Эрозия размягчила и частично рассыпала все это, приведя город в
неуловимую гармонию с пустыней. Это было творение времени, ветра и песка,
трех этих божеств.
"Я был здесь раньше", - подумал вдруг Уилер, глядя вниз на город. Он
в замешательстве помотал головой: "Нет, это невозможно". Уилер смотрел на
город с таким чувством, будто вместе с ним кто-то другой смотрел туда же.
Ощущение было слишком сильным, чтобы игнорировать его. Он вспоминал город,
как вспоминают место, знакомое с детства: формы и образы меняются с
течением времени, восприятие ребенка уступает место мироощущению взрослого
человека.
Детство...
Уилер мысленно вернулся на пятьдесят лет назад. Память произвольно
выхватывала отдельные картины прошлого. Как отдельные вспышки: он -
ребенок, Восточный Чикаго; далеко внизу - движущиеся по Уэстчестер Драйв
автомобили, словно нескончаемый поток разноцветных жучков. Цвета их
переходят один в другой, подобно тому, как музыкальные инструменты
соединяют разрозненные звуки в симфонию. Да, этот заброшенный древний
город на сверкающем песке был похож на музыку, на отдельные слова,
объединенные в поэму, на вздох. Город: не миражом он был, но реальностью.
Уилер вдохнул сухой воздух, почувствовал опаляющий его открытую шею
жар и подумал, как прекрасно гармонирует город с пустыней. Его возвели те,
кто знал толк в красоте и покое; те, кто умел с изяществом и комфортом
устроиться в собственном мире. По сравнению с ним города, построенные
людьми, выглядели грубыми и вульгарными.
Снова мимолетное прикосновение чего-то чужого. Уилер насторожился,
прислушиваясь. Вновь нахлынули воспоминания.
Ему двенадцать лет. Опостылевшие занятия музыкой. Напряженный и
горький, полный разочарования голос матери, вновь и вновь повторяющий, что
ему следует быть более усидчивым. Он был обречен стать посредственностью,
как и его отец - и Джон Уилер теперь понял, что мать обращалась ко всей
сущности сына, а не просто к той ее части, которая извлекала из пианино
неуклюжие тоны.
Уилер моргнул, и призрак прошлого растаял.
Тихо и жалобно вздохнув, Джон направился вниз по склону к ближайшему
кварталу строений.
Полчаса спустя, обливаясь потом, он присел отдохнуть в тени
невысокого здания с усеченными углами и единственным белым шпилем с одной
стороны, ввинчивающимся в небо на сотню или более метров. Стены были
изготовлены из огромных прямоугольных каменных плит, плотно пригнанных
друг к другу. Одна из больших секций обвалилась, открывая совершенно
пустой интерьер. Уилер уже осмотрел около десятка разрушенных зданий -
задыхаясь от горячего сухого воздуха, оставляя следы на дрейфующем песке,
вслушиваясь в гнетущую тишину - и нигде не обнаружил ничего, кроме
удручающей пустоты.
Он заставил себя дышать ровнее, пока головокружение и пульсация крови
в висках немного утихли. Уилер сел поудобнее, морщась от резкой боли в
ноге.
"Староват я для этого, - сказал он себе. - Несколько староват".
Уилер отсутствующим взглядом таращился на колышущийся раскаленный
воздух, чувствуя под собой горячий песок, и размышлял: "Всю жизнь я ничего
не делал, а только ждал лучших дней. Другие добились чего-то
значительного, я лишь предавался мечтам. На протяжении долгих-долгих лет -
одни мечты о чем-то, самому непонятно, о чем. Годы бесплодных иллюзий,
утерянные годы. А достиг ли я хоть чего-нибудь?"
Мертвый город ждал под ослепительно сверкающим солнцем.
Уилер закрыл глаза, и память вновь услужливо вернула его на пятьдесят
лет назад: мальчик, стоящий на балконе в холодные предрассветные часы.
Студеный северный ветер, налетевший с моря и треплющий тонкую пижаму,
прикрывавшую тщедушное тело. Дрожащими руками мальчик сжимает маленькую
стальную скульптуру - самое хрупкое и прекрасное произведение, когда-либо
сотворенное этими руками. Руками, абсолютно бесполезными, когда дело
касалось простейших вещей - ударить крикетной битой, поймать футбольный
мяч или сыграть на пианино. Он изготовил эту скульптуру из цельного
стального прута, вдохнув в нее жизнь ради своей матери, чтобы хоть как-то
компенсировать все свои недостатки и слабости. Затаив дыхание, мальчик
показал однажды ей свое творение. Мать оценивающе взглянула на струящиеся
серебряные пряди, на паутинчатое основание - удивительно красивое и
изящное подношение от непутевого сына - и сухо заметила, что она
предпочитает реализм в искусстве. "Абстракция, - заявила она, - является
продуктом рассеянного ума".
