Парень засмущался, нагнулся, желая как можно быстрее исправить промах, и в это время у него из-за пазухи выпала осколочная ручная граната.
Булдин по-чеченски прикрикнул на него и юнец, вконец засмущавшись, стал суетливо поднимать с земли оружие. Тонкими пальцами смахнул с автомата сухую серую пыль, а гранату, словно яблоко, протер о полу куртки и засунул во внутренний карман.
-- Ничего, обтешется, -- сказал Булдин и протянул Михайло пачку денег. -- Здесь три тысячи долларов, аванс за работу...Когда выходим?
-- Если ничего не изменится, выедим в два тридцать ночи...А на чем вы сюда добирались? -- вопрос Михайло хоть и был задан спокойным тоном, однако Сергей в нем уловил подозрительные нотки.
Булдин замешкался с ответом. Михайло не поленился и вновь спросил о том же.
-- Я говорю, добирались на чем?
Вместо Булдина ответил его молодой напарник.
-- На лошади. Один колхозник до перекрестка подвез.
В голове у Михайлы от такой информации шарики в голове застучали с удвоенной силой. "Значит, -- подумал он, -- эти смоленые курвы наследили?"
-- Ладно, -- сказал он Булдину, -- можете пройти в горницу, там дви канапки.
Гости вошли в дом и Булдин, достав из сумки пистолет "ПМ" и гранату, положил их на коврик рядом с диваном. Не снимая пиджака, улегся на диван, вскинув ноги на лакированные, старинной конфигурации подлокотники. Ваха сел у стола и грохнул на него автомат. Сказал что-то Булдину и тот кивнул в сторону сумки. Пацаненок подошел к ней и из-под коробок с патронами вытащил полбуханки хлеба и в вощенной бумаге бастурму. Длинным, тонким лезвием нарезал мяса и предложил Булдину. Тот отказался.
-- Я сейчас вернусь, -- сказал Михайло по-прежнему сидевшему на пеньке Сергею, а сам вышел за ворота.
Он обошел хату, подошел к машине, укутанной уже подвялившимися ветками вишен, затем поднялся на взгорок и долго смотрел в низину, где горели два огонька. Сизый туман превратился в парное молоко и недвижно висел, словно вата на новогодней елке. Он прислушался, ему показалось, что где-то поют, причем поют его гуцульскую песню, отчего на сердце Михайлы стало томительно печально. Но нет, это была не песня, это неспокойный хор цикад развлекал мир своим довольно виртуозным бельканто. К нему примешивался задумчивый хор лягушек и удары удода.
Михайло еще раз прошел вокруг сада и дома, и шаги его были бестелесно тихи, а дыхание словно сдавленное непонятным гнетом, когда и самому кажется, что жизни в груди больше нет...
Потом, ближе к полночи, взошла стареющая луна и покрыла сад с его ранеными вишнями, белые стены мазанки и дальние перекаты каким-то нечетким сиянием.
На попоне, кинутой под деревом, спал Серега.
Михайло, расстелив под грушей полушубок, в полглаза дремал, присушиваясь своим телом к малейшему звуку, которым одаривала ночь подлунное пространство. В один из моментов он почувствовал, как будто какая-то тень скользнула по его прикрытым векам, взбаламутив сознание тревогой. Он открыл глаза и взглянул на попону, на которой должен был спать Сергей. Но она была пуста и только сухой прошлогодний лист тихонька шевелился на ее крапчатом узоре. Михайло вскочил и шарахнулся за угол сарая: в метрах тридцати от него, в свете падающей к горизонту луны, увидел удаляющуюся фигура своего помощника. В ней нельзя было обознаться: спотыкающаяся походка, сутулая, как бы падающая вперед спина и нелепое порхание рук. Украинец не стал его окликать, легким бегом настиг Серегу и, дернув за плечо, обронил на землю.
-- Не надо, -- беглец заслонился руками, сквозь перекрест которых сверкал безумным страхом Серегин глаз. -- Не надо меня убивать, Михайло, я все сделаю...
Однако Михайло не собирался его щадить. Раз за разом он бил ногами по Серегиной груди, стараясь носком угодить в поддых, бил в то место, откуда исходил страх и при этом люто бросал слова: "Я те побежу, сученок, я те побежу..." Учил Серегу жизни до тех пор, пока у самого не заныли пальцы ноги. Затем Михайло развернулся и пошел к хате. А на сталью сереющей тропке продолжал лежать и корчиться в страданиях бомж Серго Орджоникидзе.
Он вернулся на попону, когда было далеко за полночь. Он улегся на бок, скорчился, словно эмбрион в чреве матери, и, всхлипывая, упал в полудрему. А вскоре тырчком ноги под ребра его разбудил Михайло. "Пора, москаль, процювати...Ослободи машину," -- сказал он и пошел в хату будить чеченцев.
