Они служили друг для друга уединением. Они нашли, где это — вовне. И ключом к нему было молчание.
Синь нарушила обет, нарушила молчание.
— Разложился до виртуального скелета, — рассеянно пробормотал Луис, думая явно не о в-трупе, у которого учился анатомии. Автор программы запрограммировал свое гнусное творение на то, чтобы направлять и песочить начинающего препаратора. «Продолговатый мозг, идиот!», шептали недвижные губы, и в пустой грудной клетке гулко отдавалось: «Ты что, решил, что вот это — слепая кишка?» Синь нравилось слушать, как язвит труп. Если не ошибаться, тот порой вознаграждал студента, читая стихи. «Похлопаем в ладоши и споем!», восклицал он, даже когда Луис удалял ему гортань.
Но сегодня Луис не рассказывал мертвецких баек, а только сидел в мрачной задумчивости за столом в студенческой закусочной.
— Луис, — проговорила она, — Лена…
Луис вскинул руку — так резко, так неслышно, что Синь умолкла, едва проронив имя.
— Нет, — бросил он.
Очень долгая пауза.
— Слушай, Луис. Ты свободен.
Он снова вскинул руку, отвращая речь, защищая тишину.
— Я хочу, чтобы ты знал, ты… — настаивала она.
— Ты не можешь меня освободить, — промолвил он. Голос его сел — от гнева ли, или другого сильного чувства. — Да. Я свободен. Мы оба свободны.
— Я только…
— Нет, Синь! Не надо. — На миг их взгляды встретились. Луис поднялся. — Пусть, — проговорил он. — Мне пора.
Он двинулся прочь, огибая столы. Ему говорили «Привет, Луис» — он не откликался. Ясно было, что случилась ссора. Синь и Луис сегодня в закусочной повздорили. Эй, что это на них нашло?
Инь-Ян
Молодой женщине трудно порой бывает устоять перед сексуальным притяжением старшего мужчины, особенно если тот наделен властью или авторитетом. Если же она находит его привлекательным, стойкость ее еще слабеет. Скорей всего, она закроет глаза и на трудность, и на притяжение, желая сохранить свободу выбора — свою и других. Если возобладает желание независимости, она станет бороться с силой его желания, с собственной тоской, чтобы сила ее уступки сравнялась с мощью его агрессии, чтобы принять его в себя с криком «Возьми меня!».
Или она может найти свободу в своей капитуляции. В конце концов, ее принцип — Инь. Инь считается негативным принципом, но это Инь говорит «Да».
Вскоре после выпуска они снова встретились в закусочной. Оба проходили усиленную подготовку по специальности — Луис интерном в центральном госпитале, Синь юнгой в Рубке. Работа поглощала их без остатка. Они не виделись уже две или три десятидневки.
— Луис, — сказала она, — я живу с Канавалем.
— Кто-то мне говорил, — Луис по-прежнему изъяснялся невнятно и рассеянно, словно то была мягкая оболочка чего-то окостенело-жесткого.
— Я только на прошлой неделе решила. Хотела тебе сказать…
— Если тебе это по нраву…
— Да. Он хочет, чтобы мы поженились.
— Вот и славно.
— Хироси, он… он как ядерный реактор. Он меня возбуждает… — Она искренне пыталась объяснить, чтобы Луис понял, это ведь так важно, чтобы он понял! Луис вдруг поднял взгляд, улыбнулся, и Синь покраснела. — Интеллектуально, — поправилась она, — и эмоционально.
— Эй, плосколицая, — он нагнулся и поцеловал ее в кончик носа, — если тебе хорошо — вот и ладно.
— Ты и Лена… — проговорила она страстно.
Луис снова улыбнулся, но уже по-другому, и ответил тихонько, мягко, непреклонно:
— Нет.
Цельность
Не то, чтобы в Хироси чего-то не хватало. Он был целен. Высечен из монолита. Возможно, этого и не хватало — обломков других Хироси, которые могли бы читать романы, или раскладывать пасьянсы, или залеживаться в постели, или вообще делать нечто иное и быть кем-то иным.
Хироси делал то, что должен, и в этом был он весь.
Синь, как любой молодой женщине на ее месте, казалось, что, войдя в его жизнь, она изменит ее к лучшему. Но, съехавшись с ним, она вскоре поняла, что ее жизнь изменилась радикально, а вот его — ничуть. Она стала частью того, чем занимался Хироси. Существенной частью, безусловно — ничего лишнего он не делал. Но вот чем он занимается, она прежде не понимала.
Это осознание изменило ее образ мышления и жизни круче, чем семейная жизнь и регулярный секс. Не то, чтобы радости, горести и открытия секса не занимали ее, не восхищали и не удивляли порою; но в общем и целом она находила секс, как еду, замечательным телесным удовольствием, которое не особенно затрагивало ее разум и чувства, целиком и полностью занятые работой.
