Знакомое что-то…
– Так это со мной рядом, – наивно сказал Федор Матвеевич. – Цыганские дворы.
Он произнес это и лишь тогда сообразил, что это значит.
И Лев Евгеньевич моментально догадался:
– А вот этот зеленый массив? Нет, ребята, вы видите?!
– Бог мой! – так и ахнул Палыч.
– Тихо, тихо, Палыч. – Палыч посмеивался. – Народ взбаламутишь.
– Да-а… – Федор Матвеевич покачал головой. – Слона-то я и не приметил… Как мы раньше просмотрели, что прямо на линии находимся!
– А психологически это совершенно объяснимо, – сказал Огарков уверенно. – Эти крайние точки замкнули наше восприятие; так сплошь и рядом бывает.
Палыч вновь уткнулся в карту.
– Слушай, Игорь, а ты можешь определить, как именно по садам проходит эта линия? По каким участкам и так далее?
– На месте смогу, – ответил Игорь, – с картой и по ориентирам.
– Ориентиры… – Палыч сощурился, явно какая-то мысль заколесила в нем… и прорвалась: глаза расширились, в них полыхнул победный огонек. – Ориентиры, говоришь? Есть ориентиры!
– Какие?!
– Тополь!
– Какой тополь… – пробормотал было Игорь, но тут же все понял: – А-а, ты хочешь сказать…
Конечно, именно это и хотел сказать Палыч. Огромный тополь, обнаруженный ими только что, во дворе старой трехэтажки, и тот огромный тополь в садах, о котором рассказывал походя Федор Матвеевич, – очевидно, здесь была какая-то взаимосвязь!
– Надо думать, эта линия обладает среди прочих и таким свойством, что именно на ней вырастают такие гиганты… логично?
– Весьма, – подтвердил Огарков. – Весьма логично, Александр Палыч, вы молодец. И не забыть про наши трофеи, про книгу и про камень. Попробовать использовать их.
– Серый камень, – опять вспомнил Федор Матвеевич и посмеялся над собой: – Эк привязалась поговорка! Все меня на этот серый камень сворачивает… Да ведь и батя перед тем, как помереть, про него говорил, вот я на всю жизнь…
И не договорил, ибо понял – враз и легко, точно кто ему показал все – что это за камень.
– Батюшки! – невольно помянул он родителя своего и крупной тяжелой ладонью хлопнул себя по лбу. И тут же припомнил и родительницу: – Мама моя родная!
Все это в устах старика прозвучало вполне комично, но никого не рассмешило. А Федор Матвеевич в святом недоумении расставил руки, как гоголевский городничий:
– Нет, хоть убей меня, не пойму, как я раньше не увидел?! Этот камень, в бане, с печатью! Круглая печать! Что утром я вам говорил, Лев Евгеньевич!.. Какой, к черту, купец! Вы понимаете?!
И все сошлось, все встало на места. Эти дни бегства и тревог, и поисков, когда они все метались по городу, догоняя что-то призрачное, близкое, но всякий раз неуловимо ускользавшее от них, – все это сомкнулось светло и ясно, и ничего не стало надо больше, не надо голову ломать – озарение накрыло всех их.
Неизвестно, как у других, а к Палычу оно пришло так: точно настежь распахнулось окно, и хлынул в лицо февральский ветер, весь из солнца, голубого неба, поздних снегов – морозный и все-таки оттепельный, радостный и чуть печальный ветер недалекой совсем весны.
Тогда Палыч резко отодвинул недоеденное второе и вскочил:
– Ну что же мы сидим, мужики! Поехали скорей!
И все как один встали со своих мест.
ГЛАВА 7
У Богачева выдержка, конечно, была железная, и нервы стальные, но и этот могучий набор стал не выдерживать. Напряжение нарастало.
Он поймал себя на том, что не может вникнуть в смысл служебного документа, который читал. И он с раздражением оттолкнул бумагу и встал из-за стола.
