– Давайте же, чорт побери, объясним суть дела гражданину Симурдэну. Он пришел как нельзя более кстати. Я представляю Гору, Робеспьер представляет Комитет общественного спасения, Марат представляет Коммуну, а Симурдэн представляет Епископат. Пусть он нас и рассудит.
– Что ж, – просто и серьезно ответил Симурдэн. – О чем шла речь?
– О Вандее, – ответил Робеспьер.
– О Вандее? – повторил Симурдэн. И тут же сказал: – Это серьезная угроза. Если революция погибнет, то погибнет она по вине Вандеи. Вандея страшнее, чем десять Германий. Для того чтобы осталась жива Франция, нужно убить Вандею.
Этими немногими словами Симурдэн завоевал сердце Робеспьера.
Тем не менее Робеспьер осведомился:
– Вы, если не ошибаюсь, бывший священник?
Робеспьер безошибочно определял по внешнему виду людей, носивших духовный сан. Он замечал в других то, что было скрыто в нем самом.
– Да, гражданин, – ответил Симурдэн.
– Ну и что тут такого? – вскричал Дантон. – Если священник хорош, так уж хорош по-настоящему, не в пример прочим. В годину революции священники, так сказать, переплавляются в граждан, подобно тому, как колокола переплавляют в монету и в пушки. Данжу – священник, Дону, – священник, Тома Лендэ – эврский епископ. Да вы сами, Робеспьер, сидите в Конвенте рядом с Масье епископом из Бове. Главный викарий Вожуа, десятого августа состоял в комитете, руководившем восстанием. Шабо – монах-капуцин. Не кто иной, как преподобный отец Жерль приводил к присяге в Зале для игры в мяч; не кто иной, как аббат Одран, потребовал, чтобы власть Национального собрания поставили выше власти короля, не кто иной, как аббат Гутт, настоял в Законодательном собрании, чтобы с кресел Людовика Шестнадцатого сняли балдахин; не кто иной, как аббат Грегуар, поднял вопрос об упразднении королевской власти.
– При поддержке этого шута горохового Колло д'Эрбуа, – ядовито заметил Марат, – они трудились сообща: священник опрокинул трон, а лицедей столкнул с него короля.
– Вернемся к вопросу о Вандее, – предложил Робеспьер.
– В чем же дело? – спросил Симурдэн. – Что там такое случилось? Что она натворила, эта Вандея?
На этот вопрос ответил Робеспьер:
– Дело вот в чем: отныне в Вандее есть вождь. И она становится грозной силой.
– Что же это за вождь, гражданин Робеспьер?
– Это бывший маркиз де Лантенак, который именует себя принцем бретонским.
Симурдэн сделал невольное движение.
– Я знаю Лантенака, – сказал он. – Я был священником в его приходе.
Он подумал с минуту и добавил:
– Прежде чем стать служителем Марса, он был поклонником Венеры.
– Как и Бирон, который не уступал Лозену, – бросил Дантон.
Симурдэн раздумчиво произнес:
– Да, этот Лантенак пожил в свое удовольствие. Сейчас он, должно быть, просто страшен.
– Скажите: ужасен, – подхватил Робеспьер. – Он жжет деревни, приканчивает раненых, убивает пленных, расстреливает женщин.
– Женщин?
– Да, представьте. Вместе со всеми прочими он приказал расстрелять одну женщину – мать троих детей. Что сталось с детьми – неизвестно. Кроме того, он военный. И умеет воевать.
– Умеет, – согласился Симурдэн. – В ганноверскую кампанию солдаты даже сложили поговорку: «Ришелье предполагает, а Лантенак располагает». Лантенак и был тогда настоящим командиром. Спросите-ка о нем у вашего коллеги Дюссо.
Робеспьер, погруженный в свои думы, не ответил, потом снова обратился к Симурдэну:
– Так вот, гражданин Симурдэн, этот человек находится сейчас в Вандее.
– И давно?
– Уже три недели.
– Надо объявить его вне закона.
– Объявлен.
– Надо оценить его голову.
– Оценена.
– Надо пообещать за его поимку много денег.
– Обещано.
– И не в ассигнатах.
– Сделано.
– В золоте.
– Сделано.
– Надо его гильотинировать.
– Гильотинируем!
– А кто же?
– Вы!
– Я?
– Да, вы. Комитет общественного спасения направляет вас туда с самыми широкими полномочиями.
– Согласен, – ответил Симурдэн.
Робеспьер был скор в выборе людей, – еще одно ценное качество для государственного деятеля. Он вытащил из папки, лежавшей на столе, листок чистой бумаги с отпечатанным вверху штампом: «Французская республика, единая и неделимая. Комитет общественного спасения».
Симурдэн продолжал:
– Да, я согласен. Устрашение против устрашения. Лантенак жесток, что ж, и я буду жестоким. Объявим этому человеку войну не на жизнь, а на смерть. Я освобожу от него Республику, если на то будет воля божья.