Ощутив ледяное дыхание ветра на своем лице, мальчик поднял скульптуру
и швырнул ее в черноту ночи, наблюдая, как она беззвучно, словно капелька
дождя падает в освещенный пруд у подножия дома. Долго смотрел он на
крошечные круги на воде, рисуя в своем воображении картину падения в этот
спокойный пруд предмета гораздо больших размеров.
Сейчас, очнувшись и увидев безмолвный город, Уилер осознал, что та
ночь в Восточном Чикаго так много лет назад была ночью очищения для него.
Его никчемность, его неспособность доставить удовольствие единственному
обожаемому человеку - высшему существу, способному устанавливать границы
добра и зла и всевидящим оком оценивающего его достижения - все эти
недостатки требовали принести в жертву надежду. Жертвоприношение отца было
несравненно большим - превращение человека с идеалами и жизненными
ценностями в опустившегося алкоголика.
Иллюзии - его жизнь, этот город, впустую прожитые годы - состояли из
видений и страхов.
И песка.
Уилер громко расхохотался. Он вздрогнул, испуганный звуками
собственного смеха, эхом отозвавшимися в мертвом городе.
"Это судьба", - вдруг подумалось ему. Годы отрочества, годы скитаний,
годы желаний - все они предназначались единственно для того, чтобы
привести его в этот город. Каждое устремление, каждая несбывшаяся мечта -
были только вехами на пути сюда. Даже Кари, даже она была лишь прелюдией.
- Нет, - сказал он громко.
"Да", - прошептал внутренний голос.
Уилер покосился на высоченный перекрученный шпиль, ощущая древнюю
силу, струящуюся сквозь годы.
"Для тебя", - прошептал голос.
Уилер знал этот город. Не в подробностях - не так, как знаешь город,
в котором вырос - но он представлял себе его конструкцию, знал, как его
создатели обеспечили защиту от ветра, пыли и вездесущего песка. Он знал о
подземных переходах, когда-то связывающих его воедино. Он знал о
неизменном духе, присущем его создателям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
неуловимую гармонию с пустыней. Это было творение времени, ветра и песка,
трех этих божеств.
"Я был здесь раньше", - подумал вдруг Уилер, глядя вниз на город. Он
в замешательстве помотал головой: "Нет, это невозможно". Уилер смотрел на
город с таким чувством, будто вместе с ним кто-то другой смотрел туда же.
Ощущение было слишком сильным, чтобы игнорировать его. Он вспоминал город,
как вспоминают место, знакомое с детства: формы и образы меняются с
течением времени, восприятие ребенка уступает место мироощущению взрослого
человека.
Детство...
Уилер мысленно вернулся на пятьдесят лет назад. Память произвольно
выхватывала отдельные картины прошлого. Как отдельные вспышки: он -
ребенок, Восточный Чикаго; далеко внизу - движущиеся по Уэстчестер Драйв
автомобили, словно нескончаемый поток разноцветных жучков. Цвета их
переходят один в другой, подобно тому, как музыкальные инструменты
соединяют разрозненные звуки в симфонию. Да, этот заброшенный древний
город на сверкающем песке был похож на музыку, на отдельные слова,
объединенные в поэму, на вздох. Город: не миражом он был, но реальностью.
Уилер вдохнул сухой воздух, почувствовал опаляющий его открытую шею
жар и подумал, как прекрасно гармонирует город с пустыней. Его возвели те,
кто знал толк в красоте и покое; те, кто умел с изяществом и комфортом
устроиться в собственном мире. По сравнению с ним города, построенные
людьми, выглядели грубыми и вульгарными.
Снова мимолетное прикосновение чего-то чужого. Уилер насторожился,
прислушиваясь. Вновь нахлынули воспоминания.
Ему двенадцать лет. Опостылевшие занятия музыкой. Напряженный и
горький, полный разочарования голос матери, вновь и вновь повторяющий, что
ему следует быть более усидчивым. Он был обречен стать посредственностью,
как и его отец - и Джон Уилер теперь понял, что мать обращалась ко всей
сущности сына, а не просто к той ее части, которая извлекала из пианино
неуклюжие тоны.
Уилер моргнул, и призрак прошлого растаял.
Тихо и жалобно вздохнув, Джон направился вниз по склону к ближайшему
кварталу строений.
