Он был посообразительнее дружка и уже успел спрятать в карман четыреста долларов, причитающихся им за работу.
– Старые, молодые, какая разница? – сказал он. – Всего-навсего небольшой урок, – и ухмыльнулся, потому что ему заранее объяснили что к чему.
К сожалению, они забыли столь же доступно объяснить все маленькому старичку-азиату в оранжевом кимоно, который сопровождал группу активисток, первой столкнувшуюся с Педастером и Джексоном.
– А ну, давайте сюда ваши листовки, – потребовал Педастер.
– По одной в руки, – ответила полногрудая дама в голубом, возглавлявшая отряд.
– Мне нужны все, – повторил громила.
– Нет, только одну.
Педастер достал из кармана нож.
– Вы меня плохо поняли: я прошу все. – И он посмотрел на Гумбо Джексона, который тоже стоял с ножом в руках.
– Спасай Чиуна! – завопила полногрудая предводительница и, замахнувшись сумочкой, больно стукнула Педастера по голове. К ней присоединились еще трое, размахивая увесистыми ридикюлями. Это было достаточно неприятно, и в конце концов Педастер решил пустить в ход оружие.
Но это ему не удалось. Он увидел, как в клубке тел, рук и дамских сумочек мелькнула высунувшаяся из оранжевого кимоно рука и нож исчез. Но что еще хуже, рука перестала действовать. Обернувшись к Гумбо, он успел заметить, как оранжевый рукав глубоко вошел тому в живот. Гумбо растекся по тротуару, как сырое яйцо.
Педастер взглянул на друга детства, распластавшегося по земле, на женщин, склонившихся над ним, и сделал то, чему его учили с младых ногтей, – дал деру.
А сзади доносились женские голоса:
– С Чиуном все в порядке? Он не пострадал? Эти черные не ранили вас?
Только оказавшись за три квартала от места происшествия, Педастер вспомнил, что те четыре сотни остались у Гумбо. Ну и черт с ним, решил Педастер. Если останется жив, считай, он их заслужил. Педастеру они ни к чему, потому что он едет в Алабаму, к семье. Прямо сейчас.
К вечеру каждый житель города получил листовку, брошюру или буклет с призывом голосовать за Полани. На следующий день команда женщин обошла все дома, объясняя, почему честные, уважающие себя люди должны голосовать только за Полани. На улицах было столько активистов, агитирующих за Полани, что агитаторы Картрайта начинать чувствовать себя белыми воронами. Они крались вдоль стен, ныряли в бары и предпочитали лучше выбросить остатки рекламной литературы в сточную канаву, чем попасться под горячую руку острым на язычок женщинам, почему-то поддерживающим Полани.
По всему городу ездили грузовички с громкоговорителями, из которых доносилось: «Свет солнца приятней. Голосуйте за Полани».
А в кабачках и гостиных, где шум кондиционеров заглушал уличные громкоговорители, реклама лилась из телевизоров и радиоприемников, заполняя Майами-Бич. «Голосуйте за Полани!» – требовала она.
Через установленный в каюте радиоприемник она долетела и до серебристо-белой яхты, мягко покачивающейся на волнах в полумиле от берега.
Маршал Дворшански с разлаженном выключил приемник и повернулся к дочери, казавшейся невозмутимой в безупречном брючном костюме из отбеленного льна.
– Я такого не ожидал, – сказал маршал и принялся расхаживать по каюте, играя мощными мускулами плеч, рельефно выделяющимися под облегающей синей тенниской.
– Чего именно?
– Что Полани сможет развернуть такую мощную агитацию. Не ожидал, – произнес он, и в голосе его прозвучал упрек, – что твоя работа принесет такие плоды.
– Я сама ничего не понимаю, – откликнулась Дороти Уокер. – Я лично утвердила рекламу на телевидении и в газетах – потому что в жизни не видела ничего хуже. Я считала это лучшим способом впустую истратить их деньги.
– Впустую? Ха, – сказал старый маршал, который в этот момент вдруг превратился в злобного старикашку. – Эти деньги помогут им выиграть выборы.
Мы должны придумать что-то еще.
Дороти Уокер встала и оправила пиджак.
– Отец, полагаю, это должна сделать я. Мы узнаем, есть ли у этого Римо слабое место.
Глава 24
– Мне нужно, чтобы в каждой пачке было по сотне штук, – заявила Римо миссис Этель Хиршберг. – Не девяносто девять, не сто одна, а ровно сотня, так что потрудитесь пересчитать.
– Сами считайте, – ответил Римо. – В этих пачках ровно по сотне штук.
– Как вы можете это утверждать, если не пересчитали их?! Сделали все кое-как, наспех, а теперь говорите, что здесь сто штук. Слава Богу, я не так легкомысленна в делах.
– Здесь сотня, – упрямо повторил Римо.
