Его поразило, что он видит ее такой, тогда как в своем воображении рисовал ее себе разбитой и измученной грозой. Ее совершенно сухие волосы лежали блестящими колечками, словно окружая венком ее голову. Нежные щеки пылали румянцем от долгого сна. И когда она вошла так, приветствуя его легкой улыбкой, все передуманное им в ночные часы развеялось, словно дым. Снова забыл он, что она жена Сен-Пьера: в этот миг она была для него просто самой прекрасной женщиной во всем мире.
— Я вижу, вам сегодня лучше, — сказала она, взглянув на него с искренним удовольствием. Она оставила дверь открытой, так что вся каюта была залита солнцем. — Я думаю, вам помогла гроза. Не правда ли, она была великолепна?
— Да, великолепна, — с трудом выговорил Дэвид. — А Бэтиза вы видели сегодня утром?
Она тихо рассмеялась.
— Да! Ему, по-видимому, гроза не очень пришлась по вкусу. Он не понимает, почему я ее люблю. Вы хорошо спали, мсье Карриган?
— Часа два, не больше, я думаю. Тревожился за вас. Мне было неприятно сознавать, что я выгнал вас в такую непогоду. Но вы как будто от нее не пострадали.
— Нет! Я была здесь, в полной безопасности.
Она кивнула головой на перегородку каюты, за пианино и дверь в гардеробную.
— Там маленькая столовая и кухня, — объяснила она. — Разве Бэтиз не сказал вам?
— Нет! Я спросил его, где вы, а он велел мне замолчать.
— Бэтиз большой чудак, — сказала жена Сен-Пьера. — Он страшно ревнует меня ко всем, мсье Дэвид. Он был таким, когда я была еще ребенком и он носил меня на руках. Бэтиз ведь гораздо старше, чем кажется. Ему пятьдесят один год.
Она так непринужденно двигалась по комнате, словно его присутствие ничем не могло помешать ее обычным занятиям. Поправила оконную занавеску, смятую его рукой, поставила на место три-четыре стула, все это с видом хозяйки, привыкшей каждое утро наводить порядок.
В каждом ее движении была удивительная, трогательная простота. Но его она как будто не замечала; взволнованный и несколько раздраженный таким к себе отношением, он чиркнул спичкой, чтобы зажечь трубку, но тотчас же потушил ее.
Она заметила это.
— Вы можете курить, — сказала она с тем легким, подавленным смешком, который ему в ней так нравился. — Сен-Пьер курит очень много, и мне это очень нравится.
Она выдвинула ящик комода и подошла к нему с коробкой сигар.
— Это самые любимые у Сен-Пьера, — сказала она. — Желаете?
Он неловко взял сигару из протянутого ящика, мысленно ругая себя за то, что язык у него словно прилип к гортани. Смущенная его молчанием и замешательством, она слегка покраснела. Он заметил это, заметил и то, что ее блестящая головка находилась у самого его подбородка, что ее губы и шея, если смотреть на них сверху, казались еще более обворожительными.
Когда же она снова заговорила с ним, взглянув на него своими широко открытыми прекрасными глазами, то слова ее резанули его, словно ножом.
— Вечерами я люблю сидеть у ног Сен-Пьера и смотреть, как он курит.
— Я рад, что дым вас не раздражает, потому что я тоже люблю курить, — ответил он запинаясь.
Она поставила коробку на маленький столик и взглянула на остатки завтрака.
— Я вижу, вы тоже любите пышки. Я сегодня нарочно встала пораньше, чтобы испечь их для вас.
— Это вы готовите их? — спросил он, точно ее слова были для него изумительным открытием.
— Разумеется, мсье. Я каждое утро пеку их для Сен-Пьера. Он ужасно их любит и говорит, что пышки — это третье из самых главных моих достоинств.
— А какие же два другие? — спросил Дэвид.
— Ну, это уже секрет Сен-Пьера, мсье, — тихо засмеялась она, еще больше краснея. — Не следует выдавать секреты, не так ли?
— Может быть, и не следует, — сказал он, растягивая слова. — Но иногда бывают секреты, миссис… миссис Булэн.
— Вы можете звать меня Жанной или Мари-Анной, если хотите, — прервала она его. — Так будет много лучше.
И она принялась убирать со стола тарелки, совершенно не смущенная тем, что эта предложенная ею привилегия заставила учащенно забиться его сердце.
— Благодарю вас! — сказал он. — Я не скажу, чтобы мне было на это трудно согласиться, потому что… ведь мы с вами в совершенно исключительных отношениях, не правда ли? И несмотря на всю вашу любезность, я отношу на ее счет и то, что, может быть, являлось с вашей стороны одним благим намерением положить конец моим земным страданиям там, за скалой. Я нахожу все-таки, что вы должны кое-что объяснить мне. Не так ли?
