Тот же пистолет, Александр Григорьевич!..
Взволнованный голос в трубке звучит еще долго, Акинфиев слушает и не слышит его.
— Хорошо, Сережа, — говорит он наконец. — Пришлите мне машину!..
* * *
Кных сидел у противоположной от входной двери стены на расстоянии пяти полутораметровых столов, сдвинутых торцами, и оттого казался совсем низкорослым, похожим на ребенка, пораженного болезнью Дауна. Его блеклые глаза не отражали света и смотрели в пустоту.
Спокойствие давалось Рыбакову с трудом. Он подошел к стулу, который пододвинул узкоглазый. Кроме стульев и столов, обстановку похожей на банкетный зал комнаты составляли лишь сейф у двери да телевизор между двумя зашторенными окнами.
— Садись, мент, — прохрипел Кных.
Старлей сел, и тут же тишину разорвал визгливый, истерический хохот. Запрокидывая голову в парике и безобразно разевая жабий рот, бандит заходился в истерике:
— Гля, Ташкент! Кных мента посадил!.. Ха-ха-ха-ха!.. Стрелял вас, гадов — это да, сколько хошь! А чтоб сажать?! Ха-ха-ха!..
«Дипломат» опера валялся в дальнем углу. Бумаги в папках, пленка в черной облатке, ручка, калькулятор — все было ворохом высыпано на стол. По всей видимости, на первое отделение концерта Рыбаков опоздал.
«Кокаинист, — поставил диагноз Рыбаков. — Последняя стадия… Почему же нет ни Круглова, ни остальных?.. Не послали же они этого клоуна в качестве посредника?.. Нет, что-то тут не так…»
Кных устал юродствовать, внезапно замолк, привстал и со злобным прищуром воззрился на Рыбакова. За целую минуту грязно-серые лужицы в его глазницах не прикрылись веками ни разу.
Рыбаков отвечал взглядом снисходительно-изучающим — так смотрит детсадовская няня на не в меру расшалившегося ребенка. Психопатическая игра в «гляделки» кончилась. Кных шумно выдохнул и опустился на стул.
— Зачем ты принес мне это г…но? — выдохнул бандит.
«Они где-то рядом, — напряженно думал Рыбаков. — В комнате их быть не может — дверь одна, потайных нет… Прослушивают?.. Наверняка. Где-то спрятан микрофон…»
— Я тебе ничего не приносил, — сказал он вслух.
Голова на толстой шее в складках повернулась в сторону узкоглазого. Тот растерянно молчал.
«Пишут на магнитофон?.. Что это им даст?.. Все, что я скажу, может быть оперативной тактикой. Снимают на видеокамеру?..»
Кных вынул из папки стопку чистых листов, перебрал их и, убедившись, что они не представляют никакой ценности, разорвал и подбросил к потолку. Затем он взял катушку с пленкой, развернул ее, как конфету, вскрыл. Пленка была только что из магазина. В случае чего можно было сказать, что принес обещанное, а Кных засветил. Нет — просто потянуть время на про явку.
— Что это значит, мент? Шутки шутишь? «Пишут! Ждут, что я вслух скажу: мол, нарочно выпустил
Опанаса, гоните, значит, бабки. Этот придурок уполномочен дать мне миллион или начать торговаться, и тогда…»
— Понятия не имею, зачем «твои» качки взяли в машине «дипломат». Сам видишь — там ничего нет.
«Тогда я повязан. Они зафиксируют на видео передачу денег бандитом, и я либо окажусь игрушкой в их руках, либо… либо они отдадут меня под суд. Видеосъемку Карпухин или Букельский проведут как запланированную в рамках операции ГУВД по захвату Кныха. Его они сдадут…»
— А зачем пришел ты? — продолжал провоцировать Кных. — Хочешь сдать мне стукача?.. И думаешь, я тебе поверю?.. У меня в братве все повязаны кровью. Большой кровью, мент! Твоего Опанаса и Рачка мы кончили. Бумагами и пленками ты меня не испугаешь — мне так или иначе «вышак»…
Теперь кликушество сменилось пугающей бесстрастностью. Разговаривать с этим роботом было бесполезно: едва ли он что-то помнил ранее сегодняшнего утра.
— Хозяина на понт берешь, мент? Так я на него положил, это ваши с ним проблемы. Так что обратился ты не по адресу.
«А вот я вам сейчас всю вашу игру поломаю!» — решил Рыбаков. Он вдруг со всей отчетливостью осознал, какой проделан путь и к кому этот путь привел. Бояться такой мрази? Ну уж нет.
— Слишком долго я тебя искал, чтобы ошибиться, Кных, — сказал он отчетливо не столько бандиту, сколько тем, кто слушал за стеной. — Да и ты подзадержался на этом свете. Хозяева твои меня не интересуют, а вот избавить мир от тебя очень даже стоит. Полюдоедствовал, и хватит!
Кных долго сидел неподвижно, ошарашенный таким поворотом.
Узкоглазый насторожился, осторожно откинул полу пиджака, переводя недоумевающий взгляд то на опера, то на бандита. Кных медленно вышел на середину комнаты, закрыл лицо ладонями, всхлипнул, покачнулся, упал на колени и уткнулся в пол лбом.
— У-у-ууу!.. — завыл он раненым зверем. — А-а-ааа!.. Пощади меня, мент! Прости меня, горемыку-у-уу!.. Не убивай непутевого-о-оо!.. Я больше