Говори!
Темный воздух над его головой замерцал, наполнился какой-то едва заметной рябью, – наверное, так проявляется его внутренняя борьба между рассудком и безумным желанием. Вряд ли стоит и дальше раздражать Патриарха, но ему не хотелось просить награды – вдруг тому покажется, что он запросил слишком много или, наоборот, поскромничал, и от этого он разволнуется пуще прежнего. Наконец он вымолвил:
– Я счастлив тем, что служу вам, мой господин. Поистине, нет большей награды для меня, чем и впредь чувствовать вашу заботу. Тем не менее я осмелился бы просить вас позволить мне обсудить с вами вопрос, который меня беспокоит и может, по моему мнению, иметь отношение к моему расследованию.
Кажется, он угодил Патриарху. Лоб того разгладился, он снова откинулся в кресле и велел Бехайму продолжать.
– Там, в ваших палатах, – сказал Бехайм, – мы вкратце обменялись мнениями на этот счет, и хотя, насколько я понимаю, вас это не слишком занимает, полагаю все же, что в данный момент этот вопрос заслуживает вашего внимания.
Вздох Патриарха означал, что его терпение подвергается жесточайшему испытанию.
– Ты, видимо, намерен снова докучать мне разговорами о Востоке?
– Надеюсь, мне удастся...
– Я уже сказал об этом все, что хотел.
Бехайм выдержал длинную паузу и лишь потом ответил:
– Мой господин, вы поставили меня в неловкое положение. Мне не хотелось бы вас задеть, но я оказал бы вам плохую услугу, если бы не настаивал на обсуждении этой проблемы. Я с самого начала подозревал и продолжаю подозревать, что убийство и наш возможный переезд как-то связаны между собой. Вы сами только что сказали, что в данном расследовании речь идет о чем-то большем, нежели разгадка мною самого преступления, что вы видите тут что-то более сложное. Я смею думать, что ваши предположения могут касаться как раз нашего переезда.
– Допустим так и есть, что тогда?
Смущенный вопросом Патриарха, Бехайм ответил:
– Я полагаю, что если положение дел таково, то вы, возможно, сочли бы необходимым изучить имеющиеся данные, еде...
– Нечего тут изучать. Либо кто-то из моих чад уедет на Восток, либо нет. Я оставляю это на их усмотрение. Пусть сами поупражняются, как принимать такие решения, это полезно для развития, может быть, когда-нибудь они научатся решать более серьезные вопросы. Из тех, что приходится решать мне. В которых, – он заговорил громче, не давая Бехайму возможности перебить его, – ты не способен понять ни бельмеса!
– Но, господин, – попробовал возразить Бехайм, – коли это так, зачем, говоря на эту тему, вы употребляете такие слова, как «важная», «значительная»?
– Прежде всего, – холодно ответил Патриарх, – совсем не факт, что я тогда имел в виду наш переезд. Это надо еще прояснить. Но если я и говорил об этом, возможно, тогда этот вопрос имел для меня некоторое значение. Теперь же, могу тебя заверить, он мне не важен ни вот настолько.
Абсурдность этого заявления порядком озадачила Бехайма. Но может быть, думал он, такое непостоянство со стороны Патриарха – сначала обеспокоенность, потом равнодушие – указывает не на безумие, а на совсем новую природу существа, прошедшего столь долгий путь развития? И может ли тот, кто не испытал ни одного из этих двух состояний, уловить сколько-нибудь значительное различие между ними?
– А что же будет с вами, мой господин? – спросил он. – А как же благо Семьи? Если мир меняется, как предполагает Агенор, разве это не важно для всех нас?
– Если будет нужно, существуют места и помимо этого мира, куда я со своим двором и удалюсь. Остальные, как я уже сказал, должны сами принять решение. А теперь довольно! – Патриарх откинул голову и смежил веки.
Казалось, он обдумывает какое-то новое сложное философское построение.
– Наш разговор не доставил мне удовольствия, но я все равно хочу наградить тебя. Думаю, правда, в данном случае будет справедливым облечь награду в форму поучения.
Луна стала ярче, как будто с нее смыло грязный налет. Она низко нависла над двором, так низко, что на ее фоне стал виден стройный силуэт на зубчатой стене. Мальчик в ночной сорочке, подумал Бехайм. Рассмотреть его было трудно.
– Сегодня вечером ты познал немалую часть Тайны, – изрек Патриарх. – Большую, полагаю, чем ты сейчас в состоянии вместить. Ты даже не осознаешь, насколько она велика. Могут пройти десятилетия, прежде чем ты приобретешь достаточно опыта, чтобы разобраться в своих знаниях. Поскольку я люблю тебя – а я тебя люблю, дитя мое, – я постараюсь разъяснить тебе то, что ты познал, и таким образом избавить тебя от долгих лет бесплодных усилий. Боюсь, правда, первая часть моего наставления будет немного болезненной.