А открытие, нет — откровение, которое принес ей Хироси, не имело ничего общего — или так ей казалось — с их партнерством. Оно касалось его работы — их работы. Их жизни. Всех людей в мире корабля.
— Ты меня уговорил за тебя выйти, чтобы меня кооптировать, — укорила она его с полгода спустя.
Хироси, со своей обычной честностью — ибо хотя все, что он делал, имело своей целью сокрытие и продолжение обмана, друзьям он старался не лгать даже в малости — ответил:
— Нет, нет. Я тебе и без того доверял. Но так куда проще, разве нет?
Синь посмеялась.
— Для тебя. Но не для меня! Для меня все было простым прежде. А теперь все вдвое…
Несколько секунд он молча смотрел на нее; потом взял ее за руку и нежно коснулся губами ее ладони. Любовником он был церемонно-вежливым; его неизбежная капитуляция перед лицом превосходящей страсти всегда пробуждала в Синь нежность, так что их любовь всегда была приятственной, а порой — изумительно радостной. И все же Синь знала, что она в конечном итоге — лишь топливо для его реактора, подчиненного единственной, всепревосходящей цели. И обманутой, использованной она не чувствовала себя только потому, что знала теперь — для Хироси топливом служило все, включая его самого.
Ошибки
На третий день после свадьбы Хироси рассказал ей, в чем цель его труда — чем он вообще занимается.
— Год назад, — заметил он, — ты спрашивала меня о расхождениях в записях работы ускорителей.
Они обедали вдвоем в своем жилпространстве. Это называлось «медовым месяцем». Слово давно потеряло всякое значение в мире, где нет ни меда, ни медоносных пчел, ни месяцев в календаре, ни месяца на небе. Но обычай хороший.
Синь кивнула.
— Ты мне тогда показал, что я что-то упустила. Не помню только, что.
— Ложь, — заявил Хироси.
— Нет, ты сказал что-то другое. Константа…
— То, что я сказал — ложь, — перебил он ее. — Намеренный обман. Чтобы увести тебя с правильного пути. Убедить, что ты ошиблась. Твои вычисления были совершенно точны, и ты ничего не упустила. Расхождения существуют. Гораздо большие, чем те, что обнаружила ты.
— В записях работы ускорителей? — тупо переспросила она.
Хироси коротко кивнул. Он перестал жевать. Говорил он очень тихо — как уже знала Синь, от нервного напряжения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
Синь нарушила обет, нарушила молчание.
— Разложился до виртуального скелета, — рассеянно пробормотал Луис, думая явно не о в-трупе, у которого учился анатомии. Автор программы запрограммировал свое гнусное творение на то, чтобы направлять и песочить начинающего препаратора. «Продолговатый мозг, идиот!», шептали недвижные губы, и в пустой грудной клетке гулко отдавалось: «Ты что, решил, что вот это — слепая кишка?» Синь нравилось слушать, как язвит труп. Если не ошибаться, тот порой вознаграждал студента, читая стихи. «Похлопаем в ладоши и споем!», восклицал он, даже когда Луис удалял ему гортань.
Но сегодня Луис не рассказывал мертвецких баек, а только сидел в мрачной задумчивости за столом в студенческой закусочной.
— Луис, — проговорила она, — Лена…
Луис вскинул руку — так резко, так неслышно, что Синь умолкла, едва проронив имя.
— Нет, — бросил он.
Очень долгая пауза.
— Слушай, Луис. Ты свободен.
Он снова вскинул руку, отвращая речь, защищая тишину.
— Я хочу, чтобы ты знал, ты… — настаивала она.
— Ты не можешь меня освободить, — промолвил он. Голос его сел — от гнева ли, или другого сильного чувства. — Да. Я свободен. Мы оба свободны.
— Я только…
— Нет, Синь! Не надо. — На миг их взгляды встретились. Луис поднялся. — Пусть, — проговорил он. — Мне пора.
Он двинулся прочь, огибая столы. Ему говорили «Привет, Луис» — он не откликался. Ясно было, что случилась ссора. Синь и Луис сегодня в закусочной повздорили. Эй, что это на них нашло?
Инь-Ян
Молодой женщине трудно порой бывает устоять перед сексуальным притяжением старшего мужчины, особенно если тот наделен властью или авторитетом. Если же она находит его привлекательным, стойкость ее еще слабеет. Скорей всего, она закроет глаза и на трудность, и на притяжение, желая сохранить свободу выбора — свою и других. Если возобладает желание независимости, она станет бороться с силой его желания, с собственной тоской, чтобы сила ее уступки сравнялась с мощью его агрессии, чтобы принять его в себя с криком «Возьми меня!».
Или она может найти свободу в своей капитуляции. В конце концов, ее принцип — Инь. Инь считается негативным принципом, но это Инь говорит «Да».
