приглядевшись, Говэн заметил, что Радуб весь залит кровью.
– Да ты ранен, друг! – воскликнул он.
– Пустяки, командир, не стоит обращать внимания. Велика важность, одним ухом больше, одним меньше. Правда, меня и саблей хватили, да наплевать, – так, царапина. Волков бояться – в лес не ходить. Впрочем, тут не одна только моя кровь.
В зале второго этажа, отбитой Радубом у неприятеля, устроили короткий привал. Принесли фонарь. Симурдэн подошел к Говэну. Они стали совещаться. И правда, было, что обсудить. Нападающие так и не раскрыли тайны осажденных, не подозревали, что у вандейцев совсем мало боевых припасов; не знали они и того, что запасы пороха у врага приходят к концу; зала третьего этажа была последним оплотом осажденных; но нападающие могли предполагать, что лестница заминирована.
Одно было верно – враг теперь не ускользнет из их рук. Уцелевшие в бою были как бы заперты в зеркальной. Лантенак попался в мышеловку.
Эта уверенность позволяла устроить передышку и на досуге найти наилучшее решение. И без того уже ряды республиканцев поредели. Надо было действовать так, чтобы не понести лишних потерь в этой последней схватке.
Решительный приступ был сопряжен с немалым риском. Враг встретит их ожесточенным огнем.
Наступило затишье. Осаждающие, завладев двумя нижними этажами, ждали, когда командир даст сигнал к бою. Говэн и Симурдэн держали совет. Радуб молча присутствовал при обсуждении.
Но вот он снова стал навытяжку и робко окликнул:
– Командир!
– Что тебе, Радуб?
– Заслужил я хоть небольшую награду?
– Конечно, заслужил. Проси чего хочешь.
– Прошу разрешения идти первым.
Отказать ему было невозможно. Да он и не стал бы дожидаться разрешения.
XI. Обреченные
Пока в зале второго этажа шло совещание, на третьем спешно возводили баррикаду. Если успех есть исступление, то поражение есть бешенство. Двум этажам башни предстояло схватиться в отчаянном поединке. Мысль о близкой победе пьянит. Второй этаж был окрылен надеждой, которую следовало бы признать самой могучей силой, движущей человеком, если бы не существовало отчаяния.
На третьем этаже царило отчаяние.
Отчаяние холодное, спокойное, мрачное.
Добравшись до залы третьего этажа – до последнего своего прибежища, дальше которого отступать было некуда, осажденные первым делом загородили вход. Просто запереть двери было бы бесполезно, куда разумнее представлялось преградить лестницу. В подобных случаях любая преграда, позволяющая осажденным видеть противника и сражаться, куда надежнее закрытой двери.
Факел, прикрепленный Иманусом к стене, возле пропитанного серой шнура освещал лица вандейцев.
В зале третьего этажа стоял огромный, тяжелый дубовый сундук, в каких, до изобретения более удобных шкафов, наши предки хранили одежду и белье.
Осажденные подтащили сундук к лестнице и поставили его стоймя на самой верхней ступеньке. Размером он пришелся как раз по проему двери и плотно закупорил вход. Между сундуком и сводом осталось только узкое отверстие, через которое с трудом мог протиснуться человек, что давало в руки осажденным огромное преимущество, позволяя им разить одного наступающего за другим. Да и сомнительно было, чтобы кто-нибудь отважился пробраться сквозь эту щель.
Забаррикадировав дверь, осажденные получили небольшую отсрочку.
Пересчитали бойцов.
Из девятнадцати человек осталось лишь семеро, в том числе Иманус. За исключением Имануса и маркиза, все остальные были ранены.
Впрочем, все пятеро раненых чувствовали себя вполне пригодными владеть оружием, ибо в пылу битвы любая рана, если только она не смертельна, не мешает бойцу двигаться и действовать; то были Шатенэ, он же Роби, Гинуазо, Уанар Золотая Ветка, Любовника и Гран-Франкер. Все прочие погибли.
Боевые припасы иссякли. Пороховницы опустели. Вандейцы сосчитали оставшиеся пули. Сколько они, семеро, могут сделать выстрелов? Четыре.
Пришла минута, когда осталось только одно – пасть в бою. Они были прижаты к краю зияющей, ужасной бездны. К самому ее краю.
Тем временем штурм возобновился, на этот раз его вели не столь стремительно, зато более уверенно. Слышно было, как осаждающие, поднимаясь по лестнице, тщательно выстукивают прикладами каждую ступеньку.
Бежать некуда. Через библиотеку? Но на плоскогорье стоят заряженные пушки и уже зажжены фитили. Через верхние залы? Но куда? Все ходы выходят на крышу. Правда, оттуда можно броситься вниз с вершины башни.
