- Крепче держись! - повторила Дуня. - За куртку. Нет, не так. Что ты взял двумя пальцами! Давай лучше за талию обхвати. Вот так, и прижмись хорошенько.
Обмирая от странного и сладкого нытья где-то внутри - не то в груди, не то в животе, Швейцер повиновался и даже уткнулся носом в кожаную спину.
- Не дело ты придумала, - старик не унимался.
- Похмелись, утихни, - Дуня снова заговорила о чем-то непонятном.
- Да, похмелись! - сварливо передразнил ее отец. - Ну, Христос с вами.
И он вскинул руку для благословения.
Швейцер вздрогнул: упоминание Христа, который и здесь каким-то образом участвовал, разбередило в нем старые раны, только-только затянувшиеся непрочной корочкой. Без всякой связи со Спасителем он вспомнил про фотографические снимки и подумал о своем, бесценном, который странным образом забыл в Лицее. Казалось бы, что он, собираясь в побег, по всем неписаным законам был просто обязан взять с собой единственную святыню, но он не взял. Она выветрилась из его памяти, как ядовитый дым. Ничто на свете не бывает просто так. Хотелось бы знать, кем была та женщина с карточки, на которую он готов был молиться, когда бы не запрет на идолов. Впрочем, он тут же решил, что подобное знание ему вряд ли полезно - во всяком случае, сейчас. Может быть, потом, когда настанет судный день для этих негодяев... Когда он явится, сверкая взором, держа в руках...
Мопед простецки затрещал глупым, щелкающим треском.
- Ноги подбери! - крикнула Дуня, ерзая на сиденьи.
И Швейцер превратился в руки, колени и грудь - все то, что как-то соприкасалось с материей внешнего мира. Разум собрался в точку, интересуясь одним лишь умением мозжечка сохранять равновесие. Дуня погнала, как сумасшедшая, и вылетела на шоссе. Швейцер ощущал себя в волшебной реальности, чему во многом способствовали очки. Местность сделалась серой, точно из сна; сдержанное солнце низко принюхивалось над лесом, брезгливо пробуя верхушки на вкус. Дуня кричала какие-то объяснения, но Швейцер ничего не слышал. Треск мотора слился, соревнуясь, с сердечным боем; очень скоро мопед свернул влево, на узкую тропку, и Швейцер зажмурился. Отчаянно трясло, мопед порой взмывал в воздух, и лицеисту мерещились переломанные руки и ноги, кровавые брызги на листьях папоротника - который, вытеснив всю прочую растительность, надежно закрепился в его сознании и лез на первый план.
- А сколько нам ехать? - Швейцер, прокричал свой вопрос куда-то вниз, адресуя его седлу.
- Что? - не расслышала Дуня.
Вместо ответа Швейцер вцепился в нее крепче и помотал головой, показывая, что нет, он ничего не хочет знать. Но Дуня то ли догадалась о смысле вопроса, то ли просто продолжила уже начатую речь:
- В объезд не очень далеко! И дорога приличная! Километров сорок, а на автобусе - все семьдесят! Не надо так впиваться, мне же больно!
Швейцер осторожно пожамкал ее куртку, выпуская саму Дуню и забирая в горсти больше курточной кожи. Мопед в очередной раз воспарил, и Дуня восторженно завизжала. Они неслись вдоль глубокой канавы, по просеке. Тропа была узкой, но сравнительно ухоженной, свободной - за ней, без сомнения, следили и прибирали.
- Дорогу тянут! - кричала Дуня. - Все говорят - Сибирь, Сибирь! Медвежий угол! А мы тоже не пальцем деланы!
- Я вас не понял! - простонал Швейцер, уже - позор, падение! - начиная сожалеть о покинутом Лицее.
- Всему свое время! - откликнулась Дуня.
... Швейцер освоился быстрее, чем думал. Через короткое время он обнаружил, что уже не так плотно прижимается к дуниной спине, а пальцы левой руки почти совершенно выпустили куртку наездницы. Он осмелился вскинуть глаза и рассмотреть окрестности - в тех по-прежнему не было ничего примечательного. Поваленные стволы, развороченная почва; минут через пять они проскочили мимо странной желтой машины со множеством колес, обтянутых широкой железной лентой. Машина выглядела забытой и мертвой; вскоре им встретилась еще одна, такая же в точности, но развернутая рылом к отдалившейся сестре. Спереди у обеих было по огромному совку.
- Видишь, бульдозеры, - Дуня дернула головой в сторону второй машины.
- Да, - сказал Швейцер.
- Что - да? У вас, небось, нет таких?
- Когда мы приедем? - спросил тот в ответ, уже выказывая первые признаки нетерпения.
- Скоро! - Дуня крутанула рукоять, и мопед свирепо взвыл. - Из леса выедем - и сразу город! Ну, почти сразу.
Швейцер притих. Важность того, что вот-вот случится, начала проявляться перед ним во всей полноте. Город был для него такой же тайной, как и куриное яйцо - разница в масштабах не играла никакой роли и существовала только в абстрактном представлении. Суть оставалась одинаковой; источник информации те же книги, фотоматериалы, репродукции знаменитых полотен. Если добавить, что лицеистам не показывали фильмов, ссылаясь на отсутствие необходимого технического оснащения - оно, дескать, было где захвачено Врагом, а где коварно приведено в негодность, - то все непознанные явления мира выстраивались перед ним в унылый ряд, организуясь, конечно, по росту, но и только, в унылом однообразии, в плоской двухмерности. При желании их можно было заменить цифрами - баллами, в согласии с местом, которое они когда-то занимали во вселенной.
За деревьями мелькнуло что-то серое; оно быстро приблизилось и оказалось асфальтовой полосой.
Мопед, расправляясь с канавой, подпрыгнул в последний раз и ловко проехал по опасному мостику. Даша вырулила на шоссе и резко взяла вправо. Через полминуты лес остался позади, и потянулись землистые, пыльные избы.
Швейцер потянулся снять очки, но передумал.
Не только избы, но и замки с башнями, пореже. Красный кирпич, вольные флажки, огромные белые блюдца, притороченные близ окон второго этажа.
Мимо промчался громоздкий автомобиль с открытым кузовом. Потом прокрякал трактор, свистнул лакированный джип. Замелькали столбы с непонятными символами, кричащие плакаты с изображениями людей, машин и каких-то предметов. Надписи шли на кириллице и на латинице, разобрать их Швейцер не успевал.
Жилые постройки тасовались, стало больше аккуратных домиков с длинными стальными прутьями, нацеленными в небо. Вдоль обочины выстроились странные лиственные деревья.
Остался позади помост, увенчанный стеклянной будкой. Внутри над чем-то смеялись люди в форме; еще один прогуливался снаружи, положа обе руки на автомат с коротким стволом, повешенный на шею. Человек был затянут в черный панцирь, возле горла просматривался краешек тельняшки. Он проводил ездоков настороженным взглядом.
- Отлично! - крикнула Дуня. - Этот меня не знает. Вопросов не будет!
- Это и есть гаишник? - осторожно осведомился Швейцер.
- Ага! Ментяра, пьявка сосучая!
Мопед ворвался в город.
8
Они не стали углубляться и спешились на окраине, затормозив у дверей одноэтажного плоского домика с окнами во всю стену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38