Но стоило ей улыбнуться – вот так, как сейчас – она как будто бы возвращалась из неведомых далей на землю. Тепло и жизнь приливали к ее лицу, придавали необычайное изящество ее телу, ее движениям. Эффект был потрясающий. Артур был потрясен так, что чуть ума не лишился.
Улыбнувшись, она бросила сумку на заднее сиденье, а сама, изящно изогнувшись, забралась на переднее.
– Насчет зонтика не беспокойтесь, – сказала она Артуру, когда уселась.
– Это зонт моего брата. Если бы зонт ему нравился, он бы мне его в жизни не дал. – Рассмеявшись, она защелкнула пряжку ремня безопасности. – Вы ведь не дружите с моим братом, правда?
– Нет, не дружу.
Всеми чертами своего лица, всем телом она произнесла: «Это хорошо», – только голос отмолчался.
У Артура никак не укладывалось в голове, что она, настоящая, живая, действительно сидит рядом с ним в этой машине. В его собственной машине. Осторожно тронувшись с места, он почувствовал, что почти уже не способен ни дышать, ни мыслить, и надеялся только, что для управления машиной эти два умения не нужны – иначе быть беде.
Значит, все, что он пережил, сидя в другой машине, в машине ее брата, в тот вечер, когда, измученный и обалдевший, вернулся домой из многолетних кошмарных странствий на звездолетах, вовсе не примерещилось ему из-за психической неуравновешенности. А может, и примерещилось, но ведь в данный момент его психика неуравновешеннее еще раза в два, так что ничто ему не мешает окончательно выпустить из рук тот противовес, который удерживает психику уравновешенных людей в норме.
– Так… – произнес Артур, пытаясь занять девушку интересным разговором.
– Он должен был заехать за мной – мой брат, – но позвонил и сказал, что не успевает. Я спросила у одного человека, как ходят автобусы, но вместо расписания он почему-то уставился на календарь, и я решила поймать попутную машину. Вот так.
– Так.
– Так я здесь оказалась. А теперь ответьте, откуда вы знаете, как меня зовут.
– Давайте лучше сначала выясним, куда я вас везу, – сказал Артур, вклинившись в поток машин на автостраде.
Он надеялся, что ехать ей либо очень недалеко, либо очень далеко. Если недалеко, то значит, она живет где-то поблизости от него, если далеко, путь будет долгим.
– Я хотела бы попасть в Тонтон, – проговорила она, – пожалуйста. Если можно. Это недалеко. Вы можете подбросить меня до…
– Вы живете в Тонтоне? – спросил Артур, надеясь, что его голос выражает просто любопытство, а не бурную радость.
Тонтон был буквально в двух шагах от его поселка, просто неприлично близко. Можно будет…
– Нет, в Лондоне, – ответила она. – Я поеду поездом, он останавливается в Тонтоне меньше, чем через час.
То был худший из возможных вариантов развития событий. До Тонтона всей езды – несколько минут. Артур задумался, что же теперь делать, и пока думал, с ужасом услышал собственный голос, говорящий:
– О, я могу подбросить вас до Лондона. Разрешите мне подвезти вас до Лондона…
Растяпа и придурок. Ну надо же ляпнуть такое дурацкое словцо – «разрешите»! Он ведет себя как двенадцатилетний мальчишка.
– Вы едете в Лондон? – спросила она.
– Вообще-то я сегодня не собирался, – ответил Артур, – но…
Растяпа и придурок.
– Вы очень добры, – сказала она, – но не нужно беспокоиться. Мне хочется поехать поездом.
И тут она исчезла. Вернее, исчезло то, что вливало в нее жизнь. Она холодно отвернулась к окну и принялась тихо напевать.
Артур не верил своим глазам.
Он проговорил с ней тридцать секунд – и уже упустил.
«Взрослые люди, – говорил он себе, совершенно не считаясь с данными истории о поведении взрослых людей от начала времен, – взрослые люди так себя не ведут».
На дорожном указателе стояло: «Тонтон – 5 миль».
Артур так крепко вцепился в руль, что машина завихляла на дороге. Надо было хоть как-нибудь привлечь ее внимание.
– Фенни, – вымолвил он.
Она резко обернулась:
– Вы так и не сказали, откуда…
– Послушайте! – взмолился Артур. – Я вам все расскажу, хотя это довольно странная история.
Она продолжала на него смотреть, но молчала.
– Послушайте…
– Это вы уже сказали.
– Действительно? Ах да, конечно. Я должен с вами поговорить, я должен вам рассказать… История, которую я должен вам рассказать, которая…
И Артур окончательно потерял голову. На язык так и просились строки:
Такая повесть, что малейший звук Тебе бы душу взрыл, кровь обдал стужей, Разъял твои заплетшиеся кудри И каждый волос водрузил стоймя, Как иглы на взъяренном дикобразе,но он сомневался, что сможет такое выговорить, да и ассоциация с ежом ему не нравилась.
– …которая не уложится в пять миль, – наконец произнес он – как ему показалось, абсолютно неубедительным тоном.
– Ну и…
– Просто вообразите на минуточку… – выпалив это самое «просто вообразите», он понял, что не знает, что скажет дальше, оставалось только устроиться поудобнее и слушать собственный голос, – …вообразите на минуточку, что по странным и удивительным причинам вы мне очень нужны и, хотя вы этого и не знаете, я вам тоже очень нужен, но мы не поймем друг друга, потому что в нашем распоряжении всего пять миль, а я такой кретин, что не могу сказать что-то очень важное человеку, с которым я только познакомился, и в то же время уследить, чтобы не врезаться в какой-нибудь грузовик, и что вы… – он беспомощно замолчал и посмотрел на нее, – …что вы мне посоветуете?
– Следите за дорогой! – взвизгнула она.
– Вошь астероидная!
Артур едва не врезался в сто итальянских стиральных машин, которые путешествовали в кузове грузовика из Германии.
– Я вам посоветую, – сказала она с тихим вздохом облегчения, – до отхода поезда угостить меня стаканчиком сока.

12
По никому не ведомой причине в станционных буфетах всегда какая-то особая, необычайно мрачная атмосфера, какая-то особая, неповторимо унылая грязь. Пирожки со свининой имеют там какой-то особый, неповторимо блеклый цвет.
Но есть вещь, которая еще хуже пирожков со свининой. Это сандвичи.
В Англии устойчиво держится мнение, что делать сандвич аппетитным, привлекающим взор, таким, чтобы его было приятно есть, постыдно и так делают лишь иностранцы.
«Да будут они засохшими, – предписывает инструкция, хранящаяся в коллективной памяти народа, – да будут они как резина. Если надо, чтобы они были свежими, раз в неделю протирайте их тряпочкой».
Именно посещением закусочных по субботам и поглощением там бутербродов британцы стремятся искупить свои национальные грехи. Что это за грехи такие, они не знают, да и не желают знать. Грехи – тема скользкая и лучше в нее не лезть. Но каковы бы ни были эти грехи, они с лихвой искупаются бутербродами, которые многогрешная нация через силу заставляет себя съедать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40