И автопоезда из Рио дожидаться не станет. Прощание и так уже затянулось. Муйра говорила, автобус на Сантус ходит каждое утро. Каждое утро.
На яркой зелени бухты покачивается чужая лодка. Рыбаки из Пантану. Гарпунщики. Муйра стоит в воде, одной рукой держится за борт, а другой берет кукан с двумя рыбинами и, когда видит направляющуюся к ней Лили, смеясь, поднимает его вверх.
— Я купила рыбу! Это гаропы.
— Я хочу вернуться, — говорит Лили. — Вы плывете в Пантану? Возьмете меня с собой? — пытается она спросить рыбаков на новом языке, но вынуждена прибегнуть к помощи Муйры. Рыбаки уже протягивают руки навстречу незнакомке, которая гостит у хозяина, однако ей нужно еще раз вернуться на берег. К ялику «Царицы моря», за вещмешком. И поспешно шатая к рыбачьей лодке, она роется в вещмешке, ищет какой-нибудь подарок. Лучшее, что там есть, — это дождевик из запасов американской армии, просторная накидка с капюшоном, камуфляжной расцветки, принятой в морской пехоте. Эта накидка хорошо послужила Лили в ее странствиях по Каменному Морю. Под ней всегда было тепло и сухо.
Один из рыбаков хлопает в ладоши: он бы тоже не отказался от накидки. Но Лили обнимает Муйру, набрасывает накидку ей на плечи, надевает на голову капюшон, как ребенку, чтобы он не вымок. Потом жестом показывает на берег, на развалины, где исчезли Собачий Король и Телохранитель, и говорит:
— Я больше не могу оставаться здесь. Передай им, что я не могу оставаться. Передай, что я уехала в Сантус.
Муйра стоит, и подол накидки пляшет на легкой зыби, вверх-вниз, вверх-вниз. Она раскачивает кукан с искрящимися рыбинами, машет вслед лодке, которая становится все меньше и меньше. Сантус. Когда-нибудь она тоже уедет туда, но не затем, чтобы окончить путь, а чтобы начать величайшее странствие своей жизни: из гавани Сантуса в Сальвадор, Форталезу и Сан-Луис, в Белен и Манаус, все дальше, дальше.
Муйра идет под дождем по теплому песку, к верхней кромке пляжа — барьеру из гладко отшлифованных глыб, где выбегает навстречу океану пресный ручеек. Под сенью воздушных корней и висячих побегов она садится на корточки у воды, которая прохладнее, чем океан, и потрошит рыбу, счищает ножом чешую, перламутровую, крупную, как монеты, промывает рыбу — и тут раздается грохот, что-то ударяет ее в спину, рвет новую накидку, кожу, сердце. Она сидела наклонясь вперед и теперь ничком падает в воду. Ничего не произошло. Но, пытаясь подняться, она видит, как из ее груди струится кровь, течет прямо на одну из рыбин. Нет, этого она уже не видит. Залитая кровью рыбина некоторое время лежит в песчаном русле ручейка, потом вода, запруженная мертвой женщиной, перехлестывает через труп, подхватывает рыбину и уносит в море.
Муйра. Беринг хочет позвать ее. Пляж безлюден. В развалинах ничего не видно и не слышно. Кричать придется громко, перекрывая шум дождя, а тогда Собачий Король и Лили тоже услышат, что он ищет бразильянку. Этого он не желает.
Как же так? Муйра спокойно бросила под дождем ялик со всем снаряжением, гамаки, веревку, ружье. Ведь у них же есть брезент. Муйра тоже заблудилась в развалинах, как другие? Нет, Лили вернулась. Вон она, сидит у ручья в своей армейской накидке. Камуфляжные пятна делают ее почти неразличимой под пологом ветвей. Она поворачивается к нему спиной, набирает воду. Или ищет камни? В Пантану Муйра как-то показывала ему старателей, моющих золото в устье речушки. Но если он сейчас во весь голос окликнет Муйру по имени, Лили первая услышит его и оглянется. Она всегда там, где должна быть Муйра. Почему она не уехала, ей давно пора убраться в Сантус. Зачем она ждет автопоезд с железом — это же грузовики! — когда вполне достаточно одного-единственного места в рейсовом автобусе. Ей давно пора исчезнуть.
Прислонясь к борту ялика, Беринг сидит на песке, ждет Муйру. Этот карабин — интересно, он тяжелее или легче той винтовки, которую Лили швырнула в пропасть? Он взвешивает карабин в руках, прикидывает расстояние до фигуры у ручья. Метров пятьдесят? Да нет, поменьше. Он не то чтобы целится в эту замаскированную фигуру. Просто, глядя в прицел, оценивает расстояние. Видит, как пляшут в перекрестье пятна камуфляжа. Пятна. Там, где Лили, всегда пятна. Камуфляжные пятна, слепые пятна — всегда что-то напоминающее о Мооре и о том, что он там пережил. Пятьдесят метров. Он никогда не сможет выстрелить в человека, который вот так беззащитен. Хотя... Там наверху, среди карстов, это оказалось очень легко. И там тоже была она , она рванула его за волосы. Нет, он не целится в Лили. Он только разглядывает эти окаянные пятна. А что карабин в его руках внезапно дергается вверх, да-да, буквально бьет его по лицу... и что этот грохот, однажды оглушивший его и оглушающий вновь и вновь, эхом отдается в развалинах, отбивается от скального обрыва... все это не имеет к нему касательства. Он тут ни при чем. Он не нажимал на спуск. Карабин сам ударил его, разбил ему лоб. И бросать этот карабин не надо. Он сам выскакивает из рук. А Беринг ничего такого не делал.
