Гример пулей выскакивает из комнаты и вот уже почти вся труппа мчится на такси, на частниках, на попутках на окраину города: на улицу Чкалова, дом 4, дом, который приметил Ширвиндт еще при въезде в Пермь. Приезжают и видят задрипанную керосиновую лавку. Но гример-то понимает, что все это камуфляж, и начинает давить на продавца.
— Чего вы боитесь? Мы московские артисты: сегодня здесь, завтра — там. Никто ничего не узнает. Все будет шито-крыто. А мы у вас весь товар заберем.
— Какой товар? — ничего не может понять продавец. — Вот мой товар — керосин. Хотите — берите, хоть весь! Какие замшевые пиджаки? Вы с ума сошли! Какой дурак будет держать в керосиновой лавке замшевые пиджаки?
Все лезут в лавку, чтобы лично убедиться, что пиджаков, действительно, нет и, в конце концов, убеждаются.
Назад едут все вместе автобусом. Мрачные и с желанием мести. А кто виноват? Гример виноват.
Был у нас в труппе артист Гоша (царство ему небесное!). И вот прибегает он однажды ко мне в номер чуть не со слезами на глазах.
— Левочка! Левочка! Что мне делать? Пришла срочная телеграмма. Вот: «Прилетай зпт Миша проглотил шуруп тчк Целую бабушка». Что делать?..
— А что делать, — говорю, — вылетай! Я за тебя сыграю роль. И ни о чем не беспокойся.
— Спасибо! Ты настоящий друг! — И убегает.
Сажусь, начинаю учить роль — спектакль в тот же вечер. И тут опять прибегает Гоша, но на этот раз радостный.
— Левочка! Пришла еще одна телеграмма. Слушай: «Шуруп вышел зпт можешь не вылетать тчк Целую бабушка».
Веселое время — гастроли! Праздник души и сердца.
Это было, когда мы гастролировали в Узбекистане.. Среди артистов пополз слушок, что Ширвиндта и Державина пригласили выступить на каком-то важном правительственном приеме. Кто, кроме них, еще будет участвовать в концерте — тайна. Наверное, государственная. И об этом опять же знают только Ширвиндт и Державин.
Прошелестел еще один слушок: платить артистам по этическим соображениям не будут. Но зато вручат дорогие — очень дорогие! — подарки. А кому не хочется получить восточный подарок! Наверняка что-нибудь бесценное.
Артист, назову его Сережей, недолго мучился гамлетовскими сомнениями: быть или не быть. Конечно, быть! И он направился к неразлучным друзьям.
— Ребята, — попросил он, — включите меня в свой список. Что вам стоит?
— Сложно, — задумался Ширвиндт. — Ты же сам понимаешь — это на правительственном уровне.
— Да я понимаю... И все же?
— Даже не знаю. Ладно, ничего не обещаю, но я поговорю.
— Я тебя прошу.
— Сделаю все, что могу.
Дня через два-три Ширвиндт подходит к Сереже и ласково улыбается.
— Ну, — говорит, — старик, поздравляю: тебя включили в концерт — будешь ведущим. Но текст придется заучить на узбекском языке. Как, справишься?
— Спрашиваешь!
Дал ему Ширвиндт текст на узбекском языке, написанный русскими буквами, и предупредил:
— Срок тебе — десять дней. Не тяни, сразу же начинай учить.
А жили они в соседних номерах, где все прослушивалось. И, попивая узбекское вино, Саша с Мишей от души веселились, слушая, как за стеной целыми днями Сережа бубнит:
— Дыр-быр-бур... Бур-дур-дыр...
Наконец проходят десять дней и довольный Сереже заходит к соседям.
— Я готов. Когда концерт?
— Какой концерт? — Ширвиндт явно не понимает, о чем идет речь.
— Как «какой»? — Сережа в растерянности. — Концерт, где подарки будут давать.
— Понятия не имею.
— Да ты же мне текст дал — на узбекском языке. Я его выучил наизусть!
— Старик, я же не знаю узбекский. Как я мог тебе дать?
— А сейчас посмотрим...
Сережа выбегает из номера и вскоре возвращается с узбеком.
— Вот, — дает он ему текст и тычет в него пальцем, — прочитай-ка, что здесь написано.
Тот долго рассматривает бумажку и с трудом начинает читать:
— Дыр-быр-бур... Ребята, это какая-то хреновина, извините меня. По-моему, такого языка вообще нет.
И тогда до Сережи доходит.
— Ну, паразиты, — грозит он, — я вам тоже сделаю! — И хлопает дверью.
А что? Пустячок, а приятно.
Да разве же мы задумывались, опуская в трубу кошку: приятно это ей или неприятно? А разве мы жалели влюбленного фраера, который бил со всего маху носком в бетонную стену и корчился от боли?
Мы просто не задумывались над этим. Главное, нам было смешно и весело! И мы никого не хотели обидеть. Да разве ж и можно веселой шуткой обидеть кого-то?
И я снова и снова раздумываю над своим почетным званием Трагический клоун, которое мне льстит. Почему?
Может быть, дорогой моему сердцу читатель и зритель, когда мы вместе с вами закончим эту книгу, то найдем ответ на этот вопрос.
Коля пришел на заседание Академии травильщиков с кулечком в руках.
— Что это? — спросил председатель, ожидая услышать очередную историю.
— Яички, — простодушно ответил Коля и уточнил: — Десять штук.
— Зачем?
— Начинаю новую жизнь.
— Как это? — не понял председатель.
— А очень просто: бросаю пить и перехожу на диетическое питание.
— Да это же здорово! — возбудились академики. — Это же непременно надо отметить! Ведь новая жизнь начинается раз в жизни! И прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно!
— Ребята, — остановил общий порыв Коля. — Я же ясно сказал: начинаю новую жизнь.
— Так и мы об этом! — сказал Борис Годунов в шапке Мономаха и со скипетром в руке.
Предстоял спектакль «Борис Годунов», и все бояре были в гриме и в шубах. И никто не хотел, чтобы такое великое событие не было отмечено достойным образом,
Тогда я предложил компромиссное решение.
— Коля, — сказал я, — не будем гадать, какая жизнь лучше, старая или новая. Клади свой кулечек на стол.
— Зачем? — не понял Коля, нежно прижимая свое диетическое питание к груди.
— Клади, клади. Царь-батюшка ударит по нему скипетром, и, если после этого останется хотя бы одно целое яйцо, я ставлю тебе литр.
Коля был настоящим артистом и азартным человеком и не сразу понял подвох — игра заинтересовала его. Он с готовностью положил свой кулечек на стол, и мы все замерли.
Борис Годунов примерился и жахнул царским скипетром по яйцам так, что даже и хруста никто не услышал — только короткий стук: бам!
Коля бросился к тому, что осталось от кулечка, и стал лихорадочно перебирать то, что превратилось в гоголь-моголь.
— Есть! — выкрикнул он, наконец, с торжеством и поднял над головой целое яйцо.
Пришлось мне бежать за двумя бутылками...
Колю мы посадили на такси далеко за полночь. Его новая жизнь не состоялась.
Если пилот не может не летать, то актер не может не играть. Если его не будет окружать атмосфера игры, он просто задохнется в творческом вакууме. И он, порой даже бессознательно, ищет и находит для себя игровую ситуацию.
И не были ли наши шутки и розыгрыши импровизированными этюдами, в которых каждый из их участников, сам того не сознавая, оттачивал свое мастерство?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58