Сунул руки в карманы и стал смотреть в окно. В который раз близится такое?.. Он попытался вспомнить и не вспомнил. И не жалко было: вспоминал он мимолетом, неохотно.
Да, память, память!.. Подумать только, что она помнит! Когда-то он гордился ею и хвалился вслух – бывали и такие времена, но и они прошли. Тысячи времен…
И все-таки память есть память.
Он закрыл глаза, и сразу перед ним поплыло то видение.
Огромный, раскаленный солнцем южный город, камни, подымающийся снизу жар и грозный гул толпы.
Горячий воздух давил даже здесь, на вершине гигантской башни, откуда город виден был весь, до самых последних лачуг, и дрожали в знойном мареве на горизонте вершины отдаленных гор…
Нет! Он открыл глаза и раздраженно прошелся по комнате. Усилием воли остановил себя. Надо же, и нервы какие-то вдруг появились!.. Ну нет, этого нельзя.
И стал тем же, кем был всегда – холодным, сдержанным, спокойным.
Он вернулся к столу, сел, взялся снова за бумаги.
Надо ведь только подождать. До вечера – только и всего.
ГЛАВА 8
Федор Матвеевич погнал свой лимузин как на пожар, Огарков всполошился:
– Э-э, Федор Матвеевич! Так до цугундера доедем.
– И то верно. – Федор Матвеевич сбавил ход.
– Вторая молодость, – сыронизировал Палыч. – Видишь, Федор Матвеевич, как мы тебя взбодрили!..
И все засмеялись немного нервным, щекочущим смешком – нетерпение прорвалось вовне. Но Федор Матвеевич продолжал ехать аккуратно, соблюдая все правила, и они спокойно, без происшествий достигли своего сада.
Ну, тут уж нетерпение подстегнуло их лихо. Торопясь, повыпрыгивали из машины, даже задние двери не заперли, Игорь с громом поволок шкатулку.
– Ключ! – крикнул он вослед Коренькову, так и чесанувшему к крыльцу. – Палыч! Что за головокружение от успехов!..
Палыч опомнился, остановился.
– Забыл, черт… – Полез в карман брюк. – На месте.
– Ладно, – буркнул Игорь. – Отпирать сам будешь, держи сундук.
Тут выяснилось, что куда-то пропал Кузьмин. В доме его не было, на участке тоже. Покричали – никто не откликнулся. Федор Матвеевич осерчал:
– Вот паразит! Дармоед. Больше он у меня и пробки не понюхает! Доверяй вот такому…
– Доверяй, да проверяй. – Огарков подмигнул. – Плешь с ним, с Кузьмичом, пойдемте лучше в баню, покажите ваш серый камень легендарный.
Пошли в баню, и там Кузьмич неожиданно нашелся. В холодке, на полке почивал сном безгрешного, глубоким и беззвучным. А вокруг царило густое спиртуозное амбре.
– Да… – с изумлением протянул Логинов, глядя на этот пейзаж. – Чтоб Кузьмича с одной бутылки так раскатило? Не верю!
– Вы, Федор Матвеевич, прямо Станиславский какой-то. – Огарков расхохотался. – Но вы правы, одной бутылкой здесь не обошлось. Здесь еще самогон, по запаху чувствую.
– Ах, паразит! – всплеснул руками Федор Матвеевич. – Это, значит, он к цыганам бегал. Но откудова же у него деньги, у поганца?!
– А у него что, денег не бывает? – с подозрением осведомился Палыч.
– Бывает. Но не долго. Не больше получаса. Как раз настолько, чтоб до магазина сбегать. Или до цыган.
– Ну-у… – Палыч закатил глаза. – А чего тогда удивляться! И как тогда вы ему сторожить доверяете?
– Да ведь больше некому, – объяснил Логинов.
