Лишь бы мне повидать Ороондата! Одной ласки и одной слезы Арсаки он не выдержит. Взоры близкой женщины – большая приманка для мужчины: они могут убедить в чем угодно. Но самое ужасное, это если я не добьюсь ничего от Теагена, а подвергнусь обвинению и, может быть, даже наказанию, если Ороондат поверит доносам раньше, чем встретится со мной. Поэтому, Кибела, иди на все, отыщи какое хочешь средство. Ты видишь, я на краю пропасти, ты понимаешь – я не могу щадить других, раз я сама в отчаянии. Ты первая пожнешь плод проделок твоего сына. Я не могу представить, будто ты их не знаешь.
– В моем сыне и в моей тебе верности ты напрасно сомневаешься, госпожа, – отвечала Кибела, – их ты познаешь на деле. Ты сама так вяло действуешь в своей любви, поистине ты нерешительна. Так не сваливай же вины на других, невиновных. Ведь ты не как госпожа владычествуешь над этим мальчишкой, но ухаживаешь за ним, словно рабыня. Эти средства, быть может, хороши были сперва, когда ты считала его нежным и кротким душою. Но раз он отвергает влюбленную, пусть испытает власть госпожи, пусть под бичом, в пытке подчинится твоим желаниям. Юноши, если за ними ухаживают, обычно надменны бывают, а насилию они уступают. Стало быть, и этот сделает, при жестоком отмщении, то, что отвергал при ласковом обращении.
– Пожалуй, ты права, – сказала Арсака, – но, боги, как я вынесу, когда на моих глазах это тело будут бить или как-либо иначе истязать?
– Опять та же нерешительность, – заметила Кибела, – разве, после немногих пыток, он не выберет лучшего, и ты, после мгновенной скорби, разве не получишь желаемого? Впрочем, ты можешь и не печалить своих очей всем происходящим: поручи это Евфрату, прикажи наказать его – якобы за какое-то упущение, – и ты не будешь терзаться этим зрелищем: ведь слух возбуждает слабее скорбь чем зрение; если же мы узнаем, что Теаген переменил свое решение, мы прекратим наказание, лишь только он одумается.
Арсака поддалась убеждениям Кибелы: отчаяние в любви не щадит возлюбленного и свою неудачу охотно обращает в мщение. Призвав главного евнуха, она приказала, что было решено. Тот, страдая обычной болезнью евнухов – ревностью, уже давно враждебно относился к Теагену из-за всего, что видел и подозревал: сейчас же заковал он его в железные узы и стал мучить голодом и оскорблениями, заперев в темной тюрьме.
Теаген понимал, в чем дело, но сделал вид, будто хочет узнать, за что его мучат; однако евнух не давал никакого ответа, но со дня на день затягивал пытки, муча Теагена более, чем этого желала и поручила ему Арсака. Доступ к Теагену был закрыт для всех, кроме Кибелы: так было приказано. Она же приходила часто, делала вид, что тайком приносит ему пищу из жалости, растроганная близким знакомством, на самом же деле она хотела узнать, как он теперь настроен, поддался ли пыткам на дыбе, не смягчился ли. Но Теаген был тогда еще более мужествен и еще яростнее давал отпор всем покушениям: тело его страдало, но душевное целомудрие возрастало. Гордой радостью наполняла его превратность судьбы, до сих пор вызывавшая лишь скорбь, но теперь позволившая ему наконец выказать свою любовь к Хариклее и верность. Лишь бы только Хариклея узнала об этом, для него это было бы величайшим благом. Так постоянно призывал он Хариклею – свою жизнь, свет и душу.
Кибела заметила это и, вопреки Арсаке, выразившей желание лишь слегка подвергнуть Теагена мучениям и не замучить его насмерть, но лишь принудить, – сама велела Евфрату усилить пытки: Кибела чувствовала, что ей не удалось ничего сделать, раз, против ожидания, ее хлопоты не достигли цели. Она поняла, что дела ее плохи: ей угрожает теперь казнь, чуть только Ороондат узнает обо всем от Ахэмена, если только Арсака не прикажет еще раньше, быть может, ее умертвить, видя, как насмеялись над ее любовью. Кибела решила опередить беду и совершением одного какого-нибудь великого злодейства или добиться исполнения желаний Арсаки и ускользнуть от угрожающей ей опасности, или же уничтожить все улики этой затеи, – словом, Кибела замыслила умертвить всех свидетелей. Придя к Арсаке, она сказала:
– Напрасно мы стараемся, госпожа. Этот упрямец не сдается, но становится все более и более дерзким: на его устах имя Хариклеи. Призывая ее, он утешается, словно лаской. Так вот, видно, надо, как говорится, бросить последний якорь: устранить препятствие – устранить Хариклею. Когда он узнает, что ее нет в живых, он, верно, будет склонен исполнить наше желание, отчаявшись в любви к ней.
