Но только сейчас в этой арифметике вся суть. Себя искать на войне — другим накладно будет. И если…
— Да, конечно, я понимаю, — перебил его Валицкий, — я знаю наперед все, что вы скажете, — «интеллигентщина» и тому подобное. Да, да, согласен, заранее говорю: вы правы! Но сказать вам то, что сказал, я был должен, именно вам! Ведь это судьба какая-то, рок, что на этом месте оказались именно вы! Впрочем… — он устало и безнадежно махнул рукой, — наверное, я опять говорю не то, что нужно…
Королев усмехнулся.
— Слово «интеллигентщина» сейчас не в моде, интеллигенция у нас в почете… — И, сощурившись, он жестко сказал: — Очень много вы со своей персоной носитесь, товарищ Валицкий. — Он побарабанил пальцами по столу и уже более мягко добавил: — Что с вами и вправду несчастье приключилось, я понимаю, вижу. Только вы и в горе больше всего о себе страдаете.
Валицкий опустил голову. Он уже чувствовал, что не смог найти общего языка с этим суровым, точно из одного камня высеченным человеком, знал, что через минуту придется уйти, уйти ни с чем. Что ж, надо взять себя в руки. Попытаться сохранить достоинство.
— Значит, вы мне отказываете, — сказал Валицкий с трудом, стараясь говорить спокойно. — Что ж, видимо, вы правы… — Он помолчал немного и, усмехнувшись, добавил: — Вряд ли кому-нибудь нужен шестидесятипятилетний необученный старик.
Королев некоторое время молча барабанил пальцами по столу. Потом неожиданно спросил:
— Строительное дело хорошо знаете?
— Но… но помилуйте!.. Я академик архитектуры! Я строил столько домов…
— Дома сейчас строить не ко времени, — сухо прервал его Королев. — Сейчас дома не строят, а разрушают. Я спрашиваю: в фортификационном деле разбираетесь? Ну, в строительстве оборонительных сооружений, траншей, дотов, заграждений?
— Каждый элементарно грамотный архитектор…
— Хорошо, — снова прервал его Королев.
Он взял лежащую поверх паспорта и военного билета повестку и несколько мгновений смотрел на нее, точно изучая. Потом обмакнул перо в стоящую на столе школьную чернильницу-«невыливайку» и что-то написал на уголке серого листочка бумаги. Придвинул повестку к Валицкому и деловито сказал:
— Пройдете в строевой отдел. Третий этаж, там спросите.
Валицкий схватил листок и прочел: «Зачислить. Королев». Ниже стояла дата.
Федор Васильевич хотел что-то сказать, но почувствовал, что не может вымолвить ни слова.
Наконец он произнес сдавленным голосом: «Спасибо», — встал и медленно пошел к двери, сжимая в руках повестку.
У самого порога он остановился и так же медленно вернулся к столу.
— Иван Максимович, — проговорил он едва слышно, — я никогда не видел вашей дочери. И мне хочется… Скажите, какая она была?
Он увидел, как по строгому, неподвижному и, казалось, недоступному для проявления каких-либо эмоций лицу Королева пробежала дрожь.
— Зачем это вам? — глухо спросил он.
— Я хочу знать. Я должен это знать, — настойчиво повторил Валицкий. — Я хочу представить… видеть ее… я прошу вас сказать…
Королев прикрыл глаза широкой ладонью:
— Росту невысокого… Маленькая такая… На врача училась…
Он хотел добавить что-то еще, но не смог. Едва слышно он повторил: «Маленькая…» И снова умолк. Потом сделал несколько судорожных глотков, встал и подошел к окну.
— Идите, товарищ Валицкий, — сказал он наконец, не оборачиваясь. — Ну? Идите же!..
7
Рано утром 11 июля в палатку Звягинцева вошел капитан Суровцев и доложил, что его вызывает командир дивизии, занявшей вчера позиции на центральном участке.
Звягинцев удивился:
— Может быть, он меня вызывает?
— Никак нет, приказано явиться мне, — ответил Суровцев, но пожал при этом плечами, как бы давая понять, что он и сам недоумевает, почему приказано явиться ему, а не майору, которому он подчинен.
Суровцев был чисто выбрит, свежий подворотничок узкой белой полоской выделялся на покрытой загаром шее, поблескивали голенища начищенных сапог — он явно готовился к предстоящей встрече с начальством.
«Странно, — подумал Звягинцев, — неужели в дивизии не знают, что батальон находится в моем распоряжении? К тому же я представитель штаба фронта, и об этом известно полковнику Чорохову. Но, может быть, он не имеет отношения к этому вызову?»
— Вам сообщили, зачем вызывают? — спросил он.
Суровцев снова пожал плечами.
— Насколько я мог понять, для получения какого-то боевого задания. Приказано иметь при себе все данные о личном составе и вооружении. Разрешите взять вашу машину, товарищ майор? На моей резину меняют.
— Подождите, — сказал Звягинцев, — я что-то не пойму. Батальон подчинен мне, а я — штабу фронта. Вы об этом-то сказали?
— Пробовал, товарищ майор. — Суровцев виновато улыбнулся. — Только он на меня так гаркнул в трубку, что даже в ухе зазвенело.
— Кто гаркнул?
— Да комдив же! Полковник Чорохов. В моем ты, говорит, теперь подчинении, и точка!
«Нелепость какая-то! — с раздражением подумал Звягинцев. — Неужели это результат вчерашнего?..»
Накануне, возвращаясь из района работ батальона, Звягинцев решил заехать посмотреть, как идет строительство окопов и ходов сообщения в недавно прибывшей чороховской дивизии.
Там он увидел, как какой-то высоченного роста усатый военный в накинутой на плечи плащ-палатке медленно ходит вдоль только что вырытых окопов, измеряя суковатой палкой их глубину. Недавно прошел дождь, и военный скользил подошвами сапог по раскисшей земле. Он то спрыгивал в окоп, то с юношеской ловкостью выбирался на поверхность и наконец остановился у пулеметной позиции.
Пулеметчик, совсем еще молодой красноармеец, попытался было вскочить, когда подошел командир, но тот заставил его лечь, сам улегся рядом, взялся за пулемет и неожиданно дал длинную очередь.
Видимо, пули просвистели прямо над головами работающих впереди красноармейцев, потому что все они поспешно прижались к земле.
— Немцам тоже так кланяться будете? — гаркнул, вставая и выпрямляясь во весь свой огромный рост, усатый.
— Послушайте… товарищ! — возмущенно крикнул Звягинцев. — Что это за фокусы вы тут показываете? Людей перестреляете!
Он не видел знаков различия этого военного, не его звание сейчас мало интересовало Звягинцева.
Командир в плащ-палатке обернулся, оглядел Звягинцева с головы до ног, шевельнул длинными усами и спросил:
— А ты откуда взялся, майор?
— Не знаю, обязан ли я вам докладывать… — начал было Звягинцев, но человек, перед которым он теперь стоял, резко прервал его:
— Обязан, раз находишься в расположении моей дивизии.
Звягинцев понял, что перед ним полковник Чорохов.
По слухам, Чорохов был когда-то матросом, участвовал в штурме Зимнего. Говорили, что, окончив военную академию и став командиром, он так и не расстался с некоторыми привычками матросской юности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
— Да, конечно, я понимаю, — перебил его Валицкий, — я знаю наперед все, что вы скажете, — «интеллигентщина» и тому подобное. Да, да, согласен, заранее говорю: вы правы! Но сказать вам то, что сказал, я был должен, именно вам! Ведь это судьба какая-то, рок, что на этом месте оказались именно вы! Впрочем… — он устало и безнадежно махнул рукой, — наверное, я опять говорю не то, что нужно…
Королев усмехнулся.
— Слово «интеллигентщина» сейчас не в моде, интеллигенция у нас в почете… — И, сощурившись, он жестко сказал: — Очень много вы со своей персоной носитесь, товарищ Валицкий. — Он побарабанил пальцами по столу и уже более мягко добавил: — Что с вами и вправду несчастье приключилось, я понимаю, вижу. Только вы и в горе больше всего о себе страдаете.
Валицкий опустил голову. Он уже чувствовал, что не смог найти общего языка с этим суровым, точно из одного камня высеченным человеком, знал, что через минуту придется уйти, уйти ни с чем. Что ж, надо взять себя в руки. Попытаться сохранить достоинство.
— Значит, вы мне отказываете, — сказал Валицкий с трудом, стараясь говорить спокойно. — Что ж, видимо, вы правы… — Он помолчал немного и, усмехнувшись, добавил: — Вряд ли кому-нибудь нужен шестидесятипятилетний необученный старик.
Королев некоторое время молча барабанил пальцами по столу. Потом неожиданно спросил:
— Строительное дело хорошо знаете?
— Но… но помилуйте!.. Я академик архитектуры! Я строил столько домов…
— Дома сейчас строить не ко времени, — сухо прервал его Королев. — Сейчас дома не строят, а разрушают. Я спрашиваю: в фортификационном деле разбираетесь? Ну, в строительстве оборонительных сооружений, траншей, дотов, заграждений?
— Каждый элементарно грамотный архитектор…
— Хорошо, — снова прервал его Королев.
Он взял лежащую поверх паспорта и военного билета повестку и несколько мгновений смотрел на нее, точно изучая. Потом обмакнул перо в стоящую на столе школьную чернильницу-«невыливайку» и что-то написал на уголке серого листочка бумаги. Придвинул повестку к Валицкому и деловито сказал:
— Пройдете в строевой отдел. Третий этаж, там спросите.
Валицкий схватил листок и прочел: «Зачислить. Королев». Ниже стояла дата.
Федор Васильевич хотел что-то сказать, но почувствовал, что не может вымолвить ни слова.
Наконец он произнес сдавленным голосом: «Спасибо», — встал и медленно пошел к двери, сжимая в руках повестку.
У самого порога он остановился и так же медленно вернулся к столу.
— Иван Максимович, — проговорил он едва слышно, — я никогда не видел вашей дочери. И мне хочется… Скажите, какая она была?
Он увидел, как по строгому, неподвижному и, казалось, недоступному для проявления каких-либо эмоций лицу Королева пробежала дрожь.
— Зачем это вам? — глухо спросил он.
— Я хочу знать. Я должен это знать, — настойчиво повторил Валицкий. — Я хочу представить… видеть ее… я прошу вас сказать…
Королев прикрыл глаза широкой ладонью:
— Росту невысокого… Маленькая такая… На врача училась…
Он хотел добавить что-то еще, но не смог. Едва слышно он повторил: «Маленькая…» И снова умолк. Потом сделал несколько судорожных глотков, встал и подошел к окну.
— Идите, товарищ Валицкий, — сказал он наконец, не оборачиваясь. — Ну? Идите же!..
7
Рано утром 11 июля в палатку Звягинцева вошел капитан Суровцев и доложил, что его вызывает командир дивизии, занявшей вчера позиции на центральном участке.
Звягинцев удивился:
— Может быть, он меня вызывает?
— Никак нет, приказано явиться мне, — ответил Суровцев, но пожал при этом плечами, как бы давая понять, что он и сам недоумевает, почему приказано явиться ему, а не майору, которому он подчинен.
Суровцев был чисто выбрит, свежий подворотничок узкой белой полоской выделялся на покрытой загаром шее, поблескивали голенища начищенных сапог — он явно готовился к предстоящей встрече с начальством.
«Странно, — подумал Звягинцев, — неужели в дивизии не знают, что батальон находится в моем распоряжении? К тому же я представитель штаба фронта, и об этом известно полковнику Чорохову. Но, может быть, он не имеет отношения к этому вызову?»
— Вам сообщили, зачем вызывают? — спросил он.
Суровцев снова пожал плечами.
— Насколько я мог понять, для получения какого-то боевого задания. Приказано иметь при себе все данные о личном составе и вооружении. Разрешите взять вашу машину, товарищ майор? На моей резину меняют.
— Подождите, — сказал Звягинцев, — я что-то не пойму. Батальон подчинен мне, а я — штабу фронта. Вы об этом-то сказали?
— Пробовал, товарищ майор. — Суровцев виновато улыбнулся. — Только он на меня так гаркнул в трубку, что даже в ухе зазвенело.
— Кто гаркнул?
— Да комдив же! Полковник Чорохов. В моем ты, говорит, теперь подчинении, и точка!
«Нелепость какая-то! — с раздражением подумал Звягинцев. — Неужели это результат вчерашнего?..»
Накануне, возвращаясь из района работ батальона, Звягинцев решил заехать посмотреть, как идет строительство окопов и ходов сообщения в недавно прибывшей чороховской дивизии.
Там он увидел, как какой-то высоченного роста усатый военный в накинутой на плечи плащ-палатке медленно ходит вдоль только что вырытых окопов, измеряя суковатой палкой их глубину. Недавно прошел дождь, и военный скользил подошвами сапог по раскисшей земле. Он то спрыгивал в окоп, то с юношеской ловкостью выбирался на поверхность и наконец остановился у пулеметной позиции.
Пулеметчик, совсем еще молодой красноармеец, попытался было вскочить, когда подошел командир, но тот заставил его лечь, сам улегся рядом, взялся за пулемет и неожиданно дал длинную очередь.
Видимо, пули просвистели прямо над головами работающих впереди красноармейцев, потому что все они поспешно прижались к земле.
— Немцам тоже так кланяться будете? — гаркнул, вставая и выпрямляясь во весь свой огромный рост, усатый.
— Послушайте… товарищ! — возмущенно крикнул Звягинцев. — Что это за фокусы вы тут показываете? Людей перестреляете!
Он не видел знаков различия этого военного, не его звание сейчас мало интересовало Звягинцева.
Командир в плащ-палатке обернулся, оглядел Звягинцева с головы до ног, шевельнул длинными усами и спросил:
— А ты откуда взялся, майор?
— Не знаю, обязан ли я вам докладывать… — начал было Звягинцев, но человек, перед которым он теперь стоял, резко прервал его:
— Обязан, раз находишься в расположении моей дивизии.
Звягинцев понял, что перед ним полковник Чорохов.
По слухам, Чорохов был когда-то матросом, участвовал в штурме Зимнего. Говорили, что, окончив военную академию и став командиром, он так и не расстался с некоторыми привычками матросской юности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91