Водитель притормаживает и говорит:
— Василий Макарович, вам лучше здесь выйти.
Шукшин сжимает в руках шапку и вдруг говорит:
— Пусть он только на меня крикнет — я ему крикну... — И выходит.
Потом выяснилось, что его вызывал министр кинематографии, чтобы обсудить начало «Калины красной». А надо сказать, что Шукшина часто предавали. Даже его друзья. В глаза хвалили, а за глаза шептали тому же министру: «Зачем нам нужна картина о бунтаре? Не нужна нам такая картина!»
И вот в кабинете долго-долго говорили, министр вилял-вилял и, подводя черту под разговором, сказал:
— Ну, знаете, Василий Макарович, давайте так: я начальство, мне и решать!
И Шукшин неожиданно спросил:
— Слушай, начальство, когда у тебя рабочий день кончается?
— Ну, в семнадцать часов.
— А в семнадцать часов одну минуту я тебя пошлю знаешь куда? — И Шукшин пояснил куда.
Не знаю, пошел туда министр, куда его Макарыч послал, или не пошел. Но, говорят, он сидел после этого в кабинете, не вылезая, три часа — видно, обдумывал, что ему делать.
А в день смерти Макарыча... Наверное, такое только у нас бывает... Вот как это считать: кощунство — не кощунство? Не знаю. В день его смерти на одной из дверей «Мосфильма» прибили табличку: «Калина красная». Василий Шукшин». А что же при жизни-то?
Многие не хотели, чтобы снималась эта картина. Ему даже в группе вставляли палки в колеса.
Помню, из Белозерска надо было вывезти на профилактику аппаратуру и прихватить отснятый материал. Из свободных людей были только я да парнишка — ассистент оператора. И Шукшин попросил меня:
— Помоги парню. Одному ему не справиться.
Понятное дело: огромные кофры с аппаратурой, пленки — там и вдвоем-то намаешься.
— Приедете в Вологду, — успокаивает Шукшин, — там вас встретят, помогут сесть на самолет. Прилетите в Москву, вас там тоже встретят и отвезут со всем хозяйством на «Мосфильм».
Приехали в Вологду — никто нас не встретил. Взяли мы машину, загрузили с этим парнем и поехали в аэропорт. Приезжаем и узнаем, что такого рейса, который нам назвали, вообще нет и в помине. Мы назад, на вокзал. Приехали. Оказалось, что билетов нет, и в Москву уехать никак невозможно.
Выгрузили мы эту груду коробок и ящиков на привокзальной площади и стали по очереди охранять ее — цена этой аппаратуры была фантастической. А пленки? Это же весь материал, отснятый в экспедиции! И пошел я к начальнику вокзала.
— Никак не можем уехать, — говорю.
— Никто не может уехать, — отвечает. — Вы видите, у меня здесь, как во время войны.
— Понимаете, — продолжаю, — у нас дорогостоящая аппаратура.
— У всех аппаратура.
— Да это картина «Калина красная»! Шукшин снимает!
Он сразу замер.
— Кто? — переспрашивает.
— Шукшин, — говорю. — С Белозерска привезли.
— Шукшин? Новую картину? Какую?
Я ему вкратце рассказал сюжет фильма, и начальник загорелся.
— Ребята, да вы что! Первым же поездом! Сейчас телегу притащим!
Притащили огромную телегу для багажа, мы в нее все сложили и подкатили к тому месту, где, как сказал начальник, остановится наш вагон. Наконец сели. Приезжаем в Москву, и здесь нас никто не встречает. Погрузили свой багаж в такси и привезли ко мне домой. Я тут же позвонил на «Мосфильм» и сказал, что вся аппаратура и пленка «Калины красной» у меня дома.
Все это забрали у меня только через неделю.
Очень многие хотели, чтобы не было этой картины. Картины под названием «Калина красная»...
Вот сколько веселых и грустных историй напомнил мне обычный русский самовар, который подарил мне Толя Заболоцкий.
А это уже опять из мира спорта: две хоккейные шайбы. На одной написано: «Владислав Третьяк. На память». А на другой — эмблема чемпионата мира, который состоялся в Западной Германии.
Я поехал туда в составе группы поддержки. Нас было в этой группе три человека: певец Иосиф Кобзон, пародист Саша Иванов и я. Мы выехали по туристическим путевкам за символическую плату.
Но перед тем как выехать, в Москве появился мой друг Фима Нухимзон. Он когда-то руководил симферопольским Клубом веселых и находчивых. Остроумнейший человек. Он вручил мне набор красивых нагрудных значков и сказал:
— Будешь вручать эти значки лучшему игроку после каждого матча.
Я стал рассматривать эти значки и пришел в ужас. На одних было написано: «Ребята, канадцам — конец!» Только слово «конец» заменили другим, более емким русским словом. На других: «Ребята, чехам — мгм!», «Ребята, американцам — мгм!», «Ребята, немцам — мгм!» Только на одном была приличная надпись: «Ребята, отыграем клёво, и рядом с вами Дуров Лёва!»