Он помолчал, затем заговорил снова:
– Я – священник, и я верю в бога.
– Бог нынче устарел, – заявил Дантон.
– Я верю в бога, – невозмутимо повторил Симурдэн.
Робеспьер мрачно и одобрительно кивнул головой.
– А к кому меня решено прикомандировать?
– К командиру экспедиционного отряда, направленного против Лантенака, – ответил Робеспьер. – Только предупреждаю вас, он аристократ.
– Ну и что такого? – воскликнул Дантон. – Подумаешь, беда какая. То, что мы сейчас говорили о священниках, применимо и к аристократам. Когда аристократ хорош, то уж лучше и не надо. Преклонение перед дворянством – предрассудок, так же как предрассудок и уничтожение его, я против и того и другого. Робеспьер, да разве ваш Сен-Жюст не аристократ? Слава богу, Флорель де Сен-Жюст! Анахарсис Клотц – барон. Наш друг Карл Гесс, который не пропускает ни одного заседания в клубе Кордельеров, – принц и брат ныне правящего ландграфа Гессен-Ротенбургского. Монто, ближайший друг Марата, на самом деле маркиз де Монто. Наконец, в числе присяжных Революционного трибунала имеется священник Вилат и аристократ Леруа, маркиз де Монфлабер. И оба люди вполне надежные.
– Вы забыли, – добавил Робеспьер, – еще председателя Революционного трибунала.
– Антоннеля?
– Да, маркиза Антоннеля, – уточнил Робеспьер.
Дантон снова заговорил:
– Аристократ также и Дампьер, который недавно при Конде пал за республику смертью храбрых, и аристократ также Борепэр, который предпочел пустить себе пулю в лоб, но не открыл пруссакам ворота Вердена.
– Однакож, – проворчал Марат, – однакож, когда Кондорсе сказал: "Гракхи были аристократами", это не помешало тому же Дантону крикнуть с места: «Все аристократы – изменники, начиная с Мирабо и кончая тобой».
Раздался спокойный и важный голос Симурдэна:
– Гражданин Дантон, гражданин Робеспьер, может быть, вы оба и правы, доверяя аристократам, но народ им не доверяет и хорошо делает, что не доверяет. Когда священнику поручают следить за аристократом, то на плечи священника ложится двойная ответственность, и священник должен быть непреклонен.
– Совершенно справедливо, – подтвердил Робеспьер.
А Симурдэн добавил:
– И неумолим.
– Прекрасно сказано, гражданин Симурдэн, – подхватил Робеспьер. – Вам придется иметь дело с молодым человеком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
– Что ж, – просто и серьезно ответил Симурдэн. – О чем шла речь?
– О Вандее, – ответил Робеспьер.
– О Вандее? – повторил Симурдэн. И тут же сказал: – Это серьезная угроза. Если революция погибнет, то погибнет она по вине Вандеи. Вандея страшнее, чем десять Германий. Для того чтобы осталась жива Франция, нужно убить Вандею.
Этими немногими словами Симурдэн завоевал сердце Робеспьера.
Тем не менее Робеспьер осведомился:
– Вы, если не ошибаюсь, бывший священник?
Робеспьер безошибочно определял по внешнему виду людей, носивших духовный сан. Он замечал в других то, что было скрыто в нем самом.
– Да, гражданин, – ответил Симурдэн.
– Ну и что тут такого? – вскричал Дантон. – Если священник хорош, так уж хорош по-настоящему, не в пример прочим. В годину революции священники, так сказать, переплавляются в граждан, подобно тому, как колокола переплавляют в монету и в пушки. Данжу – священник, Дону, – священник, Тома Лендэ – эврский епископ. Да вы сами, Робеспьер, сидите в Конвенте рядом с Масье епископом из Бове. Главный викарий Вожуа, десятого августа состоял в комитете, руководившем восстанием. Шабо – монах-капуцин. Не кто иной, как преподобный отец Жерль приводил к присяге в Зале для игры в мяч; не кто иной, как аббат Одран, потребовал, чтобы власть Национального собрания поставили выше власти короля, не кто иной, как аббат Гутт, настоял в Законодательном собрании, чтобы с кресел Людовика Шестнадцатого сняли балдахин; не кто иной, как аббат Грегуар, поднял вопрос об упразднении королевской власти.
– При поддержке этого шута горохового Колло д'Эрбуа, – ядовито заметил Марат, – они трудились сообща: священник опрокинул трон, а лицедей столкнул с него короля.
– Вернемся к вопросу о Вандее, – предложил Робеспьер.
– В чем же дело? – спросил Симурдэн. – Что там такое случилось? Что она натворила, эта Вандея?
На этот вопрос ответил Робеспьер:
– Дело вот в чем: отныне в Вандее есть вождь. И она становится грозной силой.
– Что же это за вождь, гражданин Робеспьер?