Пятнистая фигура там, не более чем в пятидесяти метрах от него, стала еще меньше. Что-то свалилось на нее из гущи ветвей и сделало ее совсем скрюченной и маленькой. Неподвижный сверток в камуфляже, лежит она в неспокойном мелководье.
Это не он говорит: Матерь Божия. Пресвятая Дева! Помоги. Я убил ее. Не он говорит: Утешительница скорбящих. Заступница недужных. Пристанище грешников; все это произносится само. Целая литания произносится сама собой, а потом он наконец делает то, в чем только что себе отказывал. Муйра! — кричит он. Муйра! Кричит так громко и с таким ужасом, что цапли, которые, успокоившись после выстрела, вернулись было на деревья, опять снимаются с места.
Что он наделал. Он убил Лили. Убил Лили. Что теперь делать.
Муйра должна ему помочь. Она единственная способна ему помочь. Он не пойдет туда, к этому свертку. В одиночку не пойдет. Ему холодно. Туда пойдет Муйра, вместе с ним, и скажет, что он ничего такого не сделал.
Пляж безлюден. Развалины тоже безлюдны. Нетронутый ялик на песке. Остается лишь один путь — через обрыв. Муйра наверняка прошла там. В ясную погоду, говорила она, сверху открывается самый замечательный вид на континент, на береговые горы. Нам понадобится веревка, сказала она. Он делает только то, что говорила она. Вешает на плечо моток веревки.
Железные лестницы, ведущие через обрыв к маяку, который давно угас и остался без крыши, насквозь проржавели, каменные ступеньки осыпались. Задыхаясь, захлебываясь рыданиями, Беринг карабкается наверх. Он же всегда все делал. Скажи Муйра сейчас, что надо идти к Монти-Неблине, через туманный лес, вверх по реке, по следу дымов и дальше, в безлюдный мир, — он пойдет с нею, сделает и это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
На яркой зелени бухты покачивается чужая лодка. Рыбаки из Пантану. Гарпунщики. Муйра стоит в воде, одной рукой держится за борт, а другой берет кукан с двумя рыбинами и, когда видит направляющуюся к ней Лили, смеясь, поднимает его вверх.
— Я купила рыбу! Это гаропы.
— Я хочу вернуться, — говорит Лили. — Вы плывете в Пантану? Возьмете меня с собой? — пытается она спросить рыбаков на новом языке, но вынуждена прибегнуть к помощи Муйры. Рыбаки уже протягивают руки навстречу незнакомке, которая гостит у хозяина, однако ей нужно еще раз вернуться на берег. К ялику «Царицы моря», за вещмешком. И поспешно шатая к рыбачьей лодке, она роется в вещмешке, ищет какой-нибудь подарок. Лучшее, что там есть, — это дождевик из запасов американской армии, просторная накидка с капюшоном, камуфляжной расцветки, принятой в морской пехоте. Эта накидка хорошо послужила Лили в ее странствиях по Каменному Морю. Под ней всегда было тепло и сухо.
Один из рыбаков хлопает в ладоши: он бы тоже не отказался от накидки. Но Лили обнимает Муйру, набрасывает накидку ей на плечи, надевает на голову капюшон, как ребенку, чтобы он не вымок. Потом жестом показывает на берег, на развалины, где исчезли Собачий Король и Телохранитель, и говорит:
— Я больше не могу оставаться здесь. Передай им, что я не могу оставаться. Передай, что я уехала в Сантус.
Муйра стоит, и подол накидки пляшет на легкой зыби, вверх-вниз, вверх-вниз. Она раскачивает кукан с искрящимися рыбинами, машет вслед лодке, которая становится все меньше и меньше. Сантус. Когда-нибудь она тоже уедет туда, но не затем, чтобы окончить путь, а чтобы начать величайшее странствие своей жизни: из гавани Сантуса в Сальвадор, Форталезу и Сан-Луис, в Белен и Манаус, все дальше, дальше.
