В тусклом свете на выцветшем персидском ковре с индигово-розово-коричневым узором лежали расплывчатые пятна теней. Не имея представления, что, собственно, нужно искать, стараясь не выдать себя ни малейшим шумом – он знал, что у Фелипе чуткий слух, – Бехайм принялся торопливо обыскивать комнату, чувствуя не столько страх, сколько какое-то веселое возбуждение, словно мальчишка, принявший вызов. Он порылся в ящике письменного стола, шкафчике красного дерева, дубовом сундучке – свидетельств участия предводителя Валеа в убийстве там не нашлось. Поиски в спальне слуги тоже не увенчались успехом, как и беглый осмотр третьей и последней комнаты – кабинета, который, по-видимому, некоторое время пустовал, так как вся мебель, большой глобус и полки с рядами книг были покрыты толстым слоем серой пыли. С каменных блоков, размером со шляпную коробку каждый, из которых были выложены стены, свисала разросшаяся паутина.
Досадуя, Бехайм стоял на пороге этой третьей комнаты и вслушивался. Загнанное дыхание и вскрики – припев экзотической песни – перемежались кряканьем и скрипом пружин. У Фелипе и госпожи Долорес все в самом разгаре, но не стоит искушать судьбу. И все же что-то не отпускало его из этого единственного места, где он мог надеяться найти искомое. Он не верил, что Александра направила бы его сюда, не будь тут убедительных улик... если, конечно, заставив его совершить глупость, подстроив ловушку, она не хотела тем самым опозорить Агенора. Но если это так, почему тогда она до сих пор не подняла тревогу? Нет, сказал он себе, вряд ли ее мотивы столь прозрачны. Тут что-то еще.
Он в последний раз окинул взглядом пыльный кабинет. К книгам тут, как видно, не прикасались годами – странно, что Фелипе, известный своей склонностью к наукам, не поддался любопытству полистать хотя бы один из этих томов.
Более чем странно.
И тут он заметил нечто не менее загадочное.
На полу не было пыли – только полоса вдоль стен, из чего было ясно, что отсюда недавно убрали ковер.
Возможно, это сделали во время уборки перед приездом Фелипе, подумал Бехайм. Но если унесли грязный или вытертый ковер, почему тогда его не почистили или не заменили новым?
Он встал на четвереньки и, как недавно на башне, приступил к тщательному осмотру камней пола. В центре комнаты у пяти камней, лежавших подряд, были стерты края. Он присмотрелся к ним повнимательнее и обнаружил, что они слегка сдвинуты. Где-то должен быть спрятан рычаг, какой-нибудь механизм, которым их можно перемещать. Бехайм вскочил на ноги, подошел к полкам и стал лихорадочно одну за другой выдергивать книги, но вскоре понял, что сэкономит время, если просто спокойно подумает. Впрочем, судя по звукам из опочивальни, можно было не спешить.
Следующие пять минут он снимал с полок по несколько книг, подбирая их по названиям, цвету или теме. Нигде не было ни щели, ни углубления, в которых могла бы быть спрятана кнопка, и он подумал, что если где-то действительно есть люк, потайная комната, то книги или скрывают механизм, отпирающий ее, или сами являются им. Но ни одно из этих сочетаний ничего не дало, и, разозлившись на себя и на Александру, он с досады двинул рукой по глобусу, и тот завертелся.
Пять камней со стертыми краями беззвучно опустились, и он увидел лестницу.
ГЛАВА 12
Бехайм оцепенел в страхе и ожидании, уверенный, что Фелипе услышал хлопок по глобусу. В спальне все стихло. Но через несколько мгновений любовники снова забылись, зашуршали простыни, опять слышались ласковые слова, нежные выдохи, глубокие вдохи – значит, они переменили положение, решил он, это пианиссимо в симфонии их похоти. У него больно сдавило грудь, и он понял, что от страшного напряжения совсем перестал дышать.
Крайне осторожно он спустился по ступенькам – их было не больше десяти, – и оказался в темном коридоре, где сильно отдавало сыростью и плесенью, таком низком и тесном, что ему пришлось согнуться в три погибели. Он шел довольно долго, вслепую нашаривая путь, чувствуя, как на затылок ложатся паучьи пальцы клаустрофобии. Наконец, обогнув какой-то угол, он увидел дальний конец коридора, освещаемый падающими вниз серебристыми лучами, так отчетливо вырисовывавшимися, словно они лились из волшебного фонаря. Лунный свет. Он просачивался сквозь узкое окно в крохотную комнатку, вся обстановка которой состояла из грубо сколоченных стола и стула. Продолжая прислушиваться, он осторожно двинулся вперед. За прорезью окна открывался унылый вид на полоску белевшего под луной карпатского пейзажа: бледные облака, черные холмы, извивающаяся между ними блестящая река. На столе лежала потухшая сигара, тонкая, черная – было в ней что-то гнусное. Бехайм вспомнил, что Фелипе любил иногда побаловаться сигарой. Были и другие свидетельства того, что глава рода Валеа посещал это место: рассыпанный по полу пепел, собранные в кожаную папку бумаги, испещренные аккуратным почерком, перочинный ножик с выгравированной на лезвии буквой «V». Кроме стола и стула, тут был еще встроенный в стену нелакированный шкафчик. Бехайм открыл его. На нижней полке стоял кувшин с водой. А на самой верхней, к его немалому удивлению, обнаружились три колбы и три маленьких флакона из-под духов со старинными серебряными колпачками. Все они были наполнены жидкостью – бледно-желтой, как установил Бехайм, подержав один флакон у окна. Около литра той же жидкости было налито в высокую емкость, напоминавшую стакан для вина. Под один из флаконов был подсунут клочок бумаги с неразборчиво набросанным списком дозировок, как для приготовления какого-то лекарства. Бехайм сел за стол – просмотреть бумаги. Они оказались отрывком из дневника путешественника на французском и итальянском языках – краткие, беспорядочные записи, в которых Фелипе давал характеристики – не слишком любезные – разным членам Семьи, встреченным им на Сцеживании впервые за долгие годы, и другие заметки. Его взгляд привлекло имя – Агенор, и он прочел:
Агенор настаивает, чтобы я поторопился. Понимаю его нетерпение, поскольку мне не кажется безосновательным его тезис о том, что дни нашего племени сочтены. И тем не менее я должен быть полностью уверен, прежде чем предстать перед Патриархом. Да, Агенору хочется все эффектно преподнести во время Сцеживания, но я не позволю понукать себя, и намерен и впредь поступать так, как решу сам. Ему не удастся заставить меня раньше времени раскрыть карты, и я не позволю ни ему, ни кому-либо другому верховодить в этом деле. Еще несколько недель, может быть, и я буду готов.
Хотелось бы знать, к чему, подумал Бехайм. Он стал читать дальше, но, пробежав оставшиеся бумаги, хоть и не владел итальянским в совершенстве, заключил, что больше о делах этих двоих там не упоминается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70