— Я не чувствую никакой боли, но у меня спит нога. Не будете ли вы так добры передать мне вон тот узелок! Пока вы будете возиться с лодкой, я успею закончить мой туалет.
Через полчаса Филипп успел перенести лодку к первым порогам. Его собственные туалетные принадлежности остались в хижине, где в настоящее время должен был находиться Грегсон, но он помылся в реке и пальцами причесал волосы. Вернувшись, он не узнал Жанны. Ее прекрасные волосы были сложены в сияющий, аккуратнейший жгут. Она переменила свою изорванную юбку на другую из отличной желтой кожи и надела на шею ожерелье из малиновых камней, которые еще прекраснее оттеняли цвет ее Кожи.
Филиппу еще дважды пришлось переносить на плечах лодку, причем девушка настояла на том, чтобы он дал ей некоторые узлы и весла. Несмотря на общее отличное состояние, он все-таки время от времени чувствовал результаты чрезмерного напряжения сил за последние дни. Он мысленно подсчитал, что за истекшие сорок восемь часов он спал только шесть часов, я только этим объяснял ломоту в плечах и какую-то ноющую боль в предплечье. Но в то же время он прекрасно понимал, что не имеет права на отдых, так как находится сравнительно недалеко от Черчилла. Для него не представляло никакого труда разбить лагерь в чаще кустарников так, чтобы никто не мог добраться до них, но такая преждевременная остановка была чревата весьма неприятными осложнениями. Необходимо было пользоваться сравнительно благоприятными обстоятельствами и как можно дальше уйти от преследователей.
Как принято выражаться, он льстил себя надеждой на то, что Жанна не заметила никаких признаков его утомления, и в то же время не обратил внимания на то, что она все сильнее налегает на весла: конечно, она знала правду и, сменяя Филиппа, гребла так напряженно и так долго, что в конце концов руки решительно отказались ей служить.
Между тем Черчилл значительно сузился. С момента восхода солнца до одиннадцати часов утра пришлось пять раз переносить лодку. После пятой переноски они остановились на обед и отдыхали два часа, после чего снова начался тяжелый трудовой день. В три часа дня Жанна выронила из рук весла и повернулась к Филиппу, который только теперь заметил глубокие борозды на ее лице. Она сделала попытку улыбнуться, но вместо того на ее лице проступила гримаса переутомления. С полминуты девушка смотрела на своего спутника, не говоря ни слова.
— Филипп! — наконец, сказала она, впервые назвав его просто по имени. — Я настаиваю на том, чтобы мы немедленно высадились на берег. Если вы на это несогласны, если мы сейчас не причалим, то… я вынуждена буду оставить вас, и вам придется одному продолжать путь. Я больше не могу!
— Слушаю, капитан Жанна! — несколько смущенно ответил Филипп.
Она направила лодку к берегу, и в то время, как Филипп веслом придерживал ее, девушка приготовилась к прыжку и выскочила на сушу без посторонней помощи.
Она немедленно указала на багаж:
— Надо забрать палатку и все остальное, потому что мы останемся здесь, по крайней мере, до завтра!
Как только Филипп очутился на берегу, он обрел прежние силы. Он еще выше прежнего подтянул лодку к берегу и бок о бок с Жанной занялся исследованием прибрежной полосы. На расстоянии двухсот ярдов от воды они вышли на прекрасно укатанную оленью тропу, которая привела их на небольшую открытую площадку, окруженную частью скалами, а частью березами, соснами и низкорослыми елями. Перейдя по тому же оленьему следу лужайку и углубившись несколько в чащу, они увидели очаровательный, бурный ручеек, имевший не больше двух ярдов в ширину и змеившийся между деревьями и высокими мшистыми пригорками. Это было идеальное место для привала, и Жанна громко кричала от восторга, когда попробовала студеную воду ручья.
Филипп вернулся к реке, искусно, запрятал лодку в зелени, скрыл по возможности все следы их пребывания на берегу и начал переносить вещи на лужайку. Маленькую шелковую палатку, предназначенную для Жанны, он поставил на самом краю леса и немедленно после этого разложил костер. С совершенно исключительной радостью он начал собирать большие и малые ветки для ложа девушки. Он так долго и тщательно собирал «материал», как он про себя выражался, что не успел оглянуться, как в лесу стали сгущаться сумерки. В отблесках веселого огня Жанна выглядела, как румяное яблочко. Она нашла где-то большой, совсем плоский камень и решила использовать его в качестве стола. Забывшись, она начала напевать но вдруг вспомнила, что находится в присутствии не Пьера, а постороннего человека, испугалась и прекратила свою простенькую песенку. Филипп, вернувшийся уже с последней охапкой, стоял позади нее и радостно улыбнулся поверх ветвей, когда она повернулась и устремила на него смущенный взор.
