— огрызнулся хозяин. — Найдешь — трекни: пусть собирается в Москву. Остальное узнает у меня.
Черницын раздумчиво помотал головой.
— А вот в лаборатории...
— Что случилось в лаборатории? Не тяни кота за хвост — поцарапает!
— Там трезвости не хватает...
— Черти безрогие! Сейчас хвосты повыдергаю! Сколько раз говорено: на работе — ни капли! Небось, Аптекарь — в загуле?
— Самолично, — охотно подтвердил стукач. — Песни религиозные поет, плачет. Вчера гопака отплясывал...
— Разговорился, молчун? За мной — рысью! Сейчас покажу ему религию в натуральную величину!
Разгневанный Мамыкин ринулся по трапу. Черницын изо всех сил старался не отстать.
Так называемая лаборатория устроена в трюме старой, отработавшей свой ресурс, баржи. Подремонтировали, подкрасили, сварили лесенку, ведущую на палубу, провели элентричество, натаскали разные пробирки, колбы, реторты, мерные стаканы, трубки и прочую мудоту. Нужную и ненужную.
Вдоль металлической стены тянется, так называемая, «технологическая линия». В ее начале в автоклаве кипит адское варево, распространяя по помещению алкогольный запашок. Шипят горелки, фыркают фильтры, пошевеливаются трубки. В конце линии в подставленную емкость капает готовый «продукт».
У противоположной стены стоят два лабораторных стола. На них расставлены все те же колбы и штатив с пробирками, в эмалированных мисках и в стеклянных ящиках — белый порошок.
В углу развешаны иконы, теплится лампада.
По помещению расхаживает Аптекарь. Худощавый мужчина, перешагнувший сороковой порог, со вз"ерошенными пегими волосами, в рваном, затрапезном халате, которому пора превратиться в тряпку для мытья полов.
Бывший кандидат химических наук, бывший ведущий специалист НИИ, бывший любящий и любимый муж и отец, наконец, бывший человек. Сейчас — живой труп, безвольное приложение к ретортам и пробиркам.
Аптекарь не поет и не пляшет, даже не покачивается. Вскарабкавшись по лесенке, отчаянно колотит кулаками по стальной двери палубной надстройки.
— Откройте, нелюди! Пустите подышать — задохнулся!
Толстомордый охранник прохаживается рядом с надстройкой, поправляет доску, упертую в дверь и выжидающе смотрит на хозяина. Пустить Аптекаря или самому спуститься в трюм и набить ему морду?
— А ты говорил: дефицит трезвости? — насмешливо упрекнул стукача Мамыкин. Он уже успокоился, даже повеселел. — Нормальное состояние нормального алхимика. Разве пьяные так орут? Так и быть, выпусти страдальца
— Погодите...
— Я что сказал? — обозлился Мамыкин. — Выпустить!
Аптекарь вывалился на палубу мешком с требухой, пропитанным вонючим запахом. Жадно задышал, глотая чистый речной воздух. Оклемавшись, попытался подняться — не получилось, не позволила навалившаяся слабость.
Достал из кармана халата плоскую фляжку, отхлебнул. Склонив растрепанную голову набок, прислушался к реакции организма. Удовлетворенно вздохнул. Закусил «марсом».
— Как раз — сто пятьдесят! Норма... Теперь отдохнуть... Сделай паузу, скушай твикс... Больно сухие палочки, в горло не лезут... Придется смочить.
Еще один глоток едучего самопала заеден все тем же «марсом».
Неожиданно Аптекарь бросился на колени, приложился лбом к проржавевшему палубному настилу. Горестно завыл.
— Господи! То-есть, Матерь Божья, прости раба своего,
многогрешного и пьяного! Хочешь, спою тебе псалом? Что, не хочешь? Тогда сама пой, а я послушаю...
Пьяное бормотание становится тише и тише.
— Все, готов, — тихо вымолвил Черницын. Будто надвинул на гроб крышку.
Мамыкин, наклонившись над входом в трюм, с интересом оглядел помещение. Лабораторию он посещает редко. Не потому, что равнодушен к изготовляемому в ней «товару» — исключительно в целях конспирации. Всесильный босс в городе — слишком заметная личность, его передвижения всегда под контролем так называемой общественности. Не стоит привлекать внимание к ненумерованному «цеху».
— Гляди-ка, целый НИИ! А ведь раньше все было поскромней. Появилась новая технология? Или изобрели что-нибудь свеженькое?
— Старое, Григорий Матвеич. Самопал. Тот самый, из фильма «Пес Барбос и необыкновенный кросс». Желаете испробовать?
Ответить на заманчивое предложение Мамыкин не успел — на полу заворочался очухавшийся Аптекарь. Встал на четвереньки, помотал головой.
— Мне... нам... необходим спирт... Технологический...
— Андрей Владимирович, батенька вы наш, безгрешная душа, у нас качественного спирта — хоть залейся.