– Это бывший маркиз де Лантенак, который именует себя принцем бретонским.
Симурдэн сделал невольное движение.
– Я знаю Лантенака, – сказал он. – Я был священником в его приходе.
Он подумал с минуту и добавил:
– Прежде чем стать служителем Марса, он был поклонником Венеры.
– Как и Бирон, который не уступал Лозену, – бросил Дантон.
Симурдэн раздумчиво произнес:
– Да, этот Лантенак пожил в свое удовольствие. Сейчас он, должно быть, просто страшен.
– Скажите: ужасен, – подхватил Робеспьер. – Он жжет деревни, приканчивает раненых, убивает пленных, расстреливает женщин.
– Женщин?
– Да, представьте. Вместе со всеми прочими он приказал расстрелять одну женщину – мать троих детей. Что сталось с детьми – неизвестно. Кроме того, он военный. И умеет воевать.
– Умеет, – согласился Симурдэн. – В ганноверскую кампанию солдаты даже сложили поговорку: «Ришелье предполагает, а Лантенак располагает». Лантенак и был тогда настоящим командиром. Спросите-ка о нем у вашего коллеги Дюссо.
Робеспьер, погруженный в свои думы, не ответил, потом снова обратился к Симурдэну:
– Так вот, гражданин Симурдэн, этот человек находится сейчас в Вандее.
– И давно?
– Уже три недели.
– Надо объявить его вне закона.
– Объявлен.
– Надо оценить его голову.
– Оценена.
– Надо пообещать за его поимку много денег.
– Обещано.
– И не в ассигнатах.
– Сделано.
– В золоте.
– Сделано.
– Надо его гильотинировать.
– Гильотинируем!
– А кто же?
– Вы!
– Я?
– Да, вы. Комитет общественного спасения направляет вас туда с самыми широкими полномочиями.
– Согласен, – ответил Симурдэн.
Робеспьер был скор в выборе людей, – еще одно ценное качество для государственного деятеля. Он вытащил из папки, лежавшей на столе, листок чистой бумаги с отпечатанным вверху штампом: «Французская республика, единая и неделимая. Комитет общественного спасения».
Симурдэн продолжал:
– Да, я согласен. Устрашение против устрашения. Лантенак жесток, что ж, и я буду жестоким. Объявим этому человеку войну не на жизнь, а на смерть. Я освобожу от него Республику, если на то будет воля божья.
Он помолчал, затем заговорил снова:
– Я – священник, и я верю в бога.
– Бог нынче устарел, – заявил Дантон.
– Я верю в бога, – невозмутимо повторил Симурдэн.
Робеспьер мрачно и одобрительно кивнул головой.
– А к кому меня решено прикомандировать?
– К командиру экспедиционного отряда, направленного против Лантенака, – ответил Робеспьер. – Только предупреждаю вас, он аристократ.
– Ну и что такого? – воскликнул Дантон. – Подумаешь, беда какая. То, что мы сейчас говорили о священниках, применимо и к аристократам. Когда аристократ хорош, то уж лучше и не надо. Преклонение перед дворянством – предрассудок, так же как предрассудок и уничтожение его, я против и того и другого. Робеспьер, да разве ваш Сен-Жюст не аристократ? Слава богу, Флорель де Сен-Жюст! Анахарсис Клотц – барон. Наш друг Карл Гесс, который не пропускает ни одного заседания в клубе Кордельеров, – принц и брат ныне правящего ландграфа Гессен-Ротенбургского. Монто, ближайший друг Марата, на самом деле маркиз де Монто. Наконец, в числе присяжных Революционного трибунала имеется священник Вилат и аристократ Леруа, маркиз де Монфлабер. И оба люди вполне надежные.
– Вы забыли, – добавил Робеспьер, – еще председателя Революционного трибунала.
– Антоннеля?
– Да, маркиза Антоннеля, – уточнил Робеспьер.
Дантон снова заговорил:
– Аристократ также и Дампьер, который недавно при Конде пал за республику смертью храбрых, и аристократ также Борепэр, который предпочел пустить себе пулю в лоб, но не открыл пруссакам ворота Вердена.
– Однакож, – проворчал Марат, – однакож, когда Кондорсе сказал: "Гракхи были аристократами", это не помешало тому же Дантону крикнуть с места: «Все аристократы – изменники, начиная с Мирабо и кончая тобой».
Раздался спокойный и важный голос Симурдэна:
– Гражданин Дантон, гражданин Робеспьер, может быть, вы оба и правы, доверяя аристократам, но народ им не доверяет и хорошо делает, что не доверяет. Когда священнику поручают следить за аристократом, то на плечи священника ложится двойная ответственность, и священник должен быть непреклонен.
– Совершенно справедливо, – подтвердил Робеспьер.
А Симурдэн добавил:
– И неумолим.
– Прекрасно сказано, гражданин Симурдэн, – подхватил Робеспьер. – Вам придется иметь дело с молодым человеком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106