Но если в биографии учителя нет ничего такого, что указывало бы на его более особые отношения с кем-либо тогда станет ясно, что в преступлении не следует искать проявления личных чувств и субъективных мотивов.
В этом деле быта еще одна сторона, над которой Аввакум часто задумывался. Опасение, что какая-либо случайность поставит его гипотезу с ног на голову. Он строил свою версию на основе нескольких трудноуловимых, по очевидных ошибок преступника До сих пор все шло хорошо, все покоилось на железной логике: ошибки в конце концов уличают и раскрывают преступника. Прекрасно. Но как в математике, так и в разведке при решении сложных задач иногда приходится пользоваться методом «от противного» Аввакуму был знаком этот математический метод, и, когда нужно, он применял его в своей практике. Отсутствие битого стекла на земле, следов на штукатурке и то, что железный прут был перепилен с внутренней стороны и отогнут наружу, крупные осколки стекла на каменном полу — это действительно могло быть ошибкой преступника. Но кто мог с полной уверенностью утверждать, что все это сделано не преднамеренно, не с умыслом?
И Аввакум попробовал идти «от противного»: некто X. умышленно делает ошибки, чтобы навести разведку на мысль, что она имеет дело с мнимой, а не с настоящей диверсией, или, проще говоря, что Методий Парашкевов сам выдает себя за жертву диверсии, из чего следует, что некто X. и Методий Парашкевов — одно и то же лицо.
В этой контргипотезе был какой-то процент вероятности. Ничтожный, правда, процент, потому что она предполагает исключительные способности преступника, что в практике встречается очень редко. Во всяком случае, Аввакум решил подвергнуть контргипотезу самой придирчивой проверке, чтобы не осталось ни капли сомнения в возможности тою, что Методий Парашкевов и загадочный X. — одно и то же лицо. Он проследит за жизнью учителя Методия Парашкевова с его юношеских лет вплоть до того полночного часа, когда было совершено преступление. Эта работа должна послужить как бы введением к решению загадки.
Он вынул записи, набил табаком трубку, уселся поудобнее за столом и принялся читать.
На следующее утро ровно в восемь часов человек в белом пиджаке вошел в маленькое кафе-кондитерскую, окинул взглядом столики и облегченно вздохнул. Хотя человек этот еще не завтракал, он заказал лимонад и с наслаждением выпил его залпом.
Из Преслава Аввакум уехал в Шумен, но остановился не в городе, а снял на несколько дней комнату в ближнем селе Мадар. Сюда ему были доставлены два объемистых пакета — первый вручили в большой пещере, а второй — три дня спустя у развалин над селом; оба пакета содержали сведения о Методии Парашкевове и о людях, с которыми он дружил и общался.
Затем Аввакум отправился в Провадию. Там он пробыл три дня и почти не выходил из своего номера. Лишь вечером совершал небольшие прогулки по улочкам, прилегающим к гостинице.
На одиннадцатый день после того, как он покинул Софию, он приехал в Пловдив. С вокзала на квартиру, которая быта заранее приготовлена тля него, он добрался на служебной машине. Ехали с задернутыми занавесками: сержант, сопровождавший его, за всю дорогу не проронил ни сова.
Квартира оказалась просторной, солнечной, с ванной и закрытой верандой, на которой вдоль стен стояло несколько пестрых шезлонгов. Обслуживала ею пожилая женщина, которая приходила из кухни только по вызову.
Аввакум дал сержанту денег и попросил купить костюм, чтобы можно было переодеться, и флакон одеколона. Затем он помылся, укутался и прохладные, безупречно чистые простыни, закрыл глаза и тотчас же уснул.
Спал он до самого вечера. Когда стемнело, выбритый, чистый, надушенный вышел на улицу. Узнать его, правда, было нелегко — в очках, с коротко подстриженными усиками. Перекинув через плечо бежевый плащ, с рассеянным, беззаботным видом побрел он к центру города.
На квартиру Аввакум вернулся ранним утром, когда шли на работу рабочие первой смены.
Так он проводил в Пловдиве все дни и ночи: вечером уходил из дому и возвращался утром.
По вечерам Аввакум шел в управление, запирался в комнате секретаря и вооружившись записной книжкой и карандашом, перелистывал целые горы дел. Его интересовали те из них, в которых содержался материал об имевших место в последние два-три года пограничных происшествиях: переброска из-за границы диверсантов, обнаружение и раскрытие шпионской резидентуры. шпионаж на границе и прочее. С предельным вниманием он читал и снова перечитывал страницы, где местом действия были пограничные участки, находящиеся в районе Момчилова.