Льва Евгеньевича такая логика позабавила, он хотел что-то заметить, но Игорь нетерпеливо перебил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
– Так это со мной рядом, – наивно сказал Федор Матвеевич. – Цыганские дворы.
Он произнес это и лишь тогда сообразил, что это значит.
И Лев Евгеньевич моментально догадался:
– А вот этот зеленый массив? Нет, ребята, вы видите?!
– Бог мой! – так и ахнул Палыч.
– Тихо, тихо, Палыч. – Палыч посмеивался. – Народ взбаламутишь.
– Да-а… – Федор Матвеевич покачал головой. – Слона-то я и не приметил… Как мы раньше просмотрели, что прямо на линии находимся!
– А психологически это совершенно объяснимо, – сказал Огарков уверенно. – Эти крайние точки замкнули наше восприятие; так сплошь и рядом бывает.
Палыч вновь уткнулся в карту.
– Слушай, Игорь, а ты можешь определить, как именно по садам проходит эта линия? По каким участкам и так далее?
– На месте смогу, – ответил Игорь, – с картой и по ориентирам.
– Ориентиры… – Палыч сощурился, явно какая-то мысль заколесила в нем… и прорвалась: глаза расширились, в них полыхнул победный огонек. – Ориентиры, говоришь? Есть ориентиры!
– Какие?!
– Тополь!
– Какой тополь… – пробормотал было Игорь, но тут же все понял: – А-а, ты хочешь сказать…
Конечно, именно это и хотел сказать Палыч. Огромный тополь, обнаруженный ими только что, во дворе старой трехэтажки, и тот огромный тополь в садах, о котором рассказывал походя Федор Матвеевич, – очевидно, здесь была какая-то взаимосвязь!
– Надо думать, эта линия обладает среди прочих и таким свойством, что именно на ней вырастают такие гиганты… логично?
– Весьма, – подтвердил Огарков. – Весьма логично, Александр Палыч, вы молодец. И не забыть про наши трофеи, про книгу и про камень. Попробовать использовать их.
– Серый камень, – опять вспомнил Федор Матвеевич и посмеялся над собой: – Эк привязалась поговорка! Все меня на этот серый камень сворачивает… Да ведь и батя перед тем, как помереть, про него говорил, вот я на всю жизнь…
И не договорил, ибо понял – враз и легко, точно кто ему показал все – что это за камень.
– Батюшки! – невольно помянул он родителя своего и крупной тяжелой ладонью хлопнул себя по лбу. И тут же припомнил и родительницу: – Мама моя родная!
Все это в устах старика прозвучало вполне комично, но никого не рассмешило. А Федор Матвеевич в святом недоумении расставил руки, как гоголевский городничий:
– Нет, хоть убей меня, не пойму, как я раньше не увидел?! Этот камень, в бане, с печатью! Круглая печать! Что утром я вам говорил, Лев Евгеньевич!.. Какой, к черту, купец! Вы понимаете?!
И все сошлось, все встало на места. Эти дни бегства и тревог, и поисков, когда они все метались по городу, догоняя что-то призрачное, близкое, но всякий раз неуловимо ускользавшее от них, – все это сомкнулось светло и ясно, и ничего не стало надо больше, не надо голову ломать – озарение накрыло всех их.
Неизвестно, как у других, а к Палычу оно пришло так: точно настежь распахнулось окно, и хлынул в лицо февральский ветер, весь из солнца, голубого неба, поздних снегов – морозный и все-таки оттепельный, радостный и чуть печальный ветер недалекой совсем весны.
Тогда Палыч резко отодвинул недоеденное второе и вскочил:
– Ну что же мы сидим, мужики! Поехали скорей!
И все как один встали со своих мест.
ГЛАВА 7
У Богачева выдержка, конечно, была железная, и нервы стальные, но и этот могучий набор стал не выдерживать. Напряжение нарастало.
Он поймал себя на том, что не может вникнуть в смысл служебного документа, который читал. И он с раздражением оттолкнул бумагу и встал из-за стола.