Показал я эти сувениры друзьям, и они в один голос стали меня отговаривать:
— Ни в коем случае не вези ты эти подарки! Тебя на таможне сразу завернут.
Но все обошлось, и я благополучно пересек с этим товаром государственную границу. А потом действительно после каждого матча вручал лучшему игроку значок. Ох, и похохотали же наши ребята!
А я сам ходил все время с одним значком. И вот с ним-то и нарвался однажды на одну любительницу сувениров. Она подошла ко мне и с восторгом сказала на ломаном русском:
— Боже мой, Боже мой! Какой изумительный у вас значок! Я из Америки. Любительница сувениров. Продайте мне, пожалуйста, этот замечательный сувенир!
А на нем как раз было написано: «Ребята, американцам —мгм!»
Я покраснел и говорю:
— Знаете, я не могу его продать, я должен вручить его Третьяку.
— Тем более!
— А во-вторых, — говорю, — я вам ни за что бы не продал, а просто подарил. Но не могу же оставить Вячеслава Третьяка без этого значка.
А она не отступает и умоляет:
— Ну я прошу вас. Взамен я куплю вам все сувениры, которые продаются на стадионе.
А там чего только не продавали: каски, рубахи со всеми номерами, клюшки, шайбы — все, что угодно.
— Нет, — говорю, — ни за что!
Она очень расстроилась и наконец-то отвязалась от меня. А я был рад, что не уступил ее мольбам, потому что после матча торжественно вручил значок Третьяку, который, как всегда, блистательно отстоял эту игру.
Вообще говоря, Владислав пользовался на чемпионате огромной популярностью. Сидим мы как-то с ним возле стадиона на лавочке, и вижу — появляются две молодые женщины, очень красивые высокие блондинки. На их красных майках написано: «СССР». А когда одна из них повернулась, чтобы что-то сказать подруге, я увидел надпись и на спине: «Третьяк».
— Смотри, — говорю, — Владислав, в твоих майках ходят.
А он:
— О-о! Мои курочки. Сейчас они подойдут, возьмут автограф и уйдут. Эти девушки из Швеции. Они ездят за мной по всему миру. Никаких претензий у них ко мне нет. Просто вот такие поклонницы: приезжают во все страны, где я играю, берут автограф именно в этой стране и уезжают. Из-за меня им пришлось выучить русский язык.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
— Василий Макарович, вам лучше здесь выйти.
Шукшин сжимает в руках шапку и вдруг говорит:
— Пусть он только на меня крикнет — я ему крикну... — И выходит.
Потом выяснилось, что его вызывал министр кинематографии, чтобы обсудить начало «Калины красной». А надо сказать, что Шукшина часто предавали. Даже его друзья. В глаза хвалили, а за глаза шептали тому же министру: «Зачем нам нужна картина о бунтаре? Не нужна нам такая картина!»
И вот в кабинете долго-долго говорили, министр вилял-вилял и, подводя черту под разговором, сказал:
— Ну, знаете, Василий Макарович, давайте так: я начальство, мне и решать!
И Шукшин неожиданно спросил:
— Слушай, начальство, когда у тебя рабочий день кончается?
— Ну, в семнадцать часов.
— А в семнадцать часов одну минуту я тебя пошлю знаешь куда? — И Шукшин пояснил куда.
Не знаю, пошел туда министр, куда его Макарыч послал, или не пошел. Но, говорят, он сидел после этого в кабинете, не вылезая, три часа — видно, обдумывал, что ему делать.
А в день смерти Макарыча... Наверное, такое только у нас бывает... Вот как это считать: кощунство — не кощунство? Не знаю. В день его смерти на одной из дверей «Мосфильма» прибили табличку: «Калина красная». Василий Шукшин». А что же при жизни-то?
Многие не хотели, чтобы снималась эта картина. Ему даже в группе вставляли палки в колеса.
Помню, из Белозерска надо было вывезти на профилактику аппаратуру и прихватить отснятый материал. Из свободных людей были только я да парнишка — ассистент оператора. И Шукшин попросил меня:
— Помоги парню. Одному ему не справиться.
Понятное дело: огромные кофры с аппаратурой, пленки — там и вдвоем-то намаешься.
— Приедете в Вологду, — успокаивает Шукшин, — там вас встретят, помогут сесть на самолет. Прилетите в Москву, вас там тоже встретят и отвезут со всем хозяйством на «Мосфильм».
Приехали в Вологду — никто нас не встретил. Взяли мы машину, загрузили с этим парнем и поехали в аэропорт. Приезжаем и узнаем, что такого рейса, который нам назвали, вообще нет и в помине. Мы назад, на вокзал. Приехали. Оказалось, что билетов нет, и в Москву уехать никак невозможно.