Алкаш оперся обоими руками о настил палубы, поднялся. Стоит, покачиваясь.
— Пашка не дает настоящий продукт. Срезал лимит.
Черницын, глядя с опаской на хозяина, схватил Аптекаря за
отвороты халата.
— Я тебе, немочь ходячая, не лимиты — причиндалы срежу! Вместо работы, стоишь на карачках и распеваешь псалмы, вонючий кандидат! Бездельник гребаный! Как только терпит тебя руководство на ответственной должности?
Осторожно покосился на директора. Правильно лизнул или переборщил?
Мамыкин во все глаза пялился на «молчуна». Тот, общаясь с ним двух слов сказать не может, выдавливает их, как выдавливают из тюбика затвердевшую пасту. А тут выдает целыми очередями!
— На карачках потому, что груз давит непомерный. Нечеловеческий груз...
— Давит — облегчись! В речку!
Окончательно войдя в штопор, Черницын толкнул Аптекаря к стене, носом в календарь с изображением Джоконды. Из носа закапала кровь.
— Прекрати, Павел! — приказал Мамыкин, подавая несчастному ученому носовой платок. — Никто не застрахован от переутомления, нервных срывов... Так я говорю, Андрей Владимирович?
Аптекарь не всхлипнул, не расслабился, наоборот, гордо выпрямился. Сработали, казалось бы, навсегда утерянные остатки человеческого достоинства.
— Если вы меня купили с потрохами, если держите в этом бункере, как несчастного Минотавра, тогда, конечно, имеют место и переутомления и нервные стрессы... Но это не значит, что ваше прилипало вправе руки распускать!
Смотреть на несчастного алкаша было и жалко и смешно. Мамыкин привычно подавил в себе сочувствие, изгнал смешливость. Аптекарь — нужный человек, от него зависит многое, очень многое!
— Согласен. Издеваться никто не вправе. Даже я. Обещаю впредь не допускать подобного отношения!
— Я больше не могу так... Поверьте, не могу!
— Придется собраться с силами. Кроме вас, не кому... Сегодняшнюю норму осилили?
Аккуратно промокнув даренным платочком выступившие слезы и остатки крови, Аптекарь деловито ответил:
— Почти сделал. Граммов двадцать еще выпариваются. Крепчайшее средство получилось...
— Спасибо. А как с успехами на другом поприще?
— Не мне судить.
— Замечательно! А говорите: не можете!
— Не могу убивать людей, — перекрестился Аптекарь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Черницын раздумчиво помотал головой.
— А вот в лаборатории...
— Что случилось в лаборатории? Не тяни кота за хвост — поцарапает!
— Там трезвости не хватает...
— Черти безрогие! Сейчас хвосты повыдергаю! Сколько раз говорено: на работе — ни капли! Небось, Аптекарь — в загуле?
— Самолично, — охотно подтвердил стукач. — Песни религиозные поет, плачет. Вчера гопака отплясывал...
— Разговорился, молчун? За мной — рысью! Сейчас покажу ему религию в натуральную величину!
Разгневанный Мамыкин ринулся по трапу. Черницын изо всех сил старался не отстать.
Так называемая лаборатория устроена в трюме старой, отработавшей свой ресурс, баржи. Подремонтировали, подкрасили, сварили лесенку, ведущую на палубу, провели элентричество, натаскали разные пробирки, колбы, реторты, мерные стаканы, трубки и прочую мудоту. Нужную и ненужную.
Вдоль металлической стены тянется, так называемая, «технологическая линия». В ее начале в автоклаве кипит адское варево, распространяя по помещению алкогольный запашок. Шипят горелки, фыркают фильтры, пошевеливаются трубки. В конце линии в подставленную емкость капает готовый «продукт».
У противоположной стены стоят два лабораторных стола. На них расставлены все те же колбы и штатив с пробирками, в эмалированных мисках и в стеклянных ящиках — белый порошок.
В углу развешаны иконы, теплится лампада.
По помещению расхаживает Аптекарь. Худощавый мужчина, перешагнувший сороковой порог, со вз"ерошенными пегими волосами, в рваном, затрапезном халате, которому пора превратиться в тряпку для мытья полов.
Бывший кандидат химических наук, бывший ведущий специалист НИИ, бывший любящий и любимый муж и отец, наконец, бывший человек. Сейчас — живой труп, безвольное приложение к ретортам и пробиркам.
Аптекарь не поет и не пляшет, даже не покачивается. Вскарабкавшись по лесенке, отчаянно колотит кулаками по стальной двери палубной надстройки.
— Откройте, нелюди! Пустите подышать — задохнулся!
Толстомордый охранник прохаживается рядом с надстройкой, поправляет доску, упертую в дверь и выжидающе смотрит на хозяина. Пустить Аптекаря или самому спуститься в трюм и набить ему морду?
