Но потом он тряхнул косицами и беззаботно воскликнул:
— У филистимлян не так: из свирепого вышло сладкое!
Девушка вдруг подняла к Самсону голову, встретилась взором и сейчас же опустила глаза. Потом она сказала раздумчиво:
— Вот ты как о них думаешь… Кто знает? Так они дошли до ложбины, где Самсон задушил пантеру. Скелет ее, дочиста обглоданный, лежал на том же месте, частью прикрытый клочьями шкуры, которая скорчилась, одеревенела, почернела, стала похожей на кору. Над скелетом мирно жужжали мелкие дикие пчелы.
— Это и есть мой подарок, — объяснил Самсон,
— мед, можно сказать, из собственного улья. Она поняла.
— Это ты убил пантеру? Давно?
Он лукаво, беззлобно покосился на нее.
— Помнишь утро — когда в пруду у вас еще была вода?
Она вся покраснела, потупилась, тихо проговорила:
— Я тогда была безумная. И недавно в роще тоже. Я больше не буду такою, Таиш.
Теперь она окончательно вкралась в его сердце; он весело засмеялся, сверкая ровными зубами, и опять потрепал ее плечо; все ее прошлые выходки были, очевидно, проказами подростка, а теперь она вдруг сразу выросла и поумнела. Нехуштан спросил:
— Давно ли тут поселился рой?
— Я нашел его здесь пол-луны назад, — ответил Самсон.
Мальчик кивнул головою:
— Хорошо, мед уже созрел. Достать?
— Берегись, — сказал назорей, — лучше выкурим их.
— Слишком долго; и мед будет пахнуть дымом. А вот что: я разложу костер под этим спуском.
— Зачем костер так далеко от роя?
— Чтобы пчелы не гнались за мною до самой Тимнаты. Увидишь.
Они стояли над обрывом; Нехуштан соскользнул в ложбину и стал собирать сухие прутья. Элиноар спустилась за ним помогать. Он сказал ей:
— Ты нарви свежих веток, госпожа: тогда будет больше дыму.
Самсон уселся над обрывом, смотрел и не вмешивался. Мальчик разложил хворост грядкой, шагов в десять длиною; сверху насыпал тонкий слой зеленых веток и велел девушке:
— Теперь пойди, сядь рядом с Самсоном только сбрось мне раньше его огниво и кремень.
Он поджег костер с обоих концов, убедился, что хворост будет гореть, и пошел к скелету. Сначала шел быстро; но в нескольких шагах от пчелиного жилья остановился и замер. К нему подлетел небольшой отряд пчел на разведку; он стоял, не шевелясь. Они вились вокруг его головы. Вдруг он сделал шаг вперед, и опять застыл. Пчелы метнулись прочь, но сейчас же опять вернулись, и их уже было много больше. Через минуту Нехуштан опять шагнул, и опять замер; потом опять и опять. Теперь он был уже в густой туче темно-золотистых точек; со всех сторон ложбины слетались на тревогу новые пчелы; раздраженное жужжание внятно доносилось до Самсона и Элиноар.
— Они его заедят, — тревожно шепнула девушка, прижимаясь к руке Самсона. Он не ответил, но видно было, что и он неспокоен.
Нехуштан уже стоял у самой падали. Сквозь пчелиную завесу видно было, как он сразу нагнулся, резким движением, точно переломился пополам. Вдруг жужжание стало еще громче, как шум речки; рой сгустился в одну массу, потом подался и разделился. Они опять увидели мальчика: он уже стоял лицом к обрыву, бледный, с закушенной губою; руки его с ношей были высоко подняты над головою; пчелы вились теперь над этой ношей, облепив ее со всех сторон, но видно было, что ни одна из них не касалась его пальцев, рук, лица. Тем же порядком, по шагу в минуту, он подвигался обратно. Часть пчел ринулась назад, к улью, считать убытки, но остальные провожали грабителя. Он уже был в десяти шагах от костра; сухие прутья трещали в ярком огне, а от влажных веток высоко подымался дым. Вдруг он нагнулся к земле, разбежался и перескочил через огонь; как за падучей звездою, растянулся за ним хвост отпадающих пчел. По ту сторону костра он спокойно осмотрел свою добычу и вскарабкался на обрыв. Пчелы, растерянные, в беспорядке возвращались к ограбленному своему дому.
Элиноар захлопала в ладоши:
— Кто ты — сам Вельзевул или сын его? спросила она, обирая пахучие соты; почистив, она их завернула в свою белую накидку.
Нехуштан, все еще бледный, неловко вертел шеей и потирал затылок.
— Укусила одна, — сказал он плаксиво, — в самое последнее мгновение, когда я побежал к огню.
На обратном пути Элиноар была страшно возбуждена; все время разговаривала с Нехуштаном, расхваливая каждую подробность его подвига, но он только робел и отмалчивался.
Она оставила его, наконец, в покое; несколько минут молчала, спускаясь вприпрыжку; потом вдруг обратилась к Самсону:
— Таиш… ты не сердишься, что я тебя так называю? Я привыкла.