Он грациозно повел рукой в сторону мальчика, стоявшего на стене с бойницами, и тот сделал шаг в пустоту. Бехайм вскочил с кресла, ожидая, что тот упадет, разобьется, но этого не произошло. Мальчик воспарил в воздухе, рубашка, развеваясь на ветру, раздулась колоколом, потом осела и плотно облепила тело – оказалось, что это вовсе не мальчик, а молодая полногрудая женщина с округлыми бедрами. Ее понесло к ним. Руки ее были сложены по бокам. Опустившись ниже края крыши и оказавшись вне лунного света, она слилась с тенями, и лишь когда она достигла уровня второго этажа, ее снова стало видно полностью. Ее каштановые волосы были неопрятно убраны в пучок. У нее были большие глаза, надутые губы, а нижняя губа непомерно распухла.
Это была Жизель.
Оттого что он ее узнал, в груди у Бехайма стало пусто и холодно. Он обернулся к Патриарху, закипая гневом, но тот не отрываясь смотрел на Жизель, и на устах его сияла одобрительная улыбка старика, впавшего в маразм.
Жизель чуть опустилась, потом еще, и наконец ее ноги оказались в нескольких сантиметрах от каменного пола. Она парила в каких-то пяти метрах от Бехайма, не больше, пальцы ее правой руки коснулись папоротника-нефролеписа, нижний край рубашки колыхался в потоке воздуха над полом. Ее невидящий взор был устремлен куда-то далеко в потустороннее.
Бехайм сделал к ней шаг.
– Стой! – остановил его Патриарх. – Оставь ее в покое.
Бехайм замер, его словно сковало по рукам и ногам. Патриарх довольно кивнул, как человек, неожиданно доказавший всем свою правоту.
– Она могла бы стать первой в вашем роду, – сказал он. – Родоначальницей новой ветви Семьи – Бехаймов. Вы оба подходили для этой роли – это было видно. Ну а теперь, – он пожал плечами, – теперь она будет просто еще одной моей шлюшкой. Этим ей, заметь, оказана большая честь. Но исторической личностью ей уже не стать. – Он испустил преувеличенно скорбный вздох. – Надеюсь, это впредь научит тебя действовать, когда это необходимо, пользоваться предоставляющимися тебе возможностями. Очевидно же было – она давно созрела для посвящения, и шансов остаться в живых у нее было предостаточно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Темный воздух над его головой замерцал, наполнился какой-то едва заметной рябью, – наверное, так проявляется его внутренняя борьба между рассудком и безумным желанием. Вряд ли стоит и дальше раздражать Патриарха, но ему не хотелось просить награды – вдруг тому покажется, что он запросил слишком много или, наоборот, поскромничал, и от этого он разволнуется пуще прежнего. Наконец он вымолвил:
– Я счастлив тем, что служу вам, мой господин. Поистине, нет большей награды для меня, чем и впредь чувствовать вашу заботу. Тем не менее я осмелился бы просить вас позволить мне обсудить с вами вопрос, который меня беспокоит и может, по моему мнению, иметь отношение к моему расследованию.
Кажется, он угодил Патриарху. Лоб того разгладился, он снова откинулся в кресле и велел Бехайму продолжать.
– Там, в ваших палатах, – сказал Бехайм, – мы вкратце обменялись мнениями на этот счет, и хотя, насколько я понимаю, вас это не слишком занимает, полагаю все же, что в данный момент этот вопрос заслуживает вашего внимания.
Вздох Патриарха означал, что его терпение подвергается жесточайшему испытанию.
– Ты, видимо, намерен снова докучать мне разговорами о Востоке?
– Надеюсь, мне удастся...
– Я уже сказал об этом все, что хотел.
Бехайм выдержал длинную паузу и лишь потом ответил:
– Мой господин, вы поставили меня в неловкое положение. Мне не хотелось бы вас задеть, но я оказал бы вам плохую услугу, если бы не настаивал на обсуждении этой проблемы. Я с самого начала подозревал и продолжаю подозревать, что убийство и наш возможный переезд как-то связаны между собой. Вы сами только что сказали, что в данном расследовании речь идет о чем-то большем, нежели разгадка мною самого преступления, что вы видите тут что-то более сложное. Я смею думать, что ваши предположения могут касаться как раз нашего переезда.
– Допустим так и есть, что тогда?
Смущенный вопросом Патриарха, Бехайм ответил:
– Я полагаю, что если положение дел таково, то вы, возможно, сочли бы необходимым изучить имеющиеся данные, еде...
– Нечего тут изучать. Либо кто-то из моих чад уедет на Восток, либо нет. Я оставляю это на их усмотрение. Пусть сами поупражняются, как принимать такие решения, это полезно для развития, может быть, когда-нибудь они научатся решать более серьезные вопросы. Из тех, что приходится решать мне. В которых, – он заговорил громче, не давая Бехайму возможности перебить его, – ты не способен понять ни бельмеса!