Вскоре после выпуска они снова встретились в закусочной. Оба проходили усиленную подготовку по специальности — Луис интерном в центральном госпитале, Синь юнгой в Рубке. Работа поглощала их без остатка. Они не виделись уже две или три десятидневки.
— Луис, — сказала она, — я живу с Канавалем.
— Кто-то мне говорил, — Луис по-прежнему изъяснялся невнятно и рассеянно, словно то была мягкая оболочка чего-то окостенело-жесткого.
— Я только на прошлой неделе решила. Хотела тебе сказать…
— Если тебе это по нраву…
— Да. Он хочет, чтобы мы поженились.
— Вот и славно.
— Хироси, он… он как ядерный реактор. Он меня возбуждает… — Она искренне пыталась объяснить, чтобы Луис понял, это ведь так важно, чтобы он понял! Луис вдруг поднял взгляд, улыбнулся, и Синь покраснела. — Интеллектуально, — поправилась она, — и эмоционально.
— Эй, плосколицая, — он нагнулся и поцеловал ее в кончик носа, — если тебе хорошо — вот и ладно.
— Ты и Лена… — проговорила она страстно.
Луис снова улыбнулся, но уже по-другому, и ответил тихонько, мягко, непреклонно:
— Нет.
Цельность
Не то, чтобы в Хироси чего-то не хватало. Он был целен. Высечен из монолита. Возможно, этого и не хватало — обломков других Хироси, которые могли бы читать романы, или раскладывать пасьянсы, или залеживаться в постели, или вообще делать нечто иное и быть кем-то иным.
Хироси делал то, что должен, и в этом был он весь.
Синь, как любой молодой женщине на ее месте, казалось, что, войдя в его жизнь, она изменит ее к лучшему. Но, съехавшись с ним, она вскоре поняла, что ее жизнь изменилась радикально, а вот его — ничуть. Она стала частью того, чем занимался Хироси. Существенной частью, безусловно — ничего лишнего он не делал. Но вот чем он занимается, она прежде не понимала.
Это осознание изменило ее образ мышления и жизни круче, чем семейная жизнь и регулярный секс. Не то, чтобы радости, горести и открытия секса не занимали ее, не восхищали и не удивляли порою; но в общем и целом она находила секс, как еду, замечательным телесным удовольствием, которое не особенно затрагивало ее разум и чувства, целиком и полностью занятые работой.
А открытие, нет — откровение, которое принес ей Хироси, не имело ничего общего — или так ей казалось — с их партнерством. Оно касалось его работы — их работы. Их жизни. Всех людей в мире корабля.
— Ты меня уговорил за тебя выйти, чтобы меня кооптировать, — укорила она его с полгода спустя.
Хироси, со своей обычной честностью — ибо хотя все, что он делал, имело своей целью сокрытие и продолжение обмана, друзьям он старался не лгать даже в малости — ответил:
— Нет, нет. Я тебе и без того доверял. Но так куда проще, разве нет?
Синь посмеялась.
— Для тебя. Но не для меня! Для меня все было простым прежде. А теперь все вдвое…
Несколько секунд он молча смотрел на нее; потом взял ее за руку и нежно коснулся губами ее ладони. Любовником он был церемонно-вежливым; его неизбежная капитуляция перед лицом превосходящей страсти всегда пробуждала в Синь нежность, так что их любовь всегда была приятственной, а порой — изумительно радостной. И все же Синь знала, что она в конечном итоге — лишь топливо для его реактора, подчиненного единственной, всепревосходящей цели. И обманутой, использованной она не чувствовала себя только потому, что знала теперь — для Хироси топливом служило все, включая его самого.
Ошибки
На третий день после свадьбы Хироси рассказал ей, в чем цель его труда — чем он вообще занимается.
— Год назад, — заметил он, — ты спрашивала меня о расхождениях в записях работы ускорителей.
Они обедали вдвоем в своем жилпространстве. Это называлось «медовым месяцем». Слово давно потеряло всякое значение в мире, где нет ни меда, ни медоносных пчел, ни месяцев в календаре, ни месяца на небе. Но обычай хороший.
Синь кивнула.
— Ты мне тогда показал, что я что-то упустила. Не помню только, что.
— Ложь, — заявил Хироси.
— Нет, ты сказал что-то другое. Константа…
— То, что я сказал — ложь, — перебил он ее. — Намеренный обман. Чтобы увести тебя с правильного пути. Убедить, что ты ошиблась. Твои вычисления были совершенно точны, и ты ничего не упустила. Расхождения существуют. Гораздо большие, чем те, что обнаружила ты.
— В записях работы ускорителей? — тупо переспросила она.
Хироси коротко кивнул. Он перестал жевать. Говорил он очень тихо — как уже знала Синь, от нервного напряжения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108