Полчаса спустя, обливаясь потом, он присел отдохнуть в тени
невысокого здания с усеченными углами и единственным белым шпилем с одной
стороны, ввинчивающимся в небо на сотню или более метров. Стены были
изготовлены из огромных прямоугольных каменных плит, плотно пригнанных
друг к другу. Одна из больших секций обвалилась, открывая совершенно
пустой интерьер. Уилер уже осмотрел около десятка разрушенных зданий -
задыхаясь от горячего сухого воздуха, оставляя следы на дрейфующем песке,
вслушиваясь в гнетущую тишину - и нигде не обнаружил ничего, кроме
удручающей пустоты.
Он заставил себя дышать ровнее, пока головокружение и пульсация крови
в висках немного утихли. Уилер сел поудобнее, морщась от резкой боли в
ноге.
"Староват я для этого, - сказал он себе. - Несколько староват".
Уилер отсутствующим взглядом таращился на колышущийся раскаленный
воздух, чувствуя под собой горячий песок, и размышлял: "Всю жизнь я ничего
не делал, а только ждал лучших дней. Другие добились чего-то
значительного, я лишь предавался мечтам. На протяжении долгих-долгих лет -
одни мечты о чем-то, самому непонятно, о чем. Годы бесплодных иллюзий,
утерянные годы. А достиг ли я хоть чего-нибудь?"
Мертвый город ждал под ослепительно сверкающим солнцем.
Уилер закрыл глаза, и память вновь услужливо вернула его на пятьдесят
лет назад: мальчик, стоящий на балконе в холодные предрассветные часы.
Студеный северный ветер, налетевший с моря и треплющий тонкую пижаму,
прикрывавшую тщедушное тело. Дрожащими руками мальчик сжимает маленькую
стальную скульптуру - самое хрупкое и прекрасное произведение, когда-либо
сотворенное этими руками. Руками, абсолютно бесполезными, когда дело
касалось простейших вещей - ударить крикетной битой, поймать футбольный
мяч или сыграть на пианино. Он изготовил эту скульптуру из цельного
стального прута, вдохнув в нее жизнь ради своей матери, чтобы хоть как-то
компенсировать все свои недостатки и слабости. Затаив дыхание, мальчик
показал однажды ей свое творение. Мать оценивающе взглянула на струящиеся
серебряные пряди, на паутинчатое основание - удивительно красивое и
изящное подношение от непутевого сына - и сухо заметила, что она
предпочитает реализм в искусстве. "Абстракция, - заявила она, - является
продуктом рассеянного ума".
Ощутив ледяное дыхание ветра на своем лице, мальчик поднял скульптуру
и швырнул ее в черноту ночи, наблюдая, как она беззвучно, словно капелька
дождя падает в освещенный пруд у подножия дома. Долго смотрел он на
крошечные круги на воде, рисуя в своем воображении картину падения в этот
спокойный пруд предмета гораздо больших размеров.
Сейчас, очнувшись и увидев безмолвный город, Уилер осознал, что та
ночь в Восточном Чикаго так много лет назад была ночью очищения для него.
Его никчемность, его неспособность доставить удовольствие единственному
обожаемому человеку - высшему существу, способному устанавливать границы
добра и зла и всевидящим оком оценивающего его достижения - все эти
недостатки требовали принести в жертву надежду. Жертвоприношение отца было
несравненно большим - превращение человека с идеалами и жизненными
ценностями в опустившегося алкоголика.
Иллюзии - его жизнь, этот город, впустую прожитые годы - состояли из
видений и страхов.
И песка.
Уилер громко расхохотался. Он вздрогнул, испуганный звуками
собственного смеха, эхом отозвавшимися в мертвом городе.
"Это судьба", - вдруг подумалось ему. Годы отрочества, годы скитаний,
годы желаний - все они предназначались единственно для того, чтобы
привести его в этот город. Каждое устремление, каждая несбывшаяся мечта -
были только вехами на пути сюда. Даже Кари, даже она была лишь прелюдией.
- Нет, - сказал он громко.
"Да", - прошептал внутренний голос.
Уилер покосился на высоченный перекрученный шпиль, ощущая древнюю
силу, струящуюся сквозь годы.
"Для тебя", - прошептал голос.
Уилер знал этот город. Не в подробностях - не так, как знаешь город,
в котором вырос - но он представлял себе его конструкцию, знал, как его
создатели обеспечили защиту от ветра, пыли и вездесущего песка. Он знал о
подземных переходах, когда-то связывающих его воедино. Он знал о
неизменном духе, присущем его создателям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48