Но "чечня" еще спала крепким предутренним сном. А когда Михайло вошел в горницу и на двери стукнул крючок, спящий на диване Булдин бросил руку к лежащему на коврике пистолету и наставил его на Михайло. Однако тот, не обращая внимания, на угрожающий жест Булдина, включил в комнате свет и негромко сказал: "Хватит лежачи, через сорок хвилин надо видижджати..."
Булдин окликнул своего молодого товарища, но Ваха спал мертвецким сном.
А в это время Серега, в полуобморочном состоянии, откидывал от ЗИЛа ветки вишен и проклинал свою бедолацкую жизнь. Он смотрел на небо и решал -где, в каком месте ему лучше дать деру, но тут же, услышав шаги на крыльце, снова впал в прострацию. Каким-то механическим жестом он пошарил рукой по земле и нашарил то, что искал. Это был небольшой булыжник, не более полкилограмма, который он вытер о брючину и спрятал в карман. Это было безотчетное, пожалуй, интуитивное действо, подсказанное инстинктом жизни...
Михайло с Булдиным вышли во двор, где у них состоялся тихий разговор.
-- Сейчас должен позвонить Ахмадов, даст отмашку...а ты, когда приедем к водохранилищу и выгрузим мешки, уберешь москаля...Он знатный свидак...
-- Я могу это сделать хоть сейчас, -- с неброской готовностью ответил чеченец и ощупал карман, куда он бросил пистолет.
-- Нет, он нам нужен, как раб...Твой пацан слаб в коленях, а мы вдвоем с тобой не справитимся...
И действительно, где-то в начале третьего запищал мобильный телефон и Михайло буквально сорвал с пояса трубку. И первое, что он в ней услышал, были затяжные автоматные очереди и глухие разрывы гранат. И послышался тяжелый, с одышкой голос Саида: "Миша, нас тут немного предали, ведем бой... Слышишь? -- наступила пауза, в которой еще отчетливее зазвучало свидетельство боесоприкосновения. -- Ты меня слышишь? Твоя задача та же, взрывай все по плану и да будет Аллах с тобой..." И Ахмадов отключился, оставив в большом замешательстве этого, казалось бы, лишенного нервных окончаний гуцула...
И чтобы снять нервное напряжение, Михайло вытащил кожаный кисет, в котором была анаша, и скрути себе цигарку.
Во дворе появился заспанный, с всклоченными волосами Ваха. Он по-детски зевнул и стал зашнуровывать потрепанные кроссовки.
За баранку уселся сам Михайло. Он подал машину назад, подминая хрупкое собрание цветов палисадника, и, брошенный под колеса куст зрелой вишни, немного отъехал от хаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
Булдин по-чеченски прикрикнул на него и юнец, вконец засмущавшись, стал суетливо поднимать с земли оружие. Тонкими пальцами смахнул с автомата сухую серую пыль, а гранату, словно яблоко, протер о полу куртки и засунул во внутренний карман.
-- Ничего, обтешется, -- сказал Булдин и протянул Михайло пачку денег. -- Здесь три тысячи долларов, аванс за работу...Когда выходим?
-- Если ничего не изменится, выедим в два тридцать ночи...А на чем вы сюда добирались? -- вопрос Михайло хоть и был задан спокойным тоном, однако Сергей в нем уловил подозрительные нотки.
Булдин замешкался с ответом. Михайло не поленился и вновь спросил о том же.
-- Я говорю, добирались на чем?
Вместо Булдина ответил его молодой напарник.
-- На лошади. Один колхозник до перекрестка подвез.
В голове у Михайлы от такой информации шарики в голове застучали с удвоенной силой. "Значит, -- подумал он, -- эти смоленые курвы наследили?"
-- Ладно, -- сказал он Булдину, -- можете пройти в горницу, там дви канапки.
Гости вошли в дом и Булдин, достав из сумки пистолет "ПМ" и гранату, положил их на коврик рядом с диваном. Не снимая пиджака, улегся на диван, вскинув ноги на лакированные, старинной конфигурации подлокотники. Ваха сел у стола и грохнул на него автомат. Сказал что-то Булдину и тот кивнул в сторону сумки. Пацаненок подошел к ней и из-под коробок с патронами вытащил полбуханки хлеба и в вощенной бумаге бастурму. Длинным, тонким лезвием нарезал мяса и предложил Булдину. Тот отказался.
-- Я сейчас вернусь, -- сказал Михайло по-прежнему сидевшему на пеньке Сергею, а сам вышел за ворота.
Он обошел хату, подошел к машине, укутанной уже подвялившимися ветками вишен, затем поднялся на взгорок и долго смотрел в низину, где горели два огонька. Сизый туман превратился в парное молоко и недвижно висел, словно вата на новогодней елке. Он прислушался, ему показалось, что где-то поют, причем поют его гуцульскую песню, отчего на сердце Михайлы стало томительно печально. Но нет, это была не песня, это неспокойный хор цикад развлекал мир своим довольно виртуозным бельканто. К нему примешивался задумчивый хор лягушек и удары удода.