Он кивнул головою.
— Таиш, сегодня на пиру задай нашим юношам загадку. Знаешь какую? Ты сам это раньше сказал: «Из свирепого вышло сладкое».
— Про филистимлян?
— О, нет! Про пантеру и этот мед. Ни за что не разгадают!
Самсон развел руками в некотором смущении.
— Пока тут мои родители, — сказал он, непристойно мне задавать загадки. — Он хотел было объяснить ей настоящую причину, рассказать о назорействе, но передумал и нашел другое толкование: — У Дана не принято сыну шутить перед отцом и матерью.
Она помолчала.
— Жаль, — заговорила она опять. — Я столько слышала о том, какой ты забавник на пиру. Думала эти семь дней тоже повеселиться. У нас так скучно… А твои родители останутся в Тимнате до самого конца свадебных праздников?
— Останутся сколько захотят, — сказал он коротко.
Она опять помолчала; потом спросила о другом:
— Кто такой этот торговец, бен-Шуни, который пришел с вами из Цоры? Я его знаю — мы с Семадар его встретили когда-то на этой самой дороге. Я раньше думала, что он старший слуга; но он у твоих родителей, видно, в большом почете — особенно у твоей матери.
Самсон проворчал:
— Не у меня.
Элиноар ничего не ответила; и они уже были в виду первых домов Тимнаты.
— Прощай, — сказала она, останавливаясь, — я проберусь домой среди виноградников, а то конца не будет расспросам, куда ходила. — И, краснея, она спросила шопотом: — Ты больше не сердишься, Таиш?
Самсон сердечно рассмеялся:
— Мы еще будем большими друзьями, Элиноар, — сказал он, гладя ее по головке.
— Будем! — ответила она особенным низким голосом, которого он не заметил, потому что, в конце концов, ему было не до нее.
Когда она скрылась в пыльной зелени, Нехуштан пошел с ним рядом; его затылок сильно распух, и вообще он казался не в духе.
— Вырастет хорошей девушкой, — сказал Самсон, говоря сам с собою.
Мальчик пробормотал: «Вырастет ехидна», но Самсон не расслышал.
Уйдя далеко за виноградники, Элиноар вдруг бросилась лицом на тропинку и горько заплакала, царапая руками пыльную жесткую глину.
Глава XI. ЭЛИНОАР ЗА РАБОТОЙ
Так случилось, что Самсон в тот вечер задал филистимским юношам знаменитую загадку, с которой начался новый и кровавый поворот в отношениях между двумя народами покорителями Ханаана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
— У филистимлян не так: из свирепого вышло сладкое!
Девушка вдруг подняла к Самсону голову, встретилась взором и сейчас же опустила глаза. Потом она сказала раздумчиво:
— Вот ты как о них думаешь… Кто знает? Так они дошли до ложбины, где Самсон задушил пантеру. Скелет ее, дочиста обглоданный, лежал на том же месте, частью прикрытый клочьями шкуры, которая скорчилась, одеревенела, почернела, стала похожей на кору. Над скелетом мирно жужжали мелкие дикие пчелы.
— Это и есть мой подарок, — объяснил Самсон,
— мед, можно сказать, из собственного улья. Она поняла.
— Это ты убил пантеру? Давно?
Он лукаво, беззлобно покосился на нее.
— Помнишь утро — когда в пруду у вас еще была вода?
Она вся покраснела, потупилась, тихо проговорила:
— Я тогда была безумная. И недавно в роще тоже. Я больше не буду такою, Таиш.
Теперь она окончательно вкралась в его сердце; он весело засмеялся, сверкая ровными зубами, и опять потрепал ее плечо; все ее прошлые выходки были, очевидно, проказами подростка, а теперь она вдруг сразу выросла и поумнела. Нехуштан спросил:
— Давно ли тут поселился рой?
— Я нашел его здесь пол-луны назад, — ответил Самсон.
Мальчик кивнул головою:
— Хорошо, мед уже созрел. Достать?
— Берегись, — сказал назорей, — лучше выкурим их.
— Слишком долго; и мед будет пахнуть дымом. А вот что: я разложу костер под этим спуском.
— Зачем костер так далеко от роя?
— Чтобы пчелы не гнались за мною до самой Тимнаты. Увидишь.
Они стояли над обрывом; Нехуштан соскользнул в ложбину и стал собирать сухие прутья. Элиноар спустилась за ним помогать. Он сказал ей:
— Ты нарви свежих веток, госпожа: тогда будет больше дыму.
Самсон уселся над обрывом, смотрел и не вмешивался. Мальчик разложил хворост грядкой, шагов в десять длиною; сверху насыпал тонкий слой зеленых веток и велел девушке:
— Теперь пойди, сядь рядом с Самсоном только сбрось мне раньше его огниво и кремень.
