Они сочетаются магическим браком, рождая зеленое не-то-не-сё, тоскливую посредственность, которую Леша, разочарованный ответами на уроке мужества, посчитал основным содержанием внутреннего мира подростков.
— Твой Ботинок складно пишет, — сообщил Миша. — Одно непонятно — зачем?
— Ему за это платят, — глупо ляпнул Малый Букер.
Оказалось, что не очень-то и глупо. Миша поднял накладные брови:
— Черт! А я об этом сразу не подумал. Увлекся содержанием, и все хотел разобраться — к чему это все? Но если платят… Хорошо платят?
Букер пожал плечами. Он не знал.
— Ну, что у тебя есть? Комп который?
— МХ, семьсот девяносто четвертый.
— Виртуальный шлем есть? По женским баням шастать?
Тот покраснел:
— Нет… Пока сижу в хоккейном…
Миша подумал:
— Ну, МХ — это тоже неплохо… Шайба, короче, есть. Ну, тогда все встает на места. Безгрешная простота соблюдается.
— Что соблюдается? — храбро спросил Букер, шмыгая носом.
— Ничего, проехали. В рай твой Ботинок собирается, понял? К примитиву зовет. Высокое опускает. Грешно, говорит, много думать. Но мы и не будем, правда?
— Правда, — неуверенно согласился Малый Букер, которому, однако, всегда казалось, что отцовские принципы связаны с чем угодно, но только не с тупостью.
…Выступили поздно; зажигались нужные звезды.
— Только попробуйте сорвать мне завтрашнее мероприятие, — предупредила начальница лагеря Мишу. — Если дети устанут, не выспятся… вы меня поняли? Вообще без рук останетесь.
Миша, напрочь позабывший местоимение «ты», серьезно кивал. Когда его отпустили, он осторожно положил книгу на край стола и побежал, не скрывая бега. Мысли прыгали, и среди них не было ни одной о руках.
На Зеленое Поле он шел замыкающим, рассудив, что ему незачем щеголять увечьем. Двигались тихо, без песен. На спящие долины всем было наплевать, хотелось напасть на вражескую территорию внезапно, завладеть ею, вытоптать, выжечь и символически утвердиться, поставив костры до небес. Поэтому главной оставалась наглость демарша, показной кураж — и правда: сколько травы могли вытоптать малые скауты, пускай и тремя отрядами? И много ли они нажгут? — так, мелкое пакостничество при великом гоноре.
Костры уж были сложены, Леша и Дима потрудились на совесть. Рафик забился в подлесок, приняв в себя Игоря Геннадьевича: слышались смешки, легкий звон и озадаченное бормотанье, тянуло терпким дымком.
Безалкогольные ящики в целости и неприкосновенности сгрузили поближе к кострам, походившим на индейские вигвамы, которые вот-вот займутся огненным прометейством.
У дальнего костра стоял Леша, ожидая Кентавров; у среднего, Дьявольского, хлопотал Дима. Миша вышел из тени и принял командование, увлекая Тритонов к первому костру. Степин отделился от процессии и присоединился к Мише. Он нес под мышкой флаг компании, намереваясь погрузить древко его в самую середку захваченного поля.
В кустах и подлеске начали зажигаться крохотные огоньки: за действиями скаутов следили, но кто следил — оставалось неясным. Возможно, к ним подтягивались местные, а может быть, это прятались лесные звери и демоны.
Скауты окружили костры, держась от них на безопасном расстоянии. Древесные пирамиды располагались равнобедренным треугольником; в точке пересечения медиан была вырыта ямка для флага. Как отметил смышленый Паук, увлекавшийся разными популярными книжками магического сорта, вся композиция оказывалась мудреной игрой шестерок, троек и девяток, заключенной в абстрактное «десять».
— У параши твое место, — шепнул ему Катыш-Латыш.
А Жижморф, неразлучный со своим мячом, поставил последний в траву, украдкой прицелился и засветил Пауку по самой заднице. Он заработал замечание, но остался доволен.
Построение отменили. Это было странно. Вожатые предложили скаутам просто, по-свойски рассесться вокруг костров и насладиться незабываемым зрелищем. Беспокойная юность закончится, а ночь, костры и чувство локтя останутся навсегда. И перейдут, благодаря современным технологиям, в плоть и кровь нового поколения.
— У нас будет важный разговор, — пообещал Тритонам Миша. — Завтра вам всем предстоит очень важная, необычная процедура. Мне поручено подготовить вас в общем и целом, без деталей, конечно, а только для общего представления. Чтобы вы, так сказать, заранее пропитались духом своей завтрашней задачи. Поэтому устраивайтесь поудобнее, расслабьтесь. Посудачьте о своем, спойте песни, расскажите какие-нибудь истории. А в конце уже я возьму слово и… короче говоря, отдыхайте! Дуйте пиво и ни о чем не тревожьтесь!