Семь уцелевших из этого легендарного отряда понимали, что они попались в западню, откуда нет выхода, что они заключены среди толстых стен, которые охраняют, но и выдают их с головой врагу. Их еще не взяли в плен, однако они уже были пленниками.
Маркиз произнес громовым голосом:
– Друзья мои, все кончено.
И, помолчав, добавил:
– Гран-Франкер снова становится аббатом Тюрмо.
Семеро вандейцев, перебирая четки, преклонили колена. Все слышнее становился стук прикладов по ступенькам лестницы.
Гран-Франкер с залитым кровью лицом, так как пуля сорвала ему с черепа лоскут кожи, поднял правую руку, в которой он держал распятие. Маркиз, скептик в глубине души, тоже опустился на колени.
– Пусть каждый из вас, – начал Гран-Франкер, – вслух исповедуется в грехах своих. Маркиз, начинайте.
Маркиз произнес:
– Убивал.
– Убивал, – промолвил Уанар.
– Убивал, – промолвил Гинуазо.
– Убивал, – промолвил Любовника.
– Убивал, – промолвил Шатенэ.
– Убивал, – промолвил Иманус.
И Гран-Франкер возгласил:
– Во имя отца и сына и святого духа, отпускаю вам грехи ваши; мир вам.
– Аминь, – ответило хором семь голосов.
Маркиз поднялся с колен.
– А теперь, – сказал он, – умрем.
– И убьем, – добавил Иманус.
Приклады уже били по сундуку, загораживающему вход.
– Обратитесь помыслами к богу, – сказал священник. – Отныне земные заботы для вас уже не существуют.
– Да, – подхватил маркиз, – мы в могиле.
Вандейцы склонили головы и стали бить себя в грудь. Лишь маркиз да священник не склонили головы. Все глаза были опущены долу, священник творил молитву, крестьяне творили молитву, маркиз был погружен в раздумье. Сундук зловеще гудел, словно под ударами топора.
В эту минуту чей-то сильный голос внезапно прокричал из темноты:
– Я ведь вам говорил, ваша светлость!
Все в изумлении обернулись.
В стене вдруг открылось отверстие.
Камень, искусно пригнанный к соседним камням, но не скрепленный с ними и вращающийся на двух стержнях, повернулся вокруг своей оси на манер турникета и открыл лазейку в стене. Камень свободно ходил в обе стороны, и за ним шли налево и направо два коридора, оба хоть и узкие, но достаточные для прохода по одному. В отверстие виднелись ступеньки винтовой лестницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
– Да ты ранен, друг! – воскликнул он.
– Пустяки, командир, не стоит обращать внимания. Велика важность, одним ухом больше, одним меньше. Правда, меня и саблей хватили, да наплевать, – так, царапина. Волков бояться – в лес не ходить. Впрочем, тут не одна только моя кровь.
В зале второго этажа, отбитой Радубом у неприятеля, устроили короткий привал. Принесли фонарь. Симурдэн подошел к Говэну. Они стали совещаться. И правда, было, что обсудить. Нападающие так и не раскрыли тайны осажденных, не подозревали, что у вандейцев совсем мало боевых припасов; не знали они и того, что запасы пороха у врага приходят к концу; зала третьего этажа была последним оплотом осажденных; но нападающие могли предполагать, что лестница заминирована.
Одно было верно – враг теперь не ускользнет из их рук. Уцелевшие в бою были как бы заперты в зеркальной. Лантенак попался в мышеловку.
Эта уверенность позволяла устроить передышку и на досуге найти наилучшее решение. И без того уже ряды республиканцев поредели. Надо было действовать так, чтобы не понести лишних потерь в этой последней схватке.
Решительный приступ был сопряжен с немалым риском. Враг встретит их ожесточенным огнем.
Наступило затишье. Осаждающие, завладев двумя нижними этажами, ждали, когда командир даст сигнал к бою. Говэн и Симурдэн держали совет. Радуб молча присутствовал при обсуждении.
Но вот он снова стал навытяжку и робко окликнул:
– Командир!
– Что тебе, Радуб?
– Заслужил я хоть небольшую награду?
– Конечно, заслужил. Проси чего хочешь.
– Прошу разрешения идти первым.
Отказать ему было невозможно. Да он и не стал бы дожидаться разрешения.
XI. Обреченные
Пока в зале второго этажа шло совещание, на третьем спешно возводили баррикаду. Если успех есть исступление, то поражение есть бешенство. Двум этажам башни предстояло схватиться в отчаянном поединке. Мысль о близкой победе пьянит. Второй этаж был окрылен надеждой, которую следовало бы признать самой могучей силой, движущей человеком, если бы не существовало отчаяния.
На третьем этаже царило отчаяние.
Отчаяние холодное, спокойное, мрачное.