— Вам нравится здесь? — спросил он.
— О, тут очаровательно! — воскликнула ока со сверкающими от блаженства глазами.
Ему вдруг показалось, что она выросла за ночь. Она стояла с высоко поднятой головкой и с полураскрытым ртом и озиралась по сторонам.
— Очаровательно, очаровательно! — повторила она, глубоко вдыхая бальзамический воздух Пустыни. — Знаете, мсье Филипп, ничто на свете не может заменить мне эту природу! Поймите: ведь я родилась здесь! И я мечтаю о том, чтобы здесь же умереть. Только…
Ее лицо затуманилось на миг, но она пo-пpeжнeмv смотрела на Филиппа.
— Только одно меня огорчает! — добавила она. — Ваша цивилизация! Я боюсь, что она разрушает все, к чему только ни прикоснется!
С этими словами она вернулась к своему камню-столу.
Филипп бросил на землю свою ношу.
— Ужин готов! — провозгласила она, и ее личико прояснилось.
— Жанна! — сказал Филипп после ужина, делая неимоверные усилия над собой для того, чтобы не коснуться ее руки. — Я прекрасно понимаю, что вы хотели раньше сказать. Еще два года назад я горой стоял за эту самую цивилизацию, а теперь я рад, как никогда, от сознания, что написал вам и что вы знаете мое нынешнее настроение. Этот мир я люблю точно так же, как и вы, и решил никогда больше не уходить из него!
Жанна молчала.
— Но есть одна вещь, — продолжал он, заранее готовясь к ответу, который должен был последовать. — Одна вещь в данную минуту меня интересует больше всего остального. Вы родились в этом краю, который, по вашим словам, дороже вам всего на свете. Вы ненавидите цивилизацию и в то же самое время вы вызвали сюда, на север, человека, который научил пас всему тому, что необходимо знать в цивилизованном мире! По вашим словам я могу судить, что это — самый замечательный человек на всем белом свете!
Он замолчал и дрожал в ожидании ответа. Ему показалось, что прошла целая вечность, прежде чем Жанна собралась с ответом. Наконец, она сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Через полчаса Филипп успел перенести лодку к первым порогам. Его собственные туалетные принадлежности остались в хижине, где в настоящее время должен был находиться Грегсон, но он помылся в реке и пальцами причесал волосы. Вернувшись, он не узнал Жанны. Ее прекрасные волосы были сложены в сияющий, аккуратнейший жгут. Она переменила свою изорванную юбку на другую из отличной желтой кожи и надела на шею ожерелье из малиновых камней, которые еще прекраснее оттеняли цвет ее Кожи.
Филиппу еще дважды пришлось переносить на плечах лодку, причем девушка настояла на том, чтобы он дал ей некоторые узлы и весла. Несмотря на общее отличное состояние, он все-таки время от времени чувствовал результаты чрезмерного напряжения сил за последние дни. Он мысленно подсчитал, что за истекшие сорок восемь часов он спал только шесть часов, я только этим объяснял ломоту в плечах и какую-то ноющую боль в предплечье. Но в то же время он прекрасно понимал, что не имеет права на отдых, так как находится сравнительно недалеко от Черчилла. Для него не представляло никакого труда разбить лагерь в чаще кустарников так, чтобы никто не мог добраться до них, но такая преждевременная остановка была чревата весьма неприятными осложнениями. Необходимо было пользоваться сравнительно благоприятными обстоятельствами и как можно дальше уйти от преследователей.
Как принято выражаться, он льстил себя надеждой на то, что Жанна не заметила никаких признаков его утомления, и в то же время не обратил внимания на то, что она все сильнее налегает на весла: конечно, она знала правду и, сменяя Филиппа, гребла так напряженно и так долго, что в конце концов руки решительно отказались ей служить.
Между тем Черчилл значительно сузился. С момента восхода солнца до одиннадцати часов утра пришлось пять раз переносить лодку. После пятой переноски они остановились на обед и отдыхали два часа, после чего снова начался тяжелый трудовой день. В три часа дня Жанна выронила из рук весла и повернулась к Филиппу, который только теперь заметил глубокие борозды на ее лице. Она сделала попытку улыбнуться, но вместо того на ее лице проступила гримаса переутомления. С полминуты девушка смотрела на своего спутника, не говоря ни слова.