Выгрузили мы эту груду коробок и ящиков на привокзальной площади и стали по очереди охранять ее — цена этой аппаратуры была фантастической. А пленки? Это же весь материал, отснятый в экспедиции! И пошел я к начальнику вокзала.
— Никак не можем уехать, — говорю.
— Никто не может уехать, — отвечает. — Вы видите, у меня здесь, как во время войны.
— Понимаете, — продолжаю, — у нас дорогостоящая аппаратура.
— У всех аппаратура.
— Да это картина «Калина красная»! Шукшин снимает!
Он сразу замер.
— Кто? — переспрашивает.
— Шукшин, — говорю. — С Белозерска привезли.
— Шукшин? Новую картину? Какую?
Я ему вкратце рассказал сюжет фильма, и начальник загорелся.
— Ребята, да вы что! Первым же поездом! Сейчас телегу притащим!
Притащили огромную телегу для багажа, мы в нее все сложили и подкатили к тому месту, где, как сказал начальник, остановится наш вагон. Наконец сели. Приезжаем в Москву, и здесь нас никто не встречает. Погрузили свой багаж в такси и привезли ко мне домой. Я тут же позвонил на «Мосфильм» и сказал, что вся аппаратура и пленка «Калины красной» у меня дома.
Все это забрали у меня только через неделю.
Очень многие хотели, чтобы не было этой картины. Картины под названием «Калина красная»...
Вот сколько веселых и грустных историй напомнил мне обычный русский самовар, который подарил мне Толя Заболоцкий.
А это уже опять из мира спорта: две хоккейные шайбы. На одной написано: «Владислав Третьяк. На память». А на другой — эмблема чемпионата мира, который состоялся в Западной Германии.
Я поехал туда в составе группы поддержки. Нас было в этой группе три человека: певец Иосиф Кобзон, пародист Саша Иванов и я. Мы выехали по туристическим путевкам за символическую плату.
Но перед тем как выехать, в Москве появился мой друг Фима Нухимзон. Он когда-то руководил симферопольским Клубом веселых и находчивых. Остроумнейший человек. Он вручил мне набор красивых нагрудных значков и сказал:
— Будешь вручать эти значки лучшему игроку после каждого матча.
Я стал рассматривать эти значки и пришел в ужас. На одних было написано: «Ребята, канадцам — конец!» Только слово «конец» заменили другим, более емким русским словом. На других: «Ребята, чехам — мгм!», «Ребята, американцам — мгм!», «Ребята, немцам — мгм!» Только на одном была приличная надпись: «Ребята, отыграем клёво, и рядом с вами Дуров Лёва!»
Показал я эти сувениры друзьям, и они в один голос стали меня отговаривать:
— Ни в коем случае не вези ты эти подарки! Тебя на таможне сразу завернут.
Но все обошлось, и я благополучно пересек с этим товаром государственную границу. А потом действительно после каждого матча вручал лучшему игроку значок. Ох, и похохотали же наши ребята!
А я сам ходил все время с одним значком. И вот с ним-то и нарвался однажды на одну любительницу сувениров. Она подошла ко мне и с восторгом сказала на ломаном русском:
— Боже мой, Боже мой! Какой изумительный у вас значок! Я из Америки. Любительница сувениров. Продайте мне, пожалуйста, этот замечательный сувенир!
А на нем как раз было написано: «Ребята, американцам —мгм!»
Я покраснел и говорю:
— Знаете, я не могу его продать, я должен вручить его Третьяку.
— Тем более!
— А во-вторых, — говорю, — я вам ни за что бы не продал, а просто подарил. Но не могу же оставить Вячеслава Третьяка без этого значка.
А она не отступает и умоляет:
— Ну я прошу вас. Взамен я куплю вам все сувениры, которые продаются на стадионе.
А там чего только не продавали: каски, рубахи со всеми номерами, клюшки, шайбы — все, что угодно.
— Нет, — говорю, — ни за что!
Она очень расстроилась и наконец-то отвязалась от меня. А я был рад, что не уступил ее мольбам, потому что после матча торжественно вручил значок Третьяку, который, как всегда, блистательно отстоял эту игру.
Вообще говоря, Владислав пользовался на чемпионате огромной популярностью. Сидим мы как-то с ним возле стадиона на лавочке, и вижу — появляются две молодые женщины, очень красивые высокие блондинки. На их красных майках написано: «СССР». А когда одна из них повернулась, чтобы что-то сказать подруге, я увидел надпись и на спине: «Третьяк».
— Смотри, — говорю, — Владислав, в твоих майках ходят.
А он:
— О-о! Мои курочки. Сейчас они подойдут, возьмут автограф и уйдут. Эти девушки из Швеции. Они ездят за мной по всему миру. Никаких претензий у них ко мне нет. Просто вот такие поклонницы: приезжают во все страны, где я играю, берут автограф именно в этой стране и уезжают. Из-за меня им пришлось выучить русский язык.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58