— Разве Бэтиз вчера вечером ничего не передавал вам? — спросила она, глядя на него.
— Да, он передал мне от вашего имени, что я здесь пленник, а если попытаюсь бежать, то меня убьют по вашему приказанию.
Она кивнула головой с совершенно серьезным видом.
— Это правда, мсье Дэвид.
Он весь вспыхнул.
— Так значит, я пленник? И вы угрожаете мне смертью?
— Я буду обращаться с вами очень хорошо, если только вы не вздумаете бежать, мсье Дэвид. Разве это не справедливо?
— Справедливо? — воскликнул он, стараясь подавить в себе взрыв негодования, который он не сдерживал бы перед мужчиной. — Да разве вы не понимаете, что произошло? Разве не знаете, что по всем законам, как божеским, так и человеческим, я обязан арестовать вас и отдать в руки правосудия? Неужели же вы не понимаете, что это мой долг?
Румянец сбежал с ее лица, но смотревшие ему прямо в лицо глаза были по-прежнему спокойны и ясны. Она кивнула головой.
— Именно поэтому вы и должны остаться пленником, мсье Дэвид! Именно потому, что я отлично все это понимаю. Я не могу объяснить вам, что произошло за скалою, а начнете вы меня расспрашивать — я откажусь отвечать вам. Если я выпущу вас сейчас, то вы арестуете меня и посадите в тюрьму. Поэтому я и буду держать вас здесь до приезда Сен-Пьера. У меня нет иного выхода, как только держать вас в плену и препятствовать вашему бегству. А что бы вы сделали на моем месте?
Этот вопрос был настолько простодушен, и, задавая его, сама она была так похожа на растерявшегося ребенка, что его обращение к правосудию показалось ему совершенно бессмысленным. Он взглянул на ее побледневшее личико, на прекрасные, вопросительно смотревшие глаза, заметил, как взволнованно двигала она своими тонкими пальчиками, и… внезапно разразился тем добродушным оглушительным хохотом, за который люди так любили Дэвида Карригана.
— Вы совершенно правы! — сказал он.
И тотчас же она вся изменилась; снова в глазах ее вспыхнули золотые искорки.
— Вы правы со своей точки зрения, — повторил он, — и я не буду делать никаких попыток к бегству до тех пор, пока не поговорю с самим Сен-Пьером. Только я совершенно не вижу, какой может быть найден им выход из создавшегося положения.
— Он найдет! — уверенно сказала она.
— Вы, кажется, безгранично верите в Сен-Пьера?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
— Я вижу, вам сегодня лучше, — сказала она, взглянув на него с искренним удовольствием. Она оставила дверь открытой, так что вся каюта была залита солнцем. — Я думаю, вам помогла гроза. Не правда ли, она была великолепна?
— Да, великолепна, — с трудом выговорил Дэвид. — А Бэтиза вы видели сегодня утром?
Она тихо рассмеялась.
— Да! Ему, по-видимому, гроза не очень пришлась по вкусу. Он не понимает, почему я ее люблю. Вы хорошо спали, мсье Карриган?
— Часа два, не больше, я думаю. Тревожился за вас. Мне было неприятно сознавать, что я выгнал вас в такую непогоду. Но вы как будто от нее не пострадали.
— Нет! Я была здесь, в полной безопасности.
Она кивнула головой на перегородку каюты, за пианино и дверь в гардеробную.
— Там маленькая столовая и кухня, — объяснила она. — Разве Бэтиз не сказал вам?
— Нет! Я спросил его, где вы, а он велел мне замолчать.
— Бэтиз большой чудак, — сказала жена Сен-Пьера. — Он страшно ревнует меня ко всем, мсье Дэвид. Он был таким, когда я была еще ребенком и он носил меня на руках. Бэтиз ведь гораздо старше, чем кажется. Ему пятьдесят один год.
Она так непринужденно двигалась по комнате, словно его присутствие ничем не могло помешать ее обычным занятиям. Поправила оконную занавеску, смятую его рукой, поставила на место три-четыре стула, все это с видом хозяйки, привыкшей каждое утро наводить порядок.
В каждом ее движении была удивительная, трогательная простота. Но его она как будто не замечала; взволнованный и несколько раздраженный таким к себе отношением, он чиркнул спичкой, чтобы зажечь трубку, но тотчас же потушил ее.
Она заметила это.
— Вы можете курить, — сказала она с тем легким, подавленным смешком, который ему в ней так нравился. — Сен-Пьер курит очень много, и мне это очень нравится.
Она выдвинула ящик комода и подошла к нему с коробкой сигар.