Вот уже час, как Этель Хиршберг пристроила его к делу, – он должен был распаковывать большие коробки, битком набитые рекламной литературой, и увязывать брошюры в пачки по сто. Для Римо это было не сложнее карточного фокуса – пробежав пальцами по пачке, он мог точно сказать, сколько в ней штук.
– Здесь сотня, – снова произнес он.
– Нет, вы сосчитайте, – не унималась Этель Хиршберг. Тут из кабинета Тери Уокер вышел Чиун. На нем было тяжелое кимоно из черной парчи, и от него исходила вселенская безмятежность.
– Чиун! – взмолился Римо.
Чиун обернулся, бесстрастно взглянул на ученика, а затем расплылся в улыбке, увидев миссис Хиршберг.
– Прошу тебя, подойди сюда! – попросил Римо.
Миссис Хиршберг покачала головой.
– Это ваш отец, а вы говорите с ним в таком тоне. «Подойди сюда!» Никакого уважения к старшим!
Чиун приблизился к ним. Римо и Этель, перебивая друг друга, попытались изложить ему суть спора.
– Мне нужны пачки по сто штук, – говорила Этель.
– Здесь в каждой по сто штук, – перебивал Римо.
– Разве трудно их пересчитать? Хотя бы чтоб убедиться, что мы не расходуем лишнего!
– Зачем мне их считать, если я и так знаю, что их там сто?!
Наконец Римо взмолился:
– Скажи сам, сколько здесь штук?
Кореец перевел взгляд на пачку брошюр, взвесил ее на руке и авторитетно произнес:
– В этой пачке сто две штуки.
– Вот видите, – воскликнула Этель. – Сейчас же все пересчитайте!
Когда она ушла, Римо спросил:
– Зачем ты это сделал, Чиун? Ты же знаешь, что здесь ровно сто!
– Откуда такая уверенность? Что, непогрешимый не может ошибаться?
– Нет, я могу ошибаться, но в данном случае я прав. Здесь ровно сто штук.
– Ну и что? Из-за каких-то двух брошюрок ты ссоришься с нашей активисткой! Разве можно выиграть войну, проиграв все сражения?
– Черт побери, Чиун, я не в силах терпеть, чтобы эта женщина все время мной командовала. Кажется, я уже целую вечность ишачу на нее. Сотня есть сотня. Зачем мне их считать, если я могу по весу определить, сколько их?
– Потому что в противном случае все наши дамы уйдут. Что ты тогда станешь делать? Вернешься к своему глупому ребяческому плану применять против врага ограниченное насилие? К плану, который, скорее всего, приведет тебя к самоуничтожению?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
– Старые, молодые, какая разница? – сказал он. – Всего-навсего небольшой урок, – и ухмыльнулся, потому что ему заранее объяснили что к чему.
К сожалению, они забыли столь же доступно объяснить все маленькому старичку-азиату в оранжевом кимоно, который сопровождал группу активисток, первой столкнувшуюся с Педастером и Джексоном.
– А ну, давайте сюда ваши листовки, – потребовал Педастер.
– По одной в руки, – ответила полногрудая дама в голубом, возглавлявшая отряд.
– Мне нужны все, – повторил громила.
– Нет, только одну.
Педастер достал из кармана нож.
– Вы меня плохо поняли: я прошу все. – И он посмотрел на Гумбо Джексона, который тоже стоял с ножом в руках.
– Спасай Чиуна! – завопила полногрудая предводительница и, замахнувшись сумочкой, больно стукнула Педастера по голове. К ней присоединились еще трое, размахивая увесистыми ридикюлями. Это было достаточно неприятно, и в конце концов Педастер решил пустить в ход оружие.
Но это ему не удалось. Он увидел, как в клубке тел, рук и дамских сумочек мелькнула высунувшаяся из оранжевого кимоно рука и нож исчез. Но что еще хуже, рука перестала действовать. Обернувшись к Гумбо, он успел заметить, как оранжевый рукав глубоко вошел тому в живот. Гумбо растекся по тротуару, как сырое яйцо.
Педастер взглянул на друга детства, распластавшегося по земле, на женщин, склонившихся над ним, и сделал то, чему его учили с младых ногтей, – дал деру.
А сзади доносились женские голоса:
– С Чиуном все в порядке? Он не пострадал? Эти черные не ранили вас?
Только оказавшись за три квартала от места происшествия, Педастер вспомнил, что те четыре сотни остались у Гумбо. Ну и черт с ним, решил Педастер. Если останется жив, считай, он их заслужил. Педастеру они ни к чему, потому что он едет в Алабаму, к семье. Прямо сейчас.
К вечеру каждый житель города получил листовку, брошюру или буклет с призывом голосовать за Полани. На следующий день команда женщин обошла все дома, объясняя, почему честные, уважающие себя люди должны голосовать только за Полани. На улицах было столько активистов, агитирующих за Полани, что агитаторы Картрайта начинать чувствовать себя белыми воронами. Они крались вдоль стен, ныряли в бары и предпочитали лучше выбросить остатки рекламной литературы в сточную канаву, чем попасться под горячую руку острым на язычок женщинам, почему-то поддерживающим Полани.
