Никто его не атаковал, повсюду царило деловое лесное спокойствие. Он попытается добраться до каких-нибудь людей. Встреча с огородником убедила его, что можно жить и вовне, и даже не страдать при этом нисколько - ведь будь старик болен или подослан врагом, его никак бы не пустили выращивать овощи, которые потом подадут к столу обитателей Лицея. Овощи можно отравить, заколдовать. Кстати сказать - почему он не прихватил с собой помидоров и огурцов? Скоро ему захочется есть, а он понятия не имеет, чем можно прокормиться в тайге.
Он снова задумался о погоне: можно забраться на дерево. Сколько же удастся там просидеть? В том, что забраться получится, Швейцер не сомневался, он всегда хорошо успевал по физической подготовке. Однако надо идти, если он вообще на что-то надеется. Беглец встал и осмотрелся: в лесу он думал столкнуться со многими опасностями, но все оказалось намного лучше. В целом, когда бы не комары да мошки, лес ему даже нравился. Мысли перескакивали с пятое на десятое; Швейцер поспешил дальше. Туфли проваливались в мох, а иногда - в ямки, полные черной воды; вскоре у него насквозь промокли ноги. Странное дело - удрать оказалось проще, чем можно было ждать. Похоже, что отцы пребывали в самоуверенном спокойствии насчет покорности воспитанников, и даже Раевский их не слишком убедил. Вполне вероятно, что их больше беспокоило проникновение в Лицей посторонних извне да, именно так они, если разобраться, и говорили, но относили к посторонним Врага, а что на деле?
Если взять правее, он выйдет на дорогу, ведущую к женскому Лицею. Других дорог здесь нет. Но ему заказана и эта, сразу сцапают. Уж лучше идти, как шел; между тем Швейцер почувствовал, что двигаться стало тяжелее - он не заметил, как подобрался к поросшему лесом холму и начал взбираться наверх. Лицеист вскинул глаза, оценивая строй деревьев. Слава Богу, густо, возвышенность не выдаст. Он полез выше, ноги скользили по бурым листьям, галстук мотался. Швейцер хотел его выбросить, но передумал: по галстуку найдут. И без галстука дело нехитрое, но все же. Он думал вслух, выдыхая короткие фразы, которые были чем больше отрывистыми, тем более емкими. Что это за холм? Швейцер мысленно вернулся на верхний этаж Лицея, восстановил панораму. Безнадежно; перед глазами вставало сплошное море, и он мог находиться в любой его точке. Больших высот тут, впрочем, нет... в десятый раз поскользнувшись, Швейцер растянулся на склоне. Тяжело дыша, он лежал и смотрел на огромную красную ягоду. Расплющенную щеку кололи хвоинки, ноздри наполнялись запахом прелой почвы. Ягода, вобравшая в себя мир, звала к созерцанию. Каркнула ворона. Она ворона? Какая-то необычная. Опустилась в двух шагах и склонила голову набок; Швейцер ответил ей пустым взглядом. Он захотел подозвать птицу, но не знал, как к ней обращаться. Свистнуть? Как подзывают птиц? Ворона склевала какую-то мелочь и пошла прочь. Когда Швейцер встал, она даже не оглянулась. Он возобновил подъем; что-то уж больно круто, приходилось хвататься за чахлые прутья, которые напрягались до предела и грозили вот-вот выскочить из земли. Вершина была уже близко, Швейцер поднажал. Когда, наконец, он взобрался наверх и сел отдышаться, его внимание привлек противоположный склон, начинавшийся резким обрывом и, судя по всему, гораздо более отвесный. Начал ныть бок, Швейцер рассеянно потер больное место и на карачках пополз к краю. Так и есть, спуск был намного круче; деревья, пытавшиеся удержаться на склоне, выпрастывали извивистые корни. За первым холмом виднелся второй, таких же размеров. Между холмами пролегала одноколейная железная дорога. Ее, конечно, нельзя было видеть из окон Лицея.