Каждый день, прежде чем идти в управление. Аввакум забегал в отдаленный от центра ресторан «Фракия», где ужинал в укромном уголке и полчаса слушал музыку. Здесь был хороший оркестр, и обычно исполнялись веселые мелодии, но почему-то от этой веселой музыки Аввакуму становилось грустно, словно с эстрады веяло холодом, а угол, в котором он уединялся, находился где-то на краю света. В такие минуты ему очень хотелось заказать чего-нибудь горячительного, и он начинал стучать перстнем по тарелке, но когда появлялся официант, Аввакум мрачно требовал счет и быстро уходил.
Он ложился спать в семь утра и вставал в двенадцать. Освежившись под холодным душем, садился есть. Обед его состоял из двух больших чашек кофе и тонкого бутерброда. Затем, положив перед собой сигареты и обставившись пепельницами, он принимался за работу.
Еще находясь в Мадаре, Аввакум запросил из управления дополнительные сведения о Методии Парашкевове, так как о его учительской деятельности между Девятым сентября и началом 1947 года ничего не было известно Кроме того, он попросил полковника Манова прислать ему координаты пунктов тайных радиопередач, засеченных нашими пеленгаторами, и личные дела сотрудников момчиловского военно-геологического пункта.
Материалы были ему переданы на следующий же день после его прибытия в Пловдив.
Облик Методия Парашкевова уже начал вырисовываться в сознании Аввакума. Разумеется, он видел его пока лишь в «три четверти». Чтобы получился полный «анфас», в характеристике учителя недоставало момчиловского периода. Но даже и так он целиком совпадал с тем первоначальным представлением об учителе, которое создалось у Аввакума.
В роду Методия Парашкевова ни по отцовской, ни по материнской линии не было никого, кто был бы уличен в каких бы то ни было проявлениях реакционных настроении. Все его близкие и дальние родственники усердно работали теперь в сельскохозяйственных кооперативах, а два двоюродных брата за успехи в выращивании десертных сортов винограда «димят» были награждены серебряными медалями. Став учителем, Методий Парашкевов по-прежнему сторонился политической борьбы;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
В этом деле быта еще одна сторона, над которой Аввакум часто задумывался. Опасение, что какая-либо случайность поставит его гипотезу с ног на голову. Он строил свою версию на основе нескольких трудноуловимых, по очевидных ошибок преступника До сих пор все шло хорошо, все покоилось на железной логике: ошибки в конце концов уличают и раскрывают преступника. Прекрасно. Но как в математике, так и в разведке при решении сложных задач иногда приходится пользоваться методом «от противного» Аввакуму был знаком этот математический метод, и, когда нужно, он применял его в своей практике. Отсутствие битого стекла на земле, следов на штукатурке и то, что железный прут был перепилен с внутренней стороны и отогнут наружу, крупные осколки стекла на каменном полу — это действительно могло быть ошибкой преступника. Но кто мог с полной уверенностью утверждать, что все это сделано не преднамеренно, не с умыслом?
И Аввакум попробовал идти «от противного»: некто X. умышленно делает ошибки, чтобы навести разведку на мысль, что она имеет дело с мнимой, а не с настоящей диверсией, или, проще говоря, что Методий Парашкевов сам выдает себя за жертву диверсии, из чего следует, что некто X. и Методий Парашкевов — одно и то же лицо.
В этой контргипотезе был какой-то процент вероятности. Ничтожный, правда, процент, потому что она предполагает исключительные способности преступника, что в практике встречается очень редко. Во всяком случае, Аввакум решил подвергнуть контргипотезу самой придирчивой проверке, чтобы не осталось ни капли сомнения в возможности тою, что Методий Парашкевов и загадочный X. — одно и то же лицо. Он проследит за жизнью учителя Методия Парашкевова с его юношеских лет вплоть до того полночного часа, когда было совершено преступление. Эта работа должна послужить как бы введением к решению загадки.
Он вынул записи, набил табаком трубку, уселся поудобнее за столом и принялся читать.
На следующее утро ровно в восемь часов человек в белом пиджаке вошел в маленькое кафе-кондитерскую, окинул взглядом столики и облегченно вздохнул. Хотя человек этот еще не завтракал, он заказал лимонад и с наслаждением выпил его залпом.