— Филипп! — наконец, сказала она, впервые назвав его просто по имени. — Я настаиваю на том, чтобы мы немедленно высадились на берег. Если вы на это несогласны, если мы сейчас не причалим, то… я вынуждена буду оставить вас, и вам придется одному продолжать путь. Я больше не могу!
— Слушаю, капитан Жанна! — несколько смущенно ответил Филипп.
Она направила лодку к берегу, и в то время, как Филипп веслом придерживал ее, девушка приготовилась к прыжку и выскочила на сушу без посторонней помощи.
Она немедленно указала на багаж:
— Надо забрать палатку и все остальное, потому что мы останемся здесь, по крайней мере, до завтра!
Как только Филипп очутился на берегу, он обрел прежние силы. Он еще выше прежнего подтянул лодку к берегу и бок о бок с Жанной занялся исследованием прибрежной полосы. На расстоянии двухсот ярдов от воды они вышли на прекрасно укатанную оленью тропу, которая привела их на небольшую открытую площадку, окруженную частью скалами, а частью березами, соснами и низкорослыми елями. Перейдя по тому же оленьему следу лужайку и углубившись несколько в чащу, они увидели очаровательный, бурный ручеек, имевший не больше двух ярдов в ширину и змеившийся между деревьями и высокими мшистыми пригорками. Это было идеальное место для привала, и Жанна громко кричала от восторга, когда попробовала студеную воду ручья.
Филипп вернулся к реке, искусно, запрятал лодку в зелени, скрыл по возможности все следы их пребывания на берегу и начал переносить вещи на лужайку. Маленькую шелковую палатку, предназначенную для Жанны, он поставил на самом краю леса и немедленно после этого разложил костер. С совершенно исключительной радостью он начал собирать большие и малые ветки для ложа девушки. Он так долго и тщательно собирал «материал», как он про себя выражался, что не успел оглянуться, как в лесу стали сгущаться сумерки. В отблесках веселого огня Жанна выглядела, как румяное яблочко. Она нашла где-то большой, совсем плоский камень и решила использовать его в качестве стола. Забывшись, она начала напевать но вдруг вспомнила, что находится в присутствии не Пьера, а постороннего человека, испугалась и прекратила свою простенькую песенку. Филипп, вернувшийся уже с последней охапкой, стоял позади нее и радостно улыбнулся поверх ветвей, когда она повернулась и устремила на него смущенный взор.
— Вам нравится здесь? — спросил он.
— О, тут очаровательно! — воскликнула ока со сверкающими от блаженства глазами.
Ему вдруг показалось, что она выросла за ночь. Она стояла с высоко поднятой головкой и с полураскрытым ртом и озиралась по сторонам.
— Очаровательно, очаровательно! — повторила она, глубоко вдыхая бальзамический воздух Пустыни. — Знаете, мсье Филипп, ничто на свете не может заменить мне эту природу! Поймите: ведь я родилась здесь! И я мечтаю о том, чтобы здесь же умереть. Только…
Ее лицо затуманилось на миг, но она пo-пpeжнeмv смотрела на Филиппа.
— Только одно меня огорчает! — добавила она. — Ваша цивилизация! Я боюсь, что она разрушает все, к чему только ни прикоснется!
С этими словами она вернулась к своему камню-столу.
Филипп бросил на землю свою ношу.
— Ужин готов! — провозгласила она, и ее личико прояснилось.
— Жанна! — сказал Филипп после ужина, делая неимоверные усилия над собой для того, чтобы не коснуться ее руки. — Я прекрасно понимаю, что вы хотели раньше сказать. Еще два года назад я горой стоял за эту самую цивилизацию, а теперь я рад, как никогда, от сознания, что написал вам и что вы знаете мое нынешнее настроение. Этот мир я люблю точно так же, как и вы, и решил никогда больше не уходить из него!
Жанна молчала.
— Но есть одна вещь, — продолжал он, заранее готовясь к ответу, который должен был последовать. — Одна вещь в данную минуту меня интересует больше всего остального. Вы родились в этом краю, который, по вашим словам, дороже вам всего на свете. Вы ненавидите цивилизацию и в то же самое время вы вызвали сюда, на север, человека, который научил пас всему тому, что необходимо знать в цивилизованном мире! По вашим словам я могу судить, что это — самый замечательный человек на всем белом свете!
Он замолчал и дрожал в ожидании ответа. Ему показалось, что прошла целая вечность, прежде чем Жанна собралась с ответом. Наконец, она сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60