Миша оглянулся, и Дима тут же подбежал к нему с зажженным факелом: больная рука мешала главному вожатому возиться со спичками. Миша принял длинный сук, обмотанный горящим тряпьем; подождал, пока Дима добежит до своих Дьяволов, которым он только что прочел примерно ту же вступительную лекцию, пригляделся и к Леше: тот тоже стоял, держа наготове факел. Слабый ветер копался в складках сине-белого флага.
— Старт! — крикнул Миша.
И вожатые, орудуя синхронно, зажгли костры.
Те, сдобренные горючим, словно взорвались. Скауты, сидевшие на земле, невольно отпрянули; у Жижморфа даже затрещали брови и волосы, а Котомонов машинально прикрыл свой бритый череп. Миша пинком подбросил в пекло отпавшее полено, и костер вздохнул, завыл…и дальше, как положено, сама мать-тьма сгустилась над полем, обнимая плотной шалью живое и неживое. Окружившие костер вдруг увидели, что давно стемнело.
Когда освоились и согрелись, взялись за песни, и многое было спето — от обязательных «Орленка», «Бригантины» и «Юного барабанщика» до полукрамольной «Зульфии» и озорного, воинственного «Верблюжонка Кевина». Костры согласно гудели. В огонь летели щепки и шишки. Жижморф разошелся: стащил у Катыша-Латыша полупустую бутылку и бросил в пламя; сделанного показалось ему мало, и он потащил туда самого Катыша. Миша рыкнул и пригрозил ему караульным рафиком, а Катыш-Латыш нацелился в мяч, но его придержали.
Аргумент попробовал было закурить, и зоркий вожатый отобрал всю пачку. Малый Букер подпал под стихийный гипноз; он сидел неподвижно, обхватив колени руками, видя в пламени то саламандру, то недавнего богатыря, занимавшегося гимнастикой.
Наконец, принялись травить истории.
Первое слово дали Котомонову, который, волнуясь, рассказал о преступлениях Синей Бороды. Он говорил плохо, но всяко лучше, чем на уроке мужества. Его рассказ вызвал бурную реакцию: Катыш-Латыш слышал эту историю раньше, но в другой версии. Он стал плеваться слюной:
— А вот и нет! Не так все было! Он построил Башню…
По его утверждению, Синяя Борода жил совсем недавно и, может быть, жив сейчас, если его еще не расстреляли. Это был маньяк из старых русских, который создал виртуальное чудовище и влюбился в него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
— Твой Ботинок складно пишет, — сообщил Миша. — Одно непонятно — зачем?
— Ему за это платят, — глупо ляпнул Малый Букер.
Оказалось, что не очень-то и глупо. Миша поднял накладные брови:
— Черт! А я об этом сразу не подумал. Увлекся содержанием, и все хотел разобраться — к чему это все? Но если платят… Хорошо платят?
Букер пожал плечами. Он не знал.
— Ну, что у тебя есть? Комп который?
— МХ, семьсот девяносто четвертый.
— Виртуальный шлем есть? По женским баням шастать?
Тот покраснел:
— Нет… Пока сижу в хоккейном…
Миша подумал:
— Ну, МХ — это тоже неплохо… Шайба, короче, есть. Ну, тогда все встает на места. Безгрешная простота соблюдается.
— Что соблюдается? — храбро спросил Букер, шмыгая носом.
— Ничего, проехали. В рай твой Ботинок собирается, понял? К примитиву зовет. Высокое опускает. Грешно, говорит, много думать. Но мы и не будем, правда?
— Правда, — неуверенно согласился Малый Букер, которому, однако, всегда казалось, что отцовские принципы связаны с чем угодно, но только не с тупостью.
…Выступили поздно; зажигались нужные звезды.
— Только попробуйте сорвать мне завтрашнее мероприятие, — предупредила начальница лагеря Мишу. — Если дети устанут, не выспятся… вы меня поняли? Вообще без рук останетесь.
Миша, напрочь позабывший местоимение «ты», серьезно кивал. Когда его отпустили, он осторожно положил книгу на край стола и побежал, не скрывая бега. Мысли прыгали, и среди них не было ни одной о руках.
На Зеленое Поле он шел замыкающим, рассудив, что ему незачем щеголять увечьем. Двигались тихо, без песен. На спящие долины всем было наплевать, хотелось напасть на вражескую территорию внезапно, завладеть ею, вытоптать, выжечь и символически утвердиться, поставив костры до небес. Поэтому главной оставалась наглость демарша, показной кураж — и правда: сколько травы могли вытоптать малые скауты, пускай и тремя отрядами? И много ли они нажгут? — так, мелкое пакостничество при великом гоноре.