Михайло еще раз прошел вокруг сада и дома, и шаги его были бестелесно тихи, а дыхание словно сдавленное непонятным гнетом, когда и самому кажется, что жизни в груди больше нет...
Потом, ближе к полночи, взошла стареющая луна и покрыла сад с его ранеными вишнями, белые стены мазанки и дальние перекаты каким-то нечетким сиянием.
На попоне, кинутой под деревом, спал Серега.
Михайло, расстелив под грушей полушубок, в полглаза дремал, присушиваясь своим телом к малейшему звуку, которым одаривала ночь подлунное пространство. В один из моментов он почувствовал, как будто какая-то тень скользнула по его прикрытым векам, взбаламутив сознание тревогой. Он открыл глаза и взглянул на попону, на которой должен был спать Сергей. Но она была пуста и только сухой прошлогодний лист тихонька шевелился на ее крапчатом узоре. Михайло вскочил и шарахнулся за угол сарая: в метрах тридцати от него, в свете падающей к горизонту луны, увидел удаляющуюся фигура своего помощника. В ней нельзя было обознаться: спотыкающаяся походка, сутулая, как бы падающая вперед спина и нелепое порхание рук. Украинец не стал его окликать, легким бегом настиг Серегу и, дернув за плечо, обронил на землю.
-- Не надо, -- беглец заслонился руками, сквозь перекрест которых сверкал безумным страхом Серегин глаз. -- Не надо меня убивать, Михайло, я все сделаю...
Однако Михайло не собирался его щадить. Раз за разом он бил ногами по Серегиной груди, стараясь носком угодить в поддых, бил в то место, откуда исходил страх и при этом люто бросал слова: "Я те побежу, сученок, я те побежу..." Учил Серегу жизни до тех пор, пока у самого не заныли пальцы ноги. Затем Михайло развернулся и пошел к хате. А на сталью сереющей тропке продолжал лежать и корчиться в страданиях бомж Серго Орджоникидзе.
Он вернулся на попону, когда было далеко за полночь. Он улегся на бок, скорчился, словно эмбрион в чреве матери, и, всхлипывая, упал в полудрему. А вскоре тырчком ноги под ребра его разбудил Михайло. "Пора, москаль, процювати...Ослободи машину," -- сказал он и пошел в хату будить чеченцев.
Но "чечня" еще спала крепким предутренним сном. А когда Михайло вошел в горницу и на двери стукнул крючок, спящий на диване Булдин бросил руку к лежащему на коврике пистолету и наставил его на Михайло. Однако тот, не обращая внимания, на угрожающий жест Булдина, включил в комнате свет и негромко сказал: "Хватит лежачи, через сорок хвилин надо видижджати..."
Булдин окликнул своего молодого товарища, но Ваха спал мертвецким сном.
А в это время Серега, в полуобморочном состоянии, откидывал от ЗИЛа ветки вишен и проклинал свою бедолацкую жизнь. Он смотрел на небо и решал -где, в каком месте ему лучше дать деру, но тут же, услышав шаги на крыльце, снова впал в прострацию. Каким-то механическим жестом он пошарил рукой по земле и нашарил то, что искал. Это был небольшой булыжник, не более полкилограмма, который он вытер о брючину и спрятал в карман. Это было безотчетное, пожалуй, интуитивное действо, подсказанное инстинктом жизни...
Михайло с Булдиным вышли во двор, где у них состоялся тихий разговор.
-- Сейчас должен позвонить Ахмадов, даст отмашку...а ты, когда приедем к водохранилищу и выгрузим мешки, уберешь москаля...Он знатный свидак...
-- Я могу это сделать хоть сейчас, -- с неброской готовностью ответил чеченец и ощупал карман, куда он бросил пистолет.
-- Нет, он нам нужен, как раб...Твой пацан слаб в коленях, а мы вдвоем с тобой не справитимся...
И действительно, где-то в начале третьего запищал мобильный телефон и Михайло буквально сорвал с пояса трубку. И первое, что он в ней услышал, были затяжные автоматные очереди и глухие разрывы гранат. И послышался тяжелый, с одышкой голос Саида: "Миша, нас тут немного предали, ведем бой... Слышишь? -- наступила пауза, в которой еще отчетливее зазвучало свидетельство боесоприкосновения. -- Ты меня слышишь? Твоя задача та же, взрывай все по плану и да будет Аллах с тобой..." И Ахмадов отключился, оставив в большом замешательстве этого, казалось бы, лишенного нервных окончаний гуцула...
И чтобы снять нервное напряжение, Михайло вытащил кожаный кисет, в котором была анаша, и скрути себе цигарку.
Во дворе появился заспанный, с всклоченными волосами Ваха. Он по-детски зевнул и стал зашнуровывать потрепанные кроссовки.
За баранку уселся сам Михайло. Он подал машину назад, подминая хрупкое собрание цветов палисадника, и, брошенный под колеса куст зрелой вишни, немного отъехал от хаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117