Добравшись до залы третьего этажа – до последнего своего прибежища, дальше которого отступать было некуда, осажденные первым делом загородили вход. Просто запереть двери было бы бесполезно, куда разумнее представлялось преградить лестницу. В подобных случаях любая преграда, позволяющая осажденным видеть противника и сражаться, куда надежнее закрытой двери.
Факел, прикрепленный Иманусом к стене, возле пропитанного серой шнура освещал лица вандейцев.
В зале третьего этажа стоял огромный, тяжелый дубовый сундук, в каких, до изобретения более удобных шкафов, наши предки хранили одежду и белье.
Осажденные подтащили сундук к лестнице и поставили его стоймя на самой верхней ступеньке. Размером он пришелся как раз по проему двери и плотно закупорил вход. Между сундуком и сводом осталось только узкое отверстие, через которое с трудом мог протиснуться человек, что давало в руки осажденным огромное преимущество, позволяя им разить одного наступающего за другим. Да и сомнительно было, чтобы кто-нибудь отважился пробраться сквозь эту щель.
Забаррикадировав дверь, осажденные получили небольшую отсрочку.
Пересчитали бойцов.
Из девятнадцати человек осталось лишь семеро, в том числе Иманус. За исключением Имануса и маркиза, все остальные были ранены.
Впрочем, все пятеро раненых чувствовали себя вполне пригодными владеть оружием, ибо в пылу битвы любая рана, если только она не смертельна, не мешает бойцу двигаться и действовать; то были Шатенэ, он же Роби, Гинуазо, Уанар Золотая Ветка, Любовника и Гран-Франкер. Все прочие погибли.
Боевые припасы иссякли. Пороховницы опустели. Вандейцы сосчитали оставшиеся пули. Сколько они, семеро, могут сделать выстрелов? Четыре.
Пришла минута, когда осталось только одно – пасть в бою. Они были прижаты к краю зияющей, ужасной бездны. К самому ее краю.
Тем временем штурм возобновился, на этот раз его вели не столь стремительно, зато более уверенно. Слышно было, как осаждающие, поднимаясь по лестнице, тщательно выстукивают прикладами каждую ступеньку.
Бежать некуда. Через библиотеку? Но на плоскогорье стоят заряженные пушки и уже зажжены фитили. Через верхние залы? Но куда? Все ходы выходят на крышу. Правда, оттуда можно броситься вниз с вершины башни.
Семь уцелевших из этого легендарного отряда понимали, что они попались в западню, откуда нет выхода, что они заключены среди толстых стен, которые охраняют, но и выдают их с головой врагу. Их еще не взяли в плен, однако они уже были пленниками.
Маркиз произнес громовым голосом:
– Друзья мои, все кончено.
И, помолчав, добавил:
– Гран-Франкер снова становится аббатом Тюрмо.
Семеро вандейцев, перебирая четки, преклонили колена. Все слышнее становился стук прикладов по ступенькам лестницы.
Гран-Франкер с залитым кровью лицом, так как пуля сорвала ему с черепа лоскут кожи, поднял правую руку, в которой он держал распятие. Маркиз, скептик в глубине души, тоже опустился на колени.
– Пусть каждый из вас, – начал Гран-Франкер, – вслух исповедуется в грехах своих. Маркиз, начинайте.
Маркиз произнес:
– Убивал.
– Убивал, – промолвил Уанар.
– Убивал, – промолвил Гинуазо.
– Убивал, – промолвил Любовника.
– Убивал, – промолвил Шатенэ.
– Убивал, – промолвил Иманус.
И Гран-Франкер возгласил:
– Во имя отца и сына и святого духа, отпускаю вам грехи ваши; мир вам.
– Аминь, – ответило хором семь голосов.
Маркиз поднялся с колен.
– А теперь, – сказал он, – умрем.
– И убьем, – добавил Иманус.
Приклады уже били по сундуку, загораживающему вход.
– Обратитесь помыслами к богу, – сказал священник. – Отныне земные заботы для вас уже не существуют.
– Да, – подхватил маркиз, – мы в могиле.
Вандейцы склонили головы и стали бить себя в грудь. Лишь маркиз да священник не склонили головы. Все глаза были опущены долу, священник творил молитву, крестьяне творили молитву, маркиз был погружен в раздумье. Сундук зловеще гудел, словно под ударами топора.
В эту минуту чей-то сильный голос внезапно прокричал из темноты:
– Я ведь вам говорил, ваша светлость!
Все в изумлении обернулись.
В стене вдруг открылось отверстие.
Камень, искусно пригнанный к соседним камням, но не скрепленный с ними и вращающийся на двух стержнях, повернулся вокруг своей оси на манер турникета и открыл лазейку в стене. Камень свободно ходил в обе стороны, и за ним шли налево и направо два коридора, оба хоть и узкие, но достаточные для прохода по одному. В отверстие виднелись ступеньки винтовой лестницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106