– Но, господин, – попробовал возразить Бехайм, – коли это так, зачем, говоря на эту тему, вы употребляете такие слова, как «важная», «значительная»?
– Прежде всего, – холодно ответил Патриарх, – совсем не факт, что я тогда имел в виду наш переезд. Это надо еще прояснить. Но если я и говорил об этом, возможно, тогда этот вопрос имел для меня некоторое значение. Теперь же, могу тебя заверить, он мне не важен ни вот настолько.
Абсурдность этого заявления порядком озадачила Бехайма. Но может быть, думал он, такое непостоянство со стороны Патриарха – сначала обеспокоенность, потом равнодушие – указывает не на безумие, а на совсем новую природу существа, прошедшего столь долгий путь развития? И может ли тот, кто не испытал ни одного из этих двух состояний, уловить сколько-нибудь значительное различие между ними?
– А что же будет с вами, мой господин? – спросил он. – А как же благо Семьи? Если мир меняется, как предполагает Агенор, разве это не важно для всех нас?
– Если будет нужно, существуют места и помимо этого мира, куда я со своим двором и удалюсь. Остальные, как я уже сказал, должны сами принять решение. А теперь довольно! – Патриарх откинул голову и смежил веки.
Казалось, он обдумывает какое-то новое сложное философское построение.
– Наш разговор не доставил мне удовольствия, но я все равно хочу наградить тебя. Думаю, правда, в данном случае будет справедливым облечь награду в форму поучения.
Луна стала ярче, как будто с нее смыло грязный налет. Она низко нависла над двором, так низко, что на ее фоне стал виден стройный силуэт на зубчатой стене. Мальчик в ночной сорочке, подумал Бехайм. Рассмотреть его было трудно.
– Сегодня вечером ты познал немалую часть Тайны, – изрек Патриарх. – Большую, полагаю, чем ты сейчас в состоянии вместить. Ты даже не осознаешь, насколько она велика. Могут пройти десятилетия, прежде чем ты приобретешь достаточно опыта, чтобы разобраться в своих знаниях. Поскольку я люблю тебя – а я тебя люблю, дитя мое, – я постараюсь разъяснить тебе то, что ты познал, и таким образом избавить тебя от долгих лет бесплодных усилий. Боюсь, правда, первая часть моего наставления будет немного болезненной.
Он грациозно повел рукой в сторону мальчика, стоявшего на стене с бойницами, и тот сделал шаг в пустоту. Бехайм вскочил с кресла, ожидая, что тот упадет, разобьется, но этого не произошло. Мальчик воспарил в воздухе, рубашка, развеваясь на ветру, раздулась колоколом, потом осела и плотно облепила тело – оказалось, что это вовсе не мальчик, а молодая полногрудая женщина с округлыми бедрами. Ее понесло к ним. Руки ее были сложены по бокам. Опустившись ниже края крыши и оказавшись вне лунного света, она слилась с тенями, и лишь когда она достигла уровня второго этажа, ее снова стало видно полностью. Ее каштановые волосы были неопрятно убраны в пучок. У нее были большие глаза, надутые губы, а нижняя губа непомерно распухла.
Это была Жизель.
Оттого что он ее узнал, в груди у Бехайма стало пусто и холодно. Он обернулся к Патриарху, закипая гневом, но тот не отрываясь смотрел на Жизель, и на устах его сияла одобрительная улыбка старика, впавшего в маразм.
Жизель чуть опустилась, потом еще, и наконец ее ноги оказались в нескольких сантиметрах от каменного пола. Она парила в каких-то пяти метрах от Бехайма, не больше, пальцы ее правой руки коснулись папоротника-нефролеписа, нижний край рубашки колыхался в потоке воздуха над полом. Ее невидящий взор был устремлен куда-то далеко в потустороннее.
Бехайм сделал к ней шаг.
– Стой! – остановил его Патриарх. – Оставь ее в покое.
Бехайм замер, его словно сковало по рукам и ногам. Патриарх довольно кивнул, как человек, неожиданно доказавший всем свою правоту.
– Она могла бы стать первой в вашем роду, – сказал он. – Родоначальницей новой ветви Семьи – Бехаймов. Вы оба подходили для этой роли – это было видно. Ну а теперь, – он пожал плечами, – теперь она будет просто еще одной моей шлюшкой. Этим ей, заметь, оказана большая честь. Но исторической личностью ей уже не стать. – Он испустил преувеличенно скорбный вздох. – Надеюсь, это впредь научит тебя действовать, когда это необходимо, пользоваться предоставляющимися тебе возможностями. Очевидно же было – она давно созрела для посвящения, и шансов остаться в живых у нее было предостаточно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70