— А ты говорил: дефицит трезвости? — насмешливо упрекнул стукача Мамыкин. Он уже успокоился, даже повеселел. — Нормальное состояние нормального алхимика. Разве пьяные так орут? Так и быть, выпусти страдальца
— Погодите...
— Я что сказал? — обозлился Мамыкин. — Выпустить!
Аптекарь вывалился на палубу мешком с требухой, пропитанным вонючим запахом. Жадно задышал, глотая чистый речной воздух. Оклемавшись, попытался подняться — не получилось, не позволила навалившаяся слабость.
Достал из кармана халата плоскую фляжку, отхлебнул. Склонив растрепанную голову набок, прислушался к реакции организма. Удовлетворенно вздохнул. Закусил «марсом».
— Как раз — сто пятьдесят! Норма... Теперь отдохнуть... Сделай паузу, скушай твикс... Больно сухие палочки, в горло не лезут... Придется смочить.
Еще один глоток едучего самопала заеден все тем же «марсом».
Неожиданно Аптекарь бросился на колени, приложился лбом к проржавевшему палубному настилу. Горестно завыл.
— Господи! То-есть, Матерь Божья, прости раба своего,
многогрешного и пьяного! Хочешь, спою тебе псалом? Что, не хочешь? Тогда сама пой, а я послушаю...
Пьяное бормотание становится тише и тише.
— Все, готов, — тихо вымолвил Черницын. Будто надвинул на гроб крышку.
Мамыкин, наклонившись над входом в трюм, с интересом оглядел помещение. Лабораторию он посещает редко. Не потому, что равнодушен к изготовляемому в ней «товару» — исключительно в целях конспирации. Всесильный босс в городе — слишком заметная личность, его передвижения всегда под контролем так называемой общественности. Не стоит привлекать внимание к ненумерованному «цеху».
— Гляди-ка, целый НИИ! А ведь раньше все было поскромней. Появилась новая технология? Или изобрели что-нибудь свеженькое?
— Старое, Григорий Матвеич. Самопал. Тот самый, из фильма «Пес Барбос и необыкновенный кросс». Желаете испробовать?
Ответить на заманчивое предложение Мамыкин не успел — на полу заворочался очухавшийся Аптекарь. Встал на четвереньки, помотал головой.
— Мне... нам... необходим спирт... Технологический...
— Андрей Владимирович, батенька вы наш, безгрешная душа, у нас качественного спирта — хоть залейся.
Алкаш оперся обоими руками о настил палубы, поднялся. Стоит, покачиваясь.
— Пашка не дает настоящий продукт. Срезал лимит.
Черницын, глядя с опаской на хозяина, схватил Аптекаря за
отвороты халата.
— Я тебе, немочь ходячая, не лимиты — причиндалы срежу! Вместо работы, стоишь на карачках и распеваешь псалмы, вонючий кандидат! Бездельник гребаный! Как только терпит тебя руководство на ответственной должности?
Осторожно покосился на директора. Правильно лизнул или переборщил?
Мамыкин во все глаза пялился на «молчуна». Тот, общаясь с ним двух слов сказать не может, выдавливает их, как выдавливают из тюбика затвердевшую пасту. А тут выдает целыми очередями!
— На карачках потому, что груз давит непомерный. Нечеловеческий груз...
— Давит — облегчись! В речку!
Окончательно войдя в штопор, Черницын толкнул Аптекаря к стене, носом в календарь с изображением Джоконды. Из носа закапала кровь.
— Прекрати, Павел! — приказал Мамыкин, подавая несчастному ученому носовой платок. — Никто не застрахован от переутомления, нервных срывов... Так я говорю, Андрей Владимирович?
Аптекарь не всхлипнул, не расслабился, наоборот, гордо выпрямился. Сработали, казалось бы, навсегда утерянные остатки человеческого достоинства.
— Если вы меня купили с потрохами, если держите в этом бункере, как несчастного Минотавра, тогда, конечно, имеют место и переутомления и нервные стрессы... Но это не значит, что ваше прилипало вправе руки распускать!
Смотреть на несчастного алкаша было и жалко и смешно. Мамыкин привычно подавил в себе сочувствие, изгнал смешливость. Аптекарь — нужный человек, от него зависит многое, очень многое!
— Согласен. Издеваться никто не вправе. Даже я. Обещаю впредь не допускать подобного отношения!
— Я больше не могу так... Поверьте, не могу!
— Придется собраться с силами. Кроме вас, не кому... Сегодняшнюю норму осилили?
Аккуратно промокнув даренным платочком выступившие слезы и остатки крови, Аптекарь деловито ответил:
— Почти сделал. Граммов двадцать еще выпариваются. Крепчайшее средство получилось...
— Спасибо. А как с успехами на другом поприще?
— Не мне судить.
— Замечательно! А говорите: не можете!
— Не могу убивать людей, — перекрестился Аптекарь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57