Арсака жадно подхватила эту мысль: ее давно накоплявшаяся ревность при этих словах перешла в ярость.
– Прекрасно, – воскликнула она, – моим делом будет приказать уничтожить эту пагубу.
– Но кто исполнит твое повеление? – возразила Кибела. – Все тебе подвластно, однако закон запрещает казнить, если нет судебного приговора персидских должностных лиц. Значит, много предстоит тебе хлопот и затруднений, чтобы придумать какое-нибудь преступление и обвинить в нем Хариклею. Вдобавок еще неизвестно, поверят ли нам. Но если ты согласна – а я готова для тебя все сделать, все снести, – я выполню замысел с помощью яда и колдовским напитком устраню соперницу, тебе на отраду.
Арсака одобрила эту мысль и приказала действовать. Кибела тотчас же отправилась к Хариклее и застала ее скорбной, в слезах: что же ей делать, как не плакать и не думать, как покончить с собой (ведь в нее уже закралось предчувствие участи Теагена, как ни старалась Кибела первое время утешать ее различными выдумками, чтобы оправдать, почему Теагена нигде не видно и почему он перестал посещать их, как бывало).
– Бедняжка, – сказала наконец Кибела, – перестань крушиться, не терзай себя понапрасну: вот будет выпущен твой Теаген и придет к тебе еще сегодня, под вечер. Госпожа немного вспылила из-за его какого-то упущения по службе и велела подвергнуть заключению, но сегодня она приказала его отпустить, собираясь отпраздновать пиршеством какой-то обычаем завещанный праздник, да и снисходя на мои просьбы. Поэтому встань, приди в себя, прими теперь пищу вместе со мной.
– Но как же могу я тебе верить? – возразила Хариклея. – Ты так часто мне лгала, что это подрывает правдоподобие твоих слов.
– Всеми богами клянусь, – воскликнула Кибела, – что все для тебя разрешится сегодня и всякая забота с тебя спадет. Только не изнуряй себя: ты уже столько дней провела без еды, вкуси пищи, которая, кстати, уже готова.
Хариклея поверила с трудом, однако все же поверила: она подозревала обычный обман Кибелы, но отчасти была убеждена этой ее клятвой и охотно поддалась на сладость этих вестей. Ведь чего хочется душе, в то и верится.
И вот, возлегши, они обе принялись за еду. Рабыня, наперсница Кибелы, налила разбавленного вина в чаши и подала сперва Хариклее, как это кивком велела ей сделать Кибела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
– В моем сыне и в моей тебе верности ты напрасно сомневаешься, госпожа, – отвечала Кибела, – их ты познаешь на деле. Ты сама так вяло действуешь в своей любви, поистине ты нерешительна. Так не сваливай же вины на других, невиновных. Ведь ты не как госпожа владычествуешь над этим мальчишкой, но ухаживаешь за ним, словно рабыня. Эти средства, быть может, хороши были сперва, когда ты считала его нежным и кротким душою. Но раз он отвергает влюбленную, пусть испытает власть госпожи, пусть под бичом, в пытке подчинится твоим желаниям. Юноши, если за ними ухаживают, обычно надменны бывают, а насилию они уступают. Стало быть, и этот сделает, при жестоком отмщении, то, что отвергал при ласковом обращении.
– Пожалуй, ты права, – сказала Арсака, – но, боги, как я вынесу, когда на моих глазах это тело будут бить или как-либо иначе истязать?
– Опять та же нерешительность, – заметила Кибела, – разве, после немногих пыток, он не выберет лучшего, и ты, после мгновенной скорби, разве не получишь желаемого? Впрочем, ты можешь и не печалить своих очей всем происходящим: поручи это Евфрату, прикажи наказать его – якобы за какое-то упущение, – и ты не будешь терзаться этим зрелищем: ведь слух возбуждает слабее скорбь чем зрение; если же мы узнаем, что Теаген переменил свое решение, мы прекратим наказание, лишь только он одумается.
Арсака поддалась убеждениям Кибелы: отчаяние в любви не щадит возлюбленного и свою неудачу охотно обращает в мщение. Призвав главного евнуха, она приказала, что было решено. Тот, страдая обычной болезнью евнухов – ревностью, уже давно враждебно относился к Теагену из-за всего, что видел и подозревал: сейчас же заковал он его в железные узы и стал мучить голодом и оскорблениями, заперев в темной тюрьме.