Костры уж были сложены, Леша и Дима потрудились на совесть. Рафик забился в подлесок, приняв в себя Игоря Геннадьевича: слышались смешки, легкий звон и озадаченное бормотанье, тянуло терпким дымком.
Безалкогольные ящики в целости и неприкосновенности сгрузили поближе к кострам, походившим на индейские вигвамы, которые вот-вот займутся огненным прометейством.
У дальнего костра стоял Леша, ожидая Кентавров; у среднего, Дьявольского, хлопотал Дима. Миша вышел из тени и принял командование, увлекая Тритонов к первому костру. Степин отделился от процессии и присоединился к Мише. Он нес под мышкой флаг компании, намереваясь погрузить древко его в самую середку захваченного поля.
В кустах и подлеске начали зажигаться крохотные огоньки: за действиями скаутов следили, но кто следил — оставалось неясным. Возможно, к ним подтягивались местные, а может быть, это прятались лесные звери и демоны.
Скауты окружили костры, держась от них на безопасном расстоянии. Древесные пирамиды располагались равнобедренным треугольником; в точке пересечения медиан была вырыта ямка для флага. Как отметил смышленый Паук, увлекавшийся разными популярными книжками магического сорта, вся композиция оказывалась мудреной игрой шестерок, троек и девяток, заключенной в абстрактное «десять».
— У параши твое место, — шепнул ему Катыш-Латыш.
А Жижморф, неразлучный со своим мячом, поставил последний в траву, украдкой прицелился и засветил Пауку по самой заднице. Он заработал замечание, но остался доволен.
Построение отменили. Это было странно. Вожатые предложили скаутам просто, по-свойски рассесться вокруг костров и насладиться незабываемым зрелищем. Беспокойная юность закончится, а ночь, костры и чувство локтя останутся навсегда. И перейдут, благодаря современным технологиям, в плоть и кровь нового поколения.
— У нас будет важный разговор, — пообещал Тритонам Миша. — Завтра вам всем предстоит очень важная, необычная процедура. Мне поручено подготовить вас в общем и целом, без деталей, конечно, а только для общего представления. Чтобы вы, так сказать, заранее пропитались духом своей завтрашней задачи. Поэтому устраивайтесь поудобнее, расслабьтесь. Посудачьте о своем, спойте песни, расскажите какие-нибудь истории. А в конце уже я возьму слово и… короче говоря, отдыхайте! Дуйте пиво и ни о чем не тревожьтесь!
Миша оглянулся, и Дима тут же подбежал к нему с зажженным факелом: больная рука мешала главному вожатому возиться со спичками. Миша принял длинный сук, обмотанный горящим тряпьем; подождал, пока Дима добежит до своих Дьяволов, которым он только что прочел примерно ту же вступительную лекцию, пригляделся и к Леше: тот тоже стоял, держа наготове факел. Слабый ветер копался в складках сине-белого флага.
— Старт! — крикнул Миша.
И вожатые, орудуя синхронно, зажгли костры.
Те, сдобренные горючим, словно взорвались. Скауты, сидевшие на земле, невольно отпрянули; у Жижморфа даже затрещали брови и волосы, а Котомонов машинально прикрыл свой бритый череп. Миша пинком подбросил в пекло отпавшее полено, и костер вздохнул, завыл…и дальше, как положено, сама мать-тьма сгустилась над полем, обнимая плотной шалью живое и неживое. Окружившие костер вдруг увидели, что давно стемнело.
Когда освоились и согрелись, взялись за песни, и многое было спето — от обязательных «Орленка», «Бригантины» и «Юного барабанщика» до полукрамольной «Зульфии» и озорного, воинственного «Верблюжонка Кевина». Костры согласно гудели. В огонь летели щепки и шишки. Жижморф разошелся: стащил у Катыша-Латыша полупустую бутылку и бросил в пламя; сделанного показалось ему мало, и он потащил туда самого Катыша. Миша рыкнул и пригрозил ему караульным рафиком, а Катыш-Латыш нацелился в мяч, но его придержали.
Аргумент попробовал было закурить, и зоркий вожатый отобрал всю пачку. Малый Букер подпал под стихийный гипноз; он сидел неподвижно, обхватив колени руками, видя в пламени то саламандру, то недавнего богатыря, занимавшегося гимнастикой.
Наконец, принялись травить истории.
Первое слово дали Котомонову, который, волнуясь, рассказал о преступлениях Синей Бороды. Он говорил плохо, но всяко лучше, чем на уроке мужества. Его рассказ вызвал бурную реакцию: Катыш-Латыш слышал эту историю раньше, но в другой версии. Он стал плеваться слюной:
— А вот и нет! Не так все было! Он построил Башню…
По его утверждению, Синяя Борода жил совсем недавно и, может быть, жив сейчас, если его еще не расстреляли. Это был маньяк из старых русских, который создал виртуальное чудовище и влюбился в него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27