Сунул руки в карманы и стал смотреть в окно. В который раз близится такое?.. Он попытался вспомнить и не вспомнил. И не жалко было: вспоминал он мимолетом, неохотно.
Да, память, память!.. Подумать только, что она помнит! Когда-то он гордился ею и хвалился вслух – бывали и такие времена, но и они прошли. Тысячи времен…
И все-таки память есть память.
Он закрыл глаза, и сразу перед ним поплыло то видение.
Огромный, раскаленный солнцем южный город, камни, подымающийся снизу жар и грозный гул толпы.
Горячий воздух давил даже здесь, на вершине гигантской башни, откуда город виден был весь, до самых последних лачуг, и дрожали в знойном мареве на горизонте вершины отдаленных гор…
Нет! Он открыл глаза и раздраженно прошелся по комнате. Усилием воли остановил себя. Надо же, и нервы какие-то вдруг появились!.. Ну нет, этого нельзя.
И стал тем же, кем был всегда – холодным, сдержанным, спокойным.
Он вернулся к столу, сел, взялся снова за бумаги.
Надо ведь только подождать. До вечера – только и всего.
ГЛАВА 8
Федор Матвеевич погнал свой лимузин как на пожар, Огарков всполошился:
– Э-э, Федор Матвеевич! Так до цугундера доедем.
– И то верно. – Федор Матвеевич сбавил ход.
– Вторая молодость, – сыронизировал Палыч. – Видишь, Федор Матвеевич, как мы тебя взбодрили!..
И все засмеялись немного нервным, щекочущим смешком – нетерпение прорвалось вовне. Но Федор Матвеевич продолжал ехать аккуратно, соблюдая все правила, и они спокойно, без происшествий достигли своего сада.
Ну, тут уж нетерпение подстегнуло их лихо. Торопясь, повыпрыгивали из машины, даже задние двери не заперли, Игорь с громом поволок шкатулку.
– Ключ! – крикнул он вослед Коренькову, так и чесанувшему к крыльцу. – Палыч! Что за головокружение от успехов!..
Палыч опомнился, остановился.
– Забыл, черт… – Полез в карман брюк. – На месте.
– Ладно, – буркнул Игорь. – Отпирать сам будешь, держи сундук.
Тут выяснилось, что куда-то пропал Кузьмин. В доме его не было, на участке тоже. Покричали – никто не откликнулся. Федор Матвеевич осерчал:
– Вот паразит! Дармоед. Больше он у меня и пробки не понюхает! Доверяй вот такому…
– Доверяй, да проверяй. – Огарков подмигнул. – Плешь с ним, с Кузьмичом, пойдемте лучше в баню, покажите ваш серый камень легендарный.
Пошли в баню, и там Кузьмич неожиданно нашелся. В холодке, на полке почивал сном безгрешного, глубоким и беззвучным. А вокруг царило густое спиртуозное амбре.
– Да… – с изумлением протянул Логинов, глядя на этот пейзаж. – Чтоб Кузьмича с одной бутылки так раскатило? Не верю!
– Вы, Федор Матвеевич, прямо Станиславский какой-то. – Огарков расхохотался. – Но вы правы, одной бутылкой здесь не обошлось. Здесь еще самогон, по запаху чувствую.
– Ах, паразит! – всплеснул руками Федор Матвеевич. – Это, значит, он к цыганам бегал. Но откудова же у него деньги, у поганца?!
– А у него что, денег не бывает? – с подозрением осведомился Палыч.
– Бывает. Но не долго. Не больше получаса. Как раз настолько, чтоб до магазина сбегать. Или до цыган.
– Ну-у… – Палыч закатил глаза. – А чего тогда удивляться! И как тогда вы ему сторожить доверяете?
– Да ведь больше некому, – объяснил Логинов.
Льва Евгеньевича такая логика позабавила, он хотел что-то заметить, но Игорь нетерпеливо перебил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58