По всему городу ездили грузовички с громкоговорителями, из которых доносилось: «Свет солнца приятней. Голосуйте за Полани».
А в кабачках и гостиных, где шум кондиционеров заглушал уличные громкоговорители, реклама лилась из телевизоров и радиоприемников, заполняя Майами-Бич. «Голосуйте за Полани!» – требовала она.
Через установленный в каюте радиоприемник она долетела и до серебристо-белой яхты, мягко покачивающейся на волнах в полумиле от берега.
Маршал Дворшански с разлаженном выключил приемник и повернулся к дочери, казавшейся невозмутимой в безупречном брючном костюме из отбеленного льна.
– Я такого не ожидал, – сказал маршал и принялся расхаживать по каюте, играя мощными мускулами плеч, рельефно выделяющимися под облегающей синей тенниской.
– Чего именно?
– Что Полани сможет развернуть такую мощную агитацию. Не ожидал, – произнес он, и в голосе его прозвучал упрек, – что твоя работа принесет такие плоды.
– Я сама ничего не понимаю, – откликнулась Дороти Уокер. – Я лично утвердила рекламу на телевидении и в газетах – потому что в жизни не видела ничего хуже. Я считала это лучшим способом впустую истратить их деньги.
– Впустую? Ха, – сказал старый маршал, который в этот момент вдруг превратился в злобного старикашку. – Эти деньги помогут им выиграть выборы.
Мы должны придумать что-то еще.
Дороти Уокер встала и оправила пиджак.
– Отец, полагаю, это должна сделать я. Мы узнаем, есть ли у этого Римо слабое место.
Глава 24
– Мне нужно, чтобы в каждой пачке было по сотне штук, – заявила Римо миссис Этель Хиршберг. – Не девяносто девять, не сто одна, а ровно сотня, так что потрудитесь пересчитать.
– Сами считайте, – ответил Римо. – В этих пачках ровно по сотне штук.
– Как вы можете это утверждать, если не пересчитали их?! Сделали все кое-как, наспех, а теперь говорите, что здесь сто штук. Слава Богу, я не так легкомысленна в делах.
– Здесь сотня, – упрямо повторил Римо.
Вот уже час, как Этель Хиршберг пристроила его к делу, – он должен был распаковывать большие коробки, битком набитые рекламной литературой, и увязывать брошюры в пачки по сто. Для Римо это было не сложнее карточного фокуса – пробежав пальцами по пачке, он мог точно сказать, сколько в ней штук.
– Здесь сотня, – снова произнес он.
– Нет, вы сосчитайте, – не унималась Этель Хиршберг. Тут из кабинета Тери Уокер вышел Чиун. На нем было тяжелое кимоно из черной парчи, и от него исходила вселенская безмятежность.
– Чиун! – взмолился Римо.
Чиун обернулся, бесстрастно взглянул на ученика, а затем расплылся в улыбке, увидев миссис Хиршберг.
– Прошу тебя, подойди сюда! – попросил Римо.
Миссис Хиршберг покачала головой.
– Это ваш отец, а вы говорите с ним в таком тоне. «Подойди сюда!» Никакого уважения к старшим!
Чиун приблизился к ним. Римо и Этель, перебивая друг друга, попытались изложить ему суть спора.
– Мне нужны пачки по сто штук, – говорила Этель.
– Здесь в каждой по сто штук, – перебивал Римо.
– Разве трудно их пересчитать? Хотя бы чтоб убедиться, что мы не расходуем лишнего!
– Зачем мне их считать, если я и так знаю, что их там сто?!
Наконец Римо взмолился:
– Скажи сам, сколько здесь штук?
Кореец перевел взгляд на пачку брошюр, взвесил ее на руке и авторитетно произнес:
– В этой пачке сто две штуки.
– Вот видите, – воскликнула Этель. – Сейчас же все пересчитайте!
Когда она ушла, Римо спросил:
– Зачем ты это сделал, Чиун? Ты же знаешь, что здесь ровно сто!
– Откуда такая уверенность? Что, непогрешимый не может ошибаться?
– Нет, я могу ошибаться, но в данном случае я прав. Здесь ровно сто штук.
– Ну и что? Из-за каких-то двух брошюрок ты ссоришься с нашей активисткой! Разве можно выиграть войну, проиграв все сражения?
– Черт побери, Чиун, я не в силах терпеть, чтобы эта женщина все время мной командовала. Кажется, я уже целую вечность ишачу на нее. Сотня есть сотня. Зачем мне их считать, если я могу по весу определить, сколько их?
– Потому что в противном случае все наши дамы уйдут. Что ты тогда станешь делать? Вернешься к своему глупому ребяческому плану применять против врага ограниченное насилие? К плану, который, скорее всего, приведет тебя к самоуничтожению?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42