Швейцер смотрел на рельсы, не до конца понимая смысл открытия. Новенькое, сверкающее полотно никак не вязалось с картиной погибшей цивилизации. Цепляясь за ветви, он стал осторожно спускаться, пока не дошел до последней сосны. Дерево росло на небольшом выступе, который резко обрывался метрах в пяти над землей. Швейцер обхватил ствол и поглядел вниз: железная дорога была прямо под ним. И в ту же секунду раздался сиплый свист; беглец вздрогнул. От страха он втиснулся в ствол и, почти парализованный, следил за появлением прокопченного локомотива. Грузовой поезд вывернул из-за поворота, со стороны женского Лицея. Он шел очень медленно, дорога петляла, и разогнаться машинисту было негде. Только теперь Швейцер понял, что означали далекие гудки и стук, заставлявшие лицеистов бросаться к окнам и всматриваться в тайгу. Отцы-преподаватели в один голос твердили, что причиной шумов являются процессы - этого было достаточно, любой дурак знал, что процесс есть основная форма деятельности Врага, понятный в своей направленности и тайный в проявлениях. Враг занимался странными, непостижимыми для разума делами, отсюда и свист, и для спасения души лучше не видеть их внешней стороны. И вот процесс разворачивался перед глазами Швейцера. В кабине он приметил двух человек; лиц было не разобрать, но позы их выглядели вполне мирными. Локомотив поравнялся с сосной, Швейцер присел на корточки и сжался в комок. Приоткрыв один глаз, он зорко смотрел, как голова поезда проползает мимо. Пахнуло горячим, запах был незнакомый, но довольно приятный. Не имея представления о зеркалах заднего вида, Швейцер осмелел и поднялся в полный рост. Ему повезло, машинисты были заняты разговорами. Под его ногами медленно проплывали платформы, груженные щебенкой. На восьмой Швейцера отвлек новый шум, на сей раз доносившийся сверху. Он вскинул голову и увидел летательный аппарат, окраской похожий на майского жука. Лопасти пропеллера взбивали небо, накручивая смертоносную пленку, машина направлялась к Лицею. Швейцер не сомневался, что вертолет прилетел по его душу и рано или поздно обнаружит ослушника. Не будь вертолета, он вряд ли решился бы на то, что сделал, и даже сделав, не сразу осознал свой поступок - вероятно, он перешел какой-то предел страха, за которым все возможности сливались в одно сплошное безрассудство, не выделяясь степенями отдельных безумств. Если бы Швейцер находился в здравом уме, он неизбежно угодил бы под колеса, или промахнулся, или зацепился одеждой - что угодно, но здравости осталось с гулькин нос, и он прыгнул, и выиграл. Локомотив тем временем уже скрылся за супротивным холмом, и прыжок остался незамеченным. Швейцер, однако, сильно ушибся, рассек себе лоб, ссадил ладони и колени. Его костюм, и без того пребывавший в плачевном состоянии, приобрел совершенно непристойный вид. Но Швейцеру было не до костюма. Он даже не почувствовал боли; приземлившись, тут же обернулся, ища глазами вертолет - улетел, замечательно; ощущая себя букашкой, помещенной под микроскоп, и зная, что его неминуемо заметят с небес, Швейцер стал лихорадочно зарываться в каменный бой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Он снова задумался о погоне: можно забраться на дерево. Сколько же удастся там просидеть? В том, что забраться получится, Швейцер не сомневался, он всегда хорошо успевал по физической подготовке. Однако надо идти, если он вообще на что-то надеется. Беглец встал и осмотрелся: в лесу он думал столкнуться со многими опасностями, но все оказалось намного лучше. В целом, когда бы не комары да мошки, лес ему даже нравился. Мысли перескакивали с пятое на десятое; Швейцер поспешил дальше. Туфли проваливались в мох, а иногда - в ямки, полные черной воды; вскоре у него насквозь промокли ноги. Странное дело - удрать оказалось проще, чем можно было ждать. Похоже, что отцы пребывали в самоуверенном спокойствии насчет покорности воспитанников, и даже Раевский их не слишком убедил. Вполне вероятно, что их больше беспокоило проникновение в Лицей посторонних извне да, именно так они, если разобраться, и говорили, но относили к посторонним Врага, а что на деле?