Теаген понимал, в чем дело, но сделал вид, будто хочет узнать, за что его мучат; однако евнух не давал никакого ответа, но со дня на день затягивал пытки, муча Теагена более, чем этого желала и поручила ему Арсака. Доступ к Теагену был закрыт для всех, кроме Кибелы: так было приказано. Она же приходила часто, делала вид, что тайком приносит ему пищу из жалости, растроганная близким знакомством, на самом же деле она хотела узнать, как он теперь настроен, поддался ли пыткам на дыбе, не смягчился ли. Но Теаген был тогда еще более мужествен и еще яростнее давал отпор всем покушениям: тело его страдало, но душевное целомудрие возрастало. Гордой радостью наполняла его превратность судьбы, до сих пор вызывавшая лишь скорбь, но теперь позволившая ему наконец выказать свою любовь к Хариклее и верность. Лишь бы только Хариклея узнала об этом, для него это было бы величайшим благом. Так постоянно призывал он Хариклею – свою жизнь, свет и душу.
Кибела заметила это и, вопреки Арсаке, выразившей желание лишь слегка подвергнуть Теагена мучениям и не замучить его насмерть, но лишь принудить, – сама велела Евфрату усилить пытки: Кибела чувствовала, что ей не удалось ничего сделать, раз, против ожидания, ее хлопоты не достигли цели. Она поняла, что дела ее плохи: ей угрожает теперь казнь, чуть только Ороондат узнает обо всем от Ахэмена, если только Арсака не прикажет еще раньше, быть может, ее умертвить, видя, как насмеялись над ее любовью. Кибела решила опередить беду и совершением одного какого-нибудь великого злодейства или добиться исполнения желаний Арсаки и ускользнуть от угрожающей ей опасности, или же уничтожить все улики этой затеи, – словом, Кибела замыслила умертвить всех свидетелей. Придя к Арсаке, она сказала:
– Напрасно мы стараемся, госпожа. Этот упрямец не сдается, но становится все более и более дерзким: на его устах имя Хариклеи. Призывая ее, он утешается, словно лаской. Так вот, видно, надо, как говорится, бросить последний якорь: устранить препятствие – устранить Хариклею. Когда он узнает, что ее нет в живых, он, верно, будет склонен исполнить наше желание, отчаявшись в любви к ней.
Арсака жадно подхватила эту мысль: ее давно накоплявшаяся ревность при этих словах перешла в ярость.
– Прекрасно, – воскликнула она, – моим делом будет приказать уничтожить эту пагубу.
– Но кто исполнит твое повеление? – возразила Кибела. – Все тебе подвластно, однако закон запрещает казнить, если нет судебного приговора персидских должностных лиц. Значит, много предстоит тебе хлопот и затруднений, чтобы придумать какое-нибудь преступление и обвинить в нем Хариклею. Вдобавок еще неизвестно, поверят ли нам. Но если ты согласна – а я готова для тебя все сделать, все снести, – я выполню замысел с помощью яда и колдовским напитком устраню соперницу, тебе на отраду.
Арсака одобрила эту мысль и приказала действовать. Кибела тотчас же отправилась к Хариклее и застала ее скорбной, в слезах: что же ей делать, как не плакать и не думать, как покончить с собой (ведь в нее уже закралось предчувствие участи Теагена, как ни старалась Кибела первое время утешать ее различными выдумками, чтобы оправдать, почему Теагена нигде не видно и почему он перестал посещать их, как бывало).
– Бедняжка, – сказала наконец Кибела, – перестань крушиться, не терзай себя понапрасну: вот будет выпущен твой Теаген и придет к тебе еще сегодня, под вечер. Госпожа немного вспылила из-за его какого-то упущения по службе и велела подвергнуть заключению, но сегодня она приказала его отпустить, собираясь отпраздновать пиршеством какой-то обычаем завещанный праздник, да и снисходя на мои просьбы. Поэтому встань, приди в себя, прими теперь пищу вместе со мной.
– Но как же могу я тебе верить? – возразила Хариклея. – Ты так часто мне лгала, что это подрывает правдоподобие твоих слов.
– Всеми богами клянусь, – воскликнула Кибела, – что все для тебя разрешится сегодня и всякая забота с тебя спадет. Только не изнуряй себя: ты уже столько дней провела без еды, вкуси пищи, которая, кстати, уже готова.
Хариклея поверила с трудом, однако все же поверила: она подозревала обычный обман Кибелы, но отчасти была убеждена этой ее клятвой и охотно поддалась на сладость этих вестей. Ведь чего хочется душе, в то и верится.
И вот, возлегши, они обе принялись за еду. Рабыня, наперсница Кибелы, налила разбавленного вина в чаши и подала сперва Хариклее, как это кивком велела ей сделать Кибела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88