Из Преслава Аввакум уехал в Шумен, но остановился не в городе, а снял на несколько дней комнату в ближнем селе Мадар. Сюда ему были доставлены два объемистых пакета — первый вручили в большой пещере, а второй — три дня спустя у развалин над селом; оба пакета содержали сведения о Методии Парашкевове и о людях, с которыми он дружил и общался.
Затем Аввакум отправился в Провадию. Там он пробыл три дня и почти не выходил из своего номера. Лишь вечером совершал небольшие прогулки по улочкам, прилегающим к гостинице.
На одиннадцатый день после того, как он покинул Софию, он приехал в Пловдив. С вокзала на квартиру, которая быта заранее приготовлена тля него, он добрался на служебной машине. Ехали с задернутыми занавесками: сержант, сопровождавший его, за всю дорогу не проронил ни сова.
Квартира оказалась просторной, солнечной, с ванной и закрытой верандой, на которой вдоль стен стояло несколько пестрых шезлонгов. Обслуживала ею пожилая женщина, которая приходила из кухни только по вызову.
Аввакум дал сержанту денег и попросил купить костюм, чтобы можно было переодеться, и флакон одеколона. Затем он помылся, укутался и прохладные, безупречно чистые простыни, закрыл глаза и тотчас же уснул.
Спал он до самого вечера. Когда стемнело, выбритый, чистый, надушенный вышел на улицу. Узнать его, правда, было нелегко — в очках, с коротко подстриженными усиками. Перекинув через плечо бежевый плащ, с рассеянным, беззаботным видом побрел он к центру города.
На квартиру Аввакум вернулся ранним утром, когда шли на работу рабочие первой смены.
Так он проводил в Пловдиве все дни и ночи: вечером уходил из дому и возвращался утром.
По вечерам Аввакум шел в управление, запирался в комнате секретаря и вооружившись записной книжкой и карандашом, перелистывал целые горы дел. Его интересовали те из них, в которых содержался материал об имевших место в последние два-три года пограничных происшествиях: переброска из-за границы диверсантов, обнаружение и раскрытие шпионской резидентуры. шпионаж на границе и прочее. С предельным вниманием он читал и снова перечитывал страницы, где местом действия были пограничные участки, находящиеся в районе Момчилова.
Каждый день, прежде чем идти в управление. Аввакум забегал в отдаленный от центра ресторан «Фракия», где ужинал в укромном уголке и полчаса слушал музыку. Здесь был хороший оркестр, и обычно исполнялись веселые мелодии, но почему-то от этой веселой музыки Аввакуму становилось грустно, словно с эстрады веяло холодом, а угол, в котором он уединялся, находился где-то на краю света. В такие минуты ему очень хотелось заказать чего-нибудь горячительного, и он начинал стучать перстнем по тарелке, но когда появлялся официант, Аввакум мрачно требовал счет и быстро уходил.
Он ложился спать в семь утра и вставал в двенадцать. Освежившись под холодным душем, садился есть. Обед его состоял из двух больших чашек кофе и тонкого бутерброда. Затем, положив перед собой сигареты и обставившись пепельницами, он принимался за работу.
Еще находясь в Мадаре, Аввакум запросил из управления дополнительные сведения о Методии Парашкевове, так как о его учительской деятельности между Девятым сентября и началом 1947 года ничего не было известно Кроме того, он попросил полковника Манова прислать ему координаты пунктов тайных радиопередач, засеченных нашими пеленгаторами, и личные дела сотрудников момчиловского военно-геологического пункта.
Материалы были ему переданы на следующий же день после его прибытия в Пловдив.
Облик Методия Парашкевова уже начал вырисовываться в сознании Аввакума. Разумеется, он видел его пока лишь в «три четверти». Чтобы получился полный «анфас», в характеристике учителя недоставало момчиловского периода. Но даже и так он целиком совпадал с тем первоначальным представлением об учителе, которое создалось у Аввакума.
В роду Методия Парашкевова ни по отцовской, ни по материнской линии не было никого, кто был бы уличен в каких бы то ни было проявлениях реакционных настроении. Все его близкие и дальние родственники усердно работали теперь в сельскохозяйственных кооперативах, а два двоюродных брата за успехи в выращивании десертных сортов винограда «димят» были награждены серебряными медалями. Став учителем, Методий Парашкевов по-прежнему сторонился политической борьбы;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48