Если взять правее, он выйдет на дорогу, ведущую к женскому Лицею. Других дорог здесь нет. Но ему заказана и эта, сразу сцапают. Уж лучше идти, как шел; между тем Швейцер почувствовал, что двигаться стало тяжелее - он не заметил, как подобрался к поросшему лесом холму и начал взбираться наверх. Лицеист вскинул глаза, оценивая строй деревьев. Слава Богу, густо, возвышенность не выдаст. Он полез выше, ноги скользили по бурым листьям, галстук мотался. Швейцер хотел его выбросить, но передумал: по галстуку найдут. И без галстука дело нехитрое, но все же. Он думал вслух, выдыхая короткие фразы, которые были чем больше отрывистыми, тем более емкими. Что это за холм? Швейцер мысленно вернулся на верхний этаж Лицея, восстановил панораму. Безнадежно; перед глазами вставало сплошное море, и он мог находиться в любой его точке. Больших высот тут, впрочем, нет... в десятый раз поскользнувшись, Швейцер растянулся на склоне. Тяжело дыша, он лежал и смотрел на огромную красную ягоду. Расплющенную щеку кололи хвоинки, ноздри наполнялись запахом прелой почвы. Ягода, вобравшая в себя мир, звала к созерцанию. Каркнула ворона. Она ворона? Какая-то необычная. Опустилась в двух шагах и склонила голову набок; Швейцер ответил ей пустым взглядом. Он захотел подозвать птицу, но не знал, как к ней обращаться. Свистнуть? Как подзывают птиц? Ворона склевала какую-то мелочь и пошла прочь. Когда Швейцер встал, она даже не оглянулась. Он возобновил подъем; что-то уж больно круто, приходилось хвататься за чахлые прутья, которые напрягались до предела и грозили вот-вот выскочить из земли. Вершина была уже близко, Швейцер поднажал. Когда, наконец, он взобрался наверх и сел отдышаться, его внимание привлек противоположный склон, начинавшийся резким обрывом и, судя по всему, гораздо более отвесный. Начал ныть бок, Швейцер рассеянно потер больное место и на карачках пополз к краю. Так и есть, спуск был намного круче; деревья, пытавшиеся удержаться на склоне, выпрастывали извивистые корни. За первым холмом виднелся второй, таких же размеров. Между холмами пролегала одноколейная железная дорога. Ее, конечно, нельзя было видеть из окон Лицея.
Швейцер смотрел на рельсы, не до конца понимая смысл открытия. Новенькое, сверкающее полотно никак не вязалось с картиной погибшей цивилизации. Цепляясь за ветви, он стал осторожно спускаться, пока не дошел до последней сосны. Дерево росло на небольшом выступе, который резко обрывался метрах в пяти над землей. Швейцер обхватил ствол и поглядел вниз: железная дорога была прямо под ним. И в ту же секунду раздался сиплый свист; беглец вздрогнул. От страха он втиснулся в ствол и, почти парализованный, следил за появлением прокопченного локомотива. Грузовой поезд вывернул из-за поворота, со стороны женского Лицея. Он шел очень медленно, дорога петляла, и разогнаться машинисту было негде. Только теперь Швейцер понял, что означали далекие гудки и стук, заставлявшие лицеистов бросаться к окнам и всматриваться в тайгу. Отцы-преподаватели в один голос твердили, что причиной шумов являются процессы - этого было достаточно, любой дурак знал, что процесс есть основная форма деятельности Врага, понятный в своей направленности и тайный в проявлениях. Враг занимался странными, непостижимыми для разума делами, отсюда и свист, и для спасения души лучше не видеть их внешней стороны. И вот процесс разворачивался перед глазами Швейцера. В кабине он приметил двух человек; лиц было не разобрать, но позы их выглядели вполне мирными. Локомотив поравнялся с сосной, Швейцер присел на корточки и сжался в комок. Приоткрыв один глаз, он зорко смотрел, как голова поезда проползает мимо. Пахнуло горячим, запах был незнакомый, но довольно приятный. Не имея представления о зеркалах заднего вида, Швейцер осмелел и поднялся в полный рост. Ему повезло, машинисты были заняты разговорами. Под его ногами медленно проплывали платформы, груженные щебенкой. На восьмой Швейцера отвлек новый шум, на сей раз доносившийся сверху. Он вскинул голову и увидел летательный аппарат, окраской похожий на майского жука. Лопасти пропеллера взбивали небо, накручивая смертоносную пленку, машина направлялась к Лицею. Швейцер не сомневался, что вертолет прилетел по его душу и рано или поздно обнаружит ослушника. Не будь вертолета, он вряд ли решился бы на то, что сделал, и даже сделав, не сразу осознал свой поступок - вероятно, он перешел какой-то предел страха, за которым все возможности сливались в одно сплошное безрассудство, не выделяясь степенями отдельных безумств. Если бы Швейцер находился в здравом уме, он неизбежно угодил бы под колеса, или промахнулся, или зацепился одеждой - что угодно, но здравости осталось с гулькин нос, и он прыгнул, и выиграл. Локомотив тем временем уже скрылся за супротивным холмом, и прыжок остался незамеченным. Швейцер, однако, сильно ушибся, рассек себе лоб, ссадил ладони и колени. Его костюм, и без того пребывавший в плачевном состоянии, приобрел совершенно непристойный вид. Но Швейцеру было не до костюма. Он даже не почувствовал боли; приземлившись, тут же обернулся, ища глазами вертолет - улетел, замечательно; ощущая себя букашкой, помещенной под микроскоп, и зная, что его неминуемо заметят с небес, Швейцер стал лихорадочно зарываться в каменный бой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38