Неизгладимое впечатление произвело на меня посещение дома, где я
жил когда-то со своей семьей. Я вновь увидел полуразрушенную ограду,
магазинчик, где раньше чистили самовары, и внутренний дворик, такой же
грязный и заброшенный, как в первые послереволюционные годы. Отдельные
случаи и эпизоды детских лет вдруг всплыли в моей памяти так четко, словно
стали сегодняшней реальностью. Я шел по легендарному городу и чувствовал
себя частью ожившей легенды и одновременно наблюдателем со стороны.
Несмотря на сильные разрушения во время войны, город производил
блистательное впечатление (посетив Ленинград одиннадцать лет спустя, я
увидел его почти полностью восстановленным). Я направился к главной цели
моей поездки - "Лавке писателей" на Невском проспекте. Этот книжный магазин
был тогда (думаю, и сейчас) разделен на две секции. В первой книги
находились за прилавком, а во второй - на открытых полках. Вторая секция
была доступна лишь для известных писателей, журналистов и других
привилегированных персон. Я и мисс Трипп, будучи иностранцами, имели право
посетить эту святая святых. Рассматривая книги, я разговорился с одним
посетителем, листавшим поэтические сборники. Тот оказался довольно известным
критиком и историком литературы. Мы заговорили о последних событиях. Мой
собеседник описал страшные годы блокады, стоившие ленинградцам столько
страданий. Он сказал, что многие умерли от голода и холода, но наиболее
молодые и сильные выжили, а часть жителей была эвакуирована. Я спросил о
судьбе ленинградских писателей. Он ответил вопросом: "Вы имеете в виду
Зощенко и Ахматову?" Эта фраза удивила меня чрезвычайно: Ахматова казалась
мне фигурой из далекого прошлого. Морис Баура (10), переводивший ее стихи,
не слышал о ней ничего со времен Первой мировой войны. "Неужели Ахматова еще
жива?" "Ахматова Анна Андреевна? Ну, разумеется! Она живет здесь неподалеку,
в Фонтанном доме. Хотите познакомиться с ней?" Для меня это было то же, что
увидеть Кристину Россетти, я от волнения едва мог говорить. "Ну, конечно же,
- произнес я, - очень хочу!" Мой новый знакомый тут же скрылся со словами:
"Сейчас я позвоню ей". Он вернулся, и мы договорились к трем часам пополудни
встретиться у магазина, чтобы вместе пойти к Ахматовой. Вернувшись в
гостиницу, я спросил мисс Трипп, хочет ли она присоединиться к нам, но у той
уже была назначена другая встреча.
К условленному часу я снова был в магазине, и вот мы с критиком шагаем
по Аничкову мосту, сворачиваем налево и идем дальше по набережной Фонтанки.
Фонтанный дом, бывший дворец Шереметева, великолепное строение в стиле
барокко с воротами тончайшего художественного чугунного литья, которым так
знаменит Ленинград, стоял посреди обширного двора, несколько напоминающего
четырехугольный двор университета в Оксфорде или Кембридже. Мы поднялись по
неосвещенной лестнице на верхний этаж и оказались в комнате Ахматовой.
Обстановка была очень скудной, по-видимому, многие вещи пришлось продать во
время блокады. Из мебели были лишь небольшой стол, три или четыре кресла,
деревянный сундук и диван. Над камином висел рисунок Модильяни.
Величественная седая дама с накинутой на плечи белой шалью медленно
поднялась, приветствуя нас.
Это величие Анны Андреевны Ахматовой проявлялось в неторопливых жестах,
благородной посадке головы, в красивых и слегка строгих чертах, а также в
выражении глубокой печали. Я поклонился, что приличествовало ситуации. Мне
казалось, что я благодарю королеву за честь быть принятым ею. "Западные
читатели, - сказал я, - будут, несомненно, рады узнать, что Ахматова
пребывает в добром здравии, поскольку о ней ничего не было слышно многие
годы". "Как же, - ответила Анна Андреевна,- ведь недавно появилась статья
обо мне в "Dublin Rеviеw", а о моих стихах пишется, как мне сказали,
диссертация в Болонье". При нашей встрече присутствовала подруга Ахматовой,
элегантная дама аристократического вида. Несколько минут мы втроем вели
светский разговор. Анна Андреевна спросила меня, как военные бомбардировки
отразились на Лондоне. Я постарался ответить как можно обстоятельнее, тщетно
пытаясь преодолеть смущение, вызванное ее царственными манерами. Вдруг я
услышал, как чей-то голос с улицы выкрикнул мое имя. Я никак на отозвался,
убежденный, что мне это почудилось, но крик продолжался, и слово "Исайя"
звучало все более ясно. Я посмотрел в окно и увидел человека, в котором
сразу узнал Рандольфа Черчилля, сына Уинстона Черчилля. Похожий на сильно
подвыпившего студента, он стоял посреди большого двора и громко звал меня. Я
застыл, буквально пригвожденный к полу, не имея понятия, что мне делать в
этой ситуации. Наконец я пришел в себя, пробормотал извинения и бросился
вниз по лестнице, одержимый единственной мыслью - помешать новому пришельцу
подняться в комнату Ахматовой. Мой обеспокоенный спутник, критик, последовал
за мной. Когда мы вышли во двор, Рандольф, радостно выкрикивая приветствия,
быстрыми шагами направился в нашу сторону. "Я полагаю, вы еще не знакомы с
мистером Рандольфом Черчиллем?" - автоматически обратился я к критику. Тот
застыл на месте, замешательство на его лице сменилось ужасом, и вдруг его
как ветром сдуло. Я больше никогда не видел его, но слышал, что его работы
продолжают издаваться в Советском Союзе, из чего заключил, что та встреча не
нанесла ему вреда. Я никогда не замечал за собой слежки, но в том, что
следили за Рандольфом Черчиллем, не было сомнений. Как раз после этого
случая стали распространяться слухи о том, что иностранная делегация прибыла
в Ленинград с целью убедить Анну Ахматову покинуть Россию, и что Уинстон
Черчилль, многолетний поклонник Ахматовой, прислал специальный самолет,
чтобы переправить ее в Англию, и прочие небылицы.
Я не видел Рандольфа с наших студенческих дней в Оксфорде. Поспешно
уведя его подальше от Фонтанного дома, я спросил, что все это означает. Он
рассказал, что в настоящее время работает в Москве в качестве сотрудника
одной американской газеты. Сейчас он приехал с деловым визитом в Ленинград,
и первой его заботой было поставить в холодильник только что купленную
баночку икры. Рандольф совсем не говорил по-русски, а его переводчик куда-то
исчез. Безуспешно ища помощи, он случайно наткнулся на Бренду Трипп. Когда
та сообщила, что я в Ленинграде, он чрезвычайно обрадовался, поскольку
решил, что я прекрасно смогу заменить ему переводчика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22