— Это самые любимые у Сен-Пьера, — сказала она. — Желаете?
Он неловко взял сигару из протянутого ящика, мысленно ругая себя за то, что язык у него словно прилип к гортани. Смущенная его молчанием и замешательством, она слегка покраснела. Он заметил это, заметил и то, что ее блестящая головка находилась у самого его подбородка, что ее губы и шея, если смотреть на них сверху, казались еще более обворожительными.
Когда же она снова заговорила с ним, взглянув на него своими широко открытыми прекрасными глазами, то слова ее резанули его, словно ножом.
— Вечерами я люблю сидеть у ног Сен-Пьера и смотреть, как он курит.
— Я рад, что дым вас не раздражает, потому что я тоже люблю курить, — ответил он запинаясь.
Она поставила коробку на маленький столик и взглянула на остатки завтрака.
— Я вижу, вы тоже любите пышки. Я сегодня нарочно встала пораньше, чтобы испечь их для вас.
— Это вы готовите их? — спросил он, точно ее слова были для него изумительным открытием.
— Разумеется, мсье. Я каждое утро пеку их для Сен-Пьера. Он ужасно их любит и говорит, что пышки — это третье из самых главных моих достоинств.
— А какие же два другие? — спросил Дэвид.
— Ну, это уже секрет Сен-Пьера, мсье, — тихо засмеялась она, еще больше краснея. — Не следует выдавать секреты, не так ли?
— Может быть, и не следует, — сказал он, растягивая слова. — Но иногда бывают секреты, миссис… миссис Булэн.
— Вы можете звать меня Жанной или Мари-Анной, если хотите, — прервала она его. — Так будет много лучше.
И она принялась убирать со стола тарелки, совершенно не смущенная тем, что эта предложенная ею привилегия заставила учащенно забиться его сердце.
— Благодарю вас! — сказал он. — Я не скажу, чтобы мне было на это трудно согласиться, потому что… ведь мы с вами в совершенно исключительных отношениях, не правда ли? И несмотря на всю вашу любезность, я отношу на ее счет и то, что, может быть, являлось с вашей стороны одним благим намерением положить конец моим земным страданиям там, за скалой. Я нахожу все-таки, что вы должны кое-что объяснить мне. Не так ли?
— Разве Бэтиз вчера вечером ничего не передавал вам? — спросила она, глядя на него.
— Да, он передал мне от вашего имени, что я здесь пленник, а если попытаюсь бежать, то меня убьют по вашему приказанию.
Она кивнула головой с совершенно серьезным видом.
— Это правда, мсье Дэвид.
Он весь вспыхнул.
— Так значит, я пленник? И вы угрожаете мне смертью?
— Я буду обращаться с вами очень хорошо, если только вы не вздумаете бежать, мсье Дэвид. Разве это не справедливо?
— Справедливо? — воскликнул он, стараясь подавить в себе взрыв негодования, который он не сдерживал бы перед мужчиной. — Да разве вы не понимаете, что произошло? Разве не знаете, что по всем законам, как божеским, так и человеческим, я обязан арестовать вас и отдать в руки правосудия? Неужели же вы не понимаете, что это мой долг?
Румянец сбежал с ее лица, но смотревшие ему прямо в лицо глаза были по-прежнему спокойны и ясны. Она кивнула головой.
— Именно поэтому вы и должны остаться пленником, мсье Дэвид! Именно потому, что я отлично все это понимаю. Я не могу объяснить вам, что произошло за скалою, а начнете вы меня расспрашивать — я откажусь отвечать вам. Если я выпущу вас сейчас, то вы арестуете меня и посадите в тюрьму. Поэтому я и буду держать вас здесь до приезда Сен-Пьера. У меня нет иного выхода, как только держать вас в плену и препятствовать вашему бегству. А что бы вы сделали на моем месте?
Этот вопрос был настолько простодушен, и, задавая его, сама она была так похожа на растерявшегося ребенка, что его обращение к правосудию показалось ему совершенно бессмысленным. Он взглянул на ее побледневшее личико, на прекрасные, вопросительно смотревшие глаза, заметил, как взволнованно двигала она своими тонкими пальчиками, и… внезапно разразился тем добродушным оглушительным хохотом, за который люди так любили Дэвида Карригана.
— Вы совершенно правы! — сказал он.
И тотчас же она вся изменилась; снова в глазах ее вспыхнули золотые искорки.
— Вы правы со своей точки зрения, — повторил он, — и я не буду делать никаких попыток к бегству до тех пор, пока не поговорю с самим Сен-Пьером. Только я совершенно не вижу, какой может быть найден им выход из создавшегося положения.
— Он найдет! — уверенно сказала она.
— Вы, кажется, безгранично верите в Сен-Пьера?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47