Хакер напал на след богатой фирмы, которая, взглянув, как он лепит сайты, взяла его на любых условиях, выдала гонорар и какой-то каталог, оценивавшийся в тысячи, по его словам, долларов.
По этому случаю он припозднился.
Ночью я проснулся от запаха паленого. Выйдя на кухню, я увидел Хакера, метавшегося по дивану в одних трусах и сладко стонавшего. В кастрюльке догорали черные пельмени.
Оказалось, что он, видя, что жизнь удалась, отпраздновал это событие и потерял дорогой каталог. И многое еще, помимо каталога, и деньги, и вообще все.
Терпение моих близких лопнуло, и Хакер был изгнан не расплатившимся за постой. Мы были причислены им к лику злых, вероломных людей.
Его таинственная папка оказалась полной картинок с порнографических сайтов.
Правда, Хакер еще появлялся, раза два - по старой дружбе, с клятвами вернуть все сторицей. Прошел, помню, к компьютеру, включил, пощелкал. выключил. Аппарат затрещал.
- О! - сказал он. - Слышишь? Вирус! На дискетку просится.
- Что же делать? - устрашился я.
- Херня это все, - пробормотал Хакер и пошел прочь.
Он исчез, растворившись в большом городе, без денег и без документов.
Мы думали, что его кто-нибудь убил.
Недавно, впрочем, жене случилось его заприметить. Он следовал мимо площади Мужества, одетый в те же рубашку и брюки, что и три года назад.
Новогодний Мемуар
Однажды я стал свидетелем маленького детского праздника в ДК - довольно симпатичного, когда бы не Дед Отмороз.
Последний топтался в предбаннике и был в миру, наверное, очень милым человеком. Но вот его объявили. Отмороз, не до конца уверенный, ткнул себе в грудь рукавицей: "Я? " Получив подтверждение, он вздохнул и пошел в зал.
Все в нем было неплохо, но впечатление подпортили темные очки, блатная походочка и мешок из-под "Максидома", по-моему.
Дочка моя взирала на Деда с неодобрением.
Я, когда был в ее возрасте, сильно боялся Деда Мороза. Он мне принес грузовик, в котором я не нуждался, ибо не любил играть в машины; Снегурочка попросила прочитать стих, и я, придя в полубессознательное состояние, что-то прочел.
Меня терзал страх: я боялся, что Дед выяснит мой маленький, но страшный грех и сурово покарает. Непредсказуемость и невообразимость наказания лишь усиливали страх. Дело в том, что я, мелкий поганец, любил драть обои. Меня укладывали спать, но я не спал, а просто лежал бездумно и драл их. За это мне здорово попадало, и так я стал бояться Деда Мороза, который был со всеми сильными, конечно же, заодно.
С обоями у меня вообще обстояло непросто. Сложные отношения. Меня пугала штука, в которой не разобрался бы ни один фрейдист: крохотное пятнышко на стене. Я хорошо его помню. В нем не было ни формы, ни особого цвета, так что никаких ассоциаций с другими пугающими вещами у меня не возникало. И содержания не было, я не приписывал ему никаких враждебных свойств и качеств. Я просто панически боялся его, и это было абсолютно иррационально - вытяжка чистого страха.
Зрелый Новогодний Мемуар
Новый Год печален, как и День Рождения, который тоже новый год, но персональный. Люди ждут чудес, но чудес не случается, а если они и случаются, то отношение к ним совершенно скотское.
Как, например, было с одним моим приятелем, когда он праздновал Новый Год в общежитии. Проводы года старого вышли ему боком. Минут за восемь до боя курантов он, зажимая бурлящую пасть ладонями, бросился в коридор. По коридору он добежал до наружных дверей, которые вдруг распахнулись, и Дед Мороз - вероятно, карауливший его весь вечер - шагнул вперед, распахнул объятия и воскликнул: с Новым Годом! И друг мой, дождавшись, пока отзвучала буква М и наступил восклицательный знак, исторг из себя съеденное прямо на Деда Мороза, оставив старый год без посошка.
Со мной же чудес никогда не бывало, и светлым силам, управляющим нашими судьбами, не в чем меня упрекнуть. Единственное, с чем я столкнулся, было ловкостью рук, которая, как известно, фокус. Наша компания встречала новый тогда, 1984, год. Некоторые нажрались так, что закусывали сырыми пельменями. Часам к четырем утра спиртное закончилось. Народ отнесся к этой беде невнимательно и беспечно, отплясывая "казачка". Но я не дремал. Я выбрал самый высокий бокал и слил в него все, что сумел найти, выдаивая и выжимая бутылки. Бокал наполнился; я сел в кресло, и сказал, от трудов утомившись, что это хорошо. Я снисходительно следил за танцем и называл себя молодцом. Внезапно в комнату ворвался мой товарищ. Еще не затормозивши, он обратился ко мне: "Хочешь, фокус покажу? " Я благосклонно кивнул, и он схватил бокал, и выпил его залпом, и умчался в неизвестность. Он был подобен залетному купидону, сорвавшему поцелуй и отряхнувшему пыльцу невинности с застенчивой девы, которую до того долго обхаживал и готовил к неизбежному давнишний воздыхатель.
Других же чудес я не помню.
Чего стоят наши надежды, видно из одного заурядного эпизода. Наступило 1 января, был вечер. Не в силах смириться с мыслью, что год будет так себе, не хуже и не лучше прошлого, я взял приятеля и свел его в один надежный бар. Когда нам показалось, что чудеса уже близко, мы вышли и вломились в первое попавшееся общежитие. Мы почему-то были уверены, что все нам обрадуются. Мы распахивали дверь за дверью и, наталкиваясь на недоуменные и злые взгляды, бежали дальше. Нам чудилось, что вот, уже слышны голоса, зовущие нас за стол. Последние метры кто-то из нас прошел на четвереньках. Оставалась последняя дверь. "Здесь, здесь! " - крикнул я. Мы налегли и вывалились в морозную ночь, прямо в снег.
Гречневая Ёлка
В канун 2003 года мне впервые в жизни удалось купить симпатичную елочку.
Маленькую такую, мохнатую, и от дома недалеко.
По дороге домой я не сказал ни одного матерного слова.
Она, как день от ночи, отличается от елки, которую я привез в свое время из пригородной больницы, где работал. В тот злополучный день я соблазнился дешевизной предмета.
Потому что елка была по блату, для своих.
О ее существовании мне сообщили шепотом, и я понял, что меня, делая такое ненормативное предложение, допускают в круг избранных - прямо к некоему Телу, которого я так ни разу и не увидел, но которое, безусловно, присутствовало и вело свою ядовитую физиологическую жизнь.
Дальше приобретение елки стало обрастать таким количеством сложностей и условий, что мне невольно вспомнился другой круг, в который я некогда прорывался, поликлинический.
В той поликлинике, в голодные годы, существовали гречневые и шпротные заказы, вокруг которых сосредотачивалась вся медицинская жизнь. Имелись списки, существовала очередь. Может быть, я уже писал об этом, сейчас не вспомню. Так что буду краток на всякий случай. Я этими заказами немного брезговал и никогда ничего не брал, хотя жили мы не так, чтобы очень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24