, мое тело, однажды оставшись без души, наверное, сможет найти другую на этом острове.
Старик Эруму повел школьников в лес, я пошел вместе с ними. Мы подолгу разглядывали травы и грибы, на которые указывал старик, запоминая, какие из них съедобные, а какие ядовитые. Одну травку, которая пахла как чеснок, высушив, можно было добавлять в печенье, другую – курить, как табак, от нее становилось веселее на душе. Наверное, первая – черемша, а вторая – конопля. Я узнал, что если сорвать огромный, как зонт, лист белокопытника и срезать ножом черенок, то можно набрать целый стакан воды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Наверное, этот болтун «Кокусай копу», услышав от Ивана, как я провожу свои дни, навыдумывал небылиц и за выпивкой растрезвонил их посетителям бара. Подобные мысли, по-видимому, посещали и главу администрации острова, и главаря браконьеров, занимавшихся контрабандой крабов. Неужели в их глазах все японцы – денежные мешки, думающие исключительно о наживе? Откуда берется та ненависть, с которой они смотрят на меня, шатающегося по побережью и расслабляющегося в горячих источниках? Где они взяли эти кривые стекла, сквозь которые я кажусь им жадным барыгой? Слухи обо мне абсолютно беспочвенны – это все равно что говорить про камчатских крабов: «По ночам они вылезают на берег и воруют картошку». Но треть жителей острова считают меня тем самым крабом, который по ночам ворует их картошку. Ситуация складывалась крайне неприятная, и мне хотелось каким-то образом ее исправить.
Я решил с помощью жены Ивана, Катерины с золотыми зубами, походить на занятия в начальную школу острова, чтобы поучить русский язык, а еще попроситься в ученики к старику Эруму, чтобы овладеть наукой выживания на острове. Молодой учитель английского из местной школы тоже хотел узнать о тайнах леса, иногда он приходил на занятия и переводил мне.
Пока я жил дома у Богдановых, пользуясь их гостеприимством, я чувствовал себя заложником, с которым хорошо обращаются. Мне нужно было получить право на самостоятельную жизнь на острове. Для этого следовало выучить русский язык и овладеть премудростью, как обеспечить себя всем необходимым. Давным-давно я начал жить по-другому, да и возраст уже давал о себе знать, но я никогда не думал о ведении хозяйства. В Японии, где и овощи, и рыба, и мясо сваливаются к тебе с неба, собственное натуральное хозяйство относится к разряду хобби для элиты. Если когда-нибудь этот остров станет территорией Японии, немногие японцы смогут приспособиться к его условиям. Даже рис, который выращивают на Хоккайдо, здесь не приживется. Придется как-то перебиваться: питаться горбушей, собирать в лесу грибы, живя по соседству с медведями, сажать картошку и выращивать свиней, откармливая их объедками, подбирать морскую капусту, выброшенную на берег, отапливать помещение подобранными у моря деревяшками, находя все необходимое среди мусора, подаренного прибоем. Вот уж действительно – зов первобытных предков периода Дзёмон.
Те, кто в детстве был бойскаутом, худо-бедно справятся с подобной задачей. Каждый день – битва за выживание. Но как победить эту безмерную тоску?
Неужели есть способы преодолеть меланхолию, многократно усиливающуюся под небом с тяжело нависающими тучами цвета цемента, на морском берегу, монотонно омываемом волнами, в шуме прибоя, в котором слышны вздохи и стоны морских течений? Самая большая опасность на острове заключается в том, что, болтаясь без дела в баре у Ивана или на улицах Курильска, чувствуешь, как незаметно подступает желание свести счеты с жизнью. Стоило мне переехать из комнаты Богдановых в номер единственного на острове «отеля», и тоска превратилась в расплывчатую бесформенную тень, которая неотступно следовала за мной. Тень проникала в мои сны, она впивалась когтями мне в виски, скребла по нервам. Как только в комнате делалось темно, тень оживала, и мне приходилось спать с зажженным светом.
Помимо меня у старика Эруму собирались молодые ученики. Среди них – Нинин брат Костя. Он останавливался в доме у Эруму и от него ездил в школу в Курильске. Поговаривали, что Мария Григорьевна – дочь давней возлюбленной Эруму. У старика не было детей, и он всячески баловал Костю, который, вполне возможно, приходился ему внуком. Эруму разглядел в Косте шаманские способности и щедро делился с юным учеником мудростью, которой обладал сам.
В молодости Эруму научил охоте один айн с Сахалина, и сейчас, хотя ему было уже за восемьдесят, Эруму продолжал охотиться. Все охотники на острове учились у него. Получалось, что, пользуясь дарами леса, все они следовали традиции айнов. Айны изучали лесную жизнь, подражая медвежьим повадкам. На острове айны уже не жили, но их традиции и медведи остались. Охотники вынуждены были учиться способам выживания в природных условиях острова непосредственно у медведей.
– Медведь – бог, сошедший на землю. Богам, существующим на том свете, нравится жить в нашем мире, вот они иногда и навещают его. Говорят, для них наш остров лучше рая. Боги принимают облик зверя и спускаются к людям. Но, однажды надев на себя звериную шкуру, они больше не могут ее снять. Поэтому, чтобы снова вернуться в рай, им нужна наша помощь. Мы охотимся, снимаем с медведя шкуру, едим его мясо, совершаем обряд и отправляем бога обратно. На острове не осталось тех, кто умеет совершать обряд. В нем заключена магическая сила, и если не выполнять его так, как повелось издревле, сила исчезнет. Нельзя забывать и о молитве. Убитый медведь по своей воле принес себя нам в жертву, нужно заботливо похоронить его, чтобы он не мстил нам.
Старик Эруму убил не один десяток медведей, дома у него лежали медвежьи шкуры, на полке, сделанной из выброшенного на берег дерева, будто на алтаре, стояли медвежьи черепа. Он старался жить по обычаям древних охотников, которые почитали животных и подражали их поведению.
Он говорил:
– Я не боюсь смерти. Все течет, все изменяется. Жизнь рождается из смерти. Засыхающее дерево дает новые побеги, вот так и мертвые служат началом новой жизни.
Если это правда и мне удастся в нее поверить, мое тело, однажды оставшись без души, наверное, сможет найти другую на этом острове.
Старик Эруму повел школьников в лес, я пошел вместе с ними. Мы подолгу разглядывали травы и грибы, на которые указывал старик, запоминая, какие из них съедобные, а какие ядовитые. Одну травку, которая пахла как чеснок, высушив, можно было добавлять в печенье, другую – курить, как табак, от нее становилось веселее на душе. Наверное, первая – черемша, а вторая – конопля. Я узнал, что если сорвать огромный, как зонт, лист белокопытника и срезать ножом черенок, то можно набрать целый стакан воды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39