Муйра идет под дождем по теплому песку, к верхней кромке пляжа — барьеру из гладко отшлифованных глыб, где выбегает навстречу океану пресный ручеек. Под сенью воздушных корней и висячих побегов она садится на корточки у воды, которая прохладнее, чем океан, и потрошит рыбу, счищает ножом чешую, перламутровую, крупную, как монеты, промывает рыбу — и тут раздается грохот, что-то ударяет ее в спину, рвет новую накидку, кожу, сердце. Она сидела наклонясь вперед и теперь ничком падает в воду. Ничего не произошло. Но, пытаясь подняться, она видит, как из ее груди струится кровь, течет прямо на одну из рыбин. Нет, этого она уже не видит. Залитая кровью рыбина некоторое время лежит в песчаном русле ручейка, потом вода, запруженная мертвой женщиной, перехлестывает через труп, подхватывает рыбину и уносит в море.
Муйра. Беринг хочет позвать ее. Пляж безлюден. В развалинах ничего не видно и не слышно. Кричать придется громко, перекрывая шум дождя, а тогда Собачий Король и Лили тоже услышат, что он ищет бразильянку. Этого он не желает.
Как же так? Муйра спокойно бросила под дождем ялик со всем снаряжением, гамаки, веревку, ружье. Ведь у них же есть брезент. Муйра тоже заблудилась в развалинах, как другие? Нет, Лили вернулась. Вон она, сидит у ручья в своей армейской накидке. Камуфляжные пятна делают ее почти неразличимой под пологом ветвей. Она поворачивается к нему спиной, набирает воду. Или ищет камни? В Пантану Муйра как-то показывала ему старателей, моющих золото в устье речушки. Но если он сейчас во весь голос окликнет Муйру по имени, Лили первая услышит его и оглянется. Она всегда там, где должна быть Муйра. Почему она не уехала, ей давно пора убраться в Сантус. Зачем она ждет автопоезд с железом — это же грузовики! — когда вполне достаточно одного-единственного места в рейсовом автобусе. Ей давно пора исчезнуть.
Прислонясь к борту ялика, Беринг сидит на песке, ждет Муйру. Этот карабин — интересно, он тяжелее или легче той винтовки, которую Лили швырнула в пропасть? Он взвешивает карабин в руках, прикидывает расстояние до фигуры у ручья. Метров пятьдесят? Да нет, поменьше. Он не то чтобы целится в эту замаскированную фигуру. Просто, глядя в прицел, оценивает расстояние. Видит, как пляшут в перекрестье пятна камуфляжа. Пятна. Там, где Лили, всегда пятна. Камуфляжные пятна, слепые пятна — всегда что-то напоминающее о Мооре и о том, что он там пережил. Пятьдесят метров. Он никогда не сможет выстрелить в человека, который вот так беззащитен. Хотя... Там наверху, среди карстов, это оказалось очень легко. И там тоже была она , она рванула его за волосы. Нет, он не целится в Лили. Он только разглядывает эти окаянные пятна. А что карабин в его руках внезапно дергается вверх, да-да, буквально бьет его по лицу... и что этот грохот, однажды оглушивший его и оглушающий вновь и вновь, эхом отдается в развалинах, отбивается от скального обрыва... все это не имеет к нему касательства. Он тут ни при чем. Он не нажимал на спуск. Карабин сам ударил его, разбил ему лоб. И бросать этот карабин не надо. Он сам выскакивает из рук. А Беринг ничего такого не делал.
Пятнистая фигура там, не более чем в пятидесяти метрах от него, стала еще меньше. Что-то свалилось на нее из гущи ветвей и сделало ее совсем скрюченной и маленькой. Неподвижный сверток в камуфляже, лежит она в неспокойном мелководье.
Это не он говорит: Матерь Божия. Пресвятая Дева! Помоги. Я убил ее. Не он говорит: Утешительница скорбящих. Заступница недужных. Пристанище грешников; все это произносится само. Целая литания произносится сама собой, а потом он наконец делает то, в чем только что себе отказывал. Муйра! — кричит он. Муйра! Кричит так громко и с таким ужасом, что цапли, которые, успокоившись после выстрела, вернулись было на деревья, опять снимаются с места.
Что он наделал. Он убил Лили. Убил Лили. Что теперь делать.
Муйра должна ему помочь. Она единственная способна ему помочь. Он не пойдет туда, к этому свертку. В одиночку не пойдет. Ему холодно. Туда пойдет Муйра, вместе с ним, и скажет, что он ничего такого не сделал.
Пляж безлюден. Развалины тоже безлюдны. Нетронутый ялик на песке. Остается лишь один путь — через обрыв. Муйра наверняка прошла там. В ясную погоду, говорила она, сверху открывается самый замечательный вид на континент, на береговые горы. Нам понадобится веревка, сказала она. Он делает только то, что говорила она. Вешает на плечо моток веревки.
Железные лестницы, ведущие через обрыв к маяку, который давно угас и остался без крыши, насквозь проржавели, каменные ступеньки осыпались. Задыхаясь, захлебываясь рыданиями, Беринг карабкается наверх. Он же всегда все делал. Скажи Муйра сейчас, что надо идти к Монти-Неблине, через туманный лес, вверх по реке, по следу дымов и дальше, в безлюдный мир, — он пойдет с нею, сделает и это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92