Он поджег костер с обоих концов, убедился, что хворост будет гореть, и пошел к скелету. Сначала шел быстро; но в нескольких шагах от пчелиного жилья остановился и замер. К нему подлетел небольшой отряд пчел на разведку; он стоял, не шевелясь. Они вились вокруг его головы. Вдруг он сделал шаг вперед, и опять застыл. Пчелы метнулись прочь, но сейчас же опять вернулись, и их уже было много больше. Через минуту Нехуштан опять шагнул, и опять замер; потом опять и опять. Теперь он был уже в густой туче темно-золотистых точек; со всех сторон ложбины слетались на тревогу новые пчелы; раздраженное жужжание внятно доносилось до Самсона и Элиноар.
— Они его заедят, — тревожно шепнула девушка, прижимаясь к руке Самсона. Он не ответил, но видно было, что и он неспокоен.
Нехуштан уже стоял у самой падали. Сквозь пчелиную завесу видно было, как он сразу нагнулся, резким движением, точно переломился пополам. Вдруг жужжание стало еще громче, как шум речки; рой сгустился в одну массу, потом подался и разделился. Они опять увидели мальчика: он уже стоял лицом к обрыву, бледный, с закушенной губою; руки его с ношей были высоко подняты над головою; пчелы вились теперь над этой ношей, облепив ее со всех сторон, но видно было, что ни одна из них не касалась его пальцев, рук, лица. Тем же порядком, по шагу в минуту, он подвигался обратно. Часть пчел ринулась назад, к улью, считать убытки, но остальные провожали грабителя. Он уже был в десяти шагах от костра; сухие прутья трещали в ярком огне, а от влажных веток высоко подымался дым. Вдруг он нагнулся к земле, разбежался и перескочил через огонь; как за падучей звездою, растянулся за ним хвост отпадающих пчел. По ту сторону костра он спокойно осмотрел свою добычу и вскарабкался на обрыв. Пчелы, растерянные, в беспорядке возвращались к ограбленному своему дому.
Элиноар захлопала в ладоши:
— Кто ты — сам Вельзевул или сын его? спросила она, обирая пахучие соты; почистив, она их завернула в свою белую накидку.
Нехуштан, все еще бледный, неловко вертел шеей и потирал затылок.
— Укусила одна, — сказал он плаксиво, — в самое последнее мгновение, когда я побежал к огню.
На обратном пути Элиноар была страшно возбуждена; все время разговаривала с Нехуштаном, расхваливая каждую подробность его подвига, но он только робел и отмалчивался.
Она оставила его, наконец, в покое; несколько минут молчала, спускаясь вприпрыжку; потом вдруг обратилась к Самсону:
— Таиш… ты не сердишься, что я тебя так называю? Я привыкла.
Он кивнул головою.
— Таиш, сегодня на пиру задай нашим юношам загадку. Знаешь какую? Ты сам это раньше сказал: «Из свирепого вышло сладкое».
— Про филистимлян?
— О, нет! Про пантеру и этот мед. Ни за что не разгадают!
Самсон развел руками в некотором смущении.
— Пока тут мои родители, — сказал он, непристойно мне задавать загадки. — Он хотел было объяснить ей настоящую причину, рассказать о назорействе, но передумал и нашел другое толкование: — У Дана не принято сыну шутить перед отцом и матерью.
Она помолчала.
— Жаль, — заговорила она опять. — Я столько слышала о том, какой ты забавник на пиру. Думала эти семь дней тоже повеселиться. У нас так скучно… А твои родители останутся в Тимнате до самого конца свадебных праздников?
— Останутся сколько захотят, — сказал он коротко.
Она опять помолчала; потом спросила о другом:
— Кто такой этот торговец, бен-Шуни, который пришел с вами из Цоры? Я его знаю — мы с Семадар его встретили когда-то на этой самой дороге. Я раньше думала, что он старший слуга; но он у твоих родителей, видно, в большом почете — особенно у твоей матери.
Самсон проворчал:
— Не у меня.
Элиноар ничего не ответила; и они уже были в виду первых домов Тимнаты.
— Прощай, — сказала она, останавливаясь, — я проберусь домой среди виноградников, а то конца не будет расспросам, куда ходила. — И, краснея, она спросила шопотом: — Ты больше не сердишься, Таиш?
Самсон сердечно рассмеялся:
— Мы еще будем большими друзьями, Элиноар, — сказал он, гладя ее по головке.
— Будем! — ответила она особенным низким голосом, которого он не заметил, потому что, в конце концов, ему было не до нее.
Когда она скрылась в пыльной зелени, Нехуштан пошел с ним рядом; его затылок сильно распух, и вообще он казался не в духе.
— Вырастет хорошей девушкой, — сказал Самсон, говоря сам с собою.
Мальчик пробормотал: «Вырастет ехидна», но Самсон не расслышал.
Уйдя далеко за виноградники, Элиноар вдруг бросилась лицом на тропинку и горько заплакала, царапая руками пыльную жесткую глину.
Глава XI. ЭЛИНОАР ЗА РАБОТОЙ
Так случилось, что Самсон в тот вечер задал филистимским юношам знаменитую загадку, с которой начался новый и кровавый поворот в отношениях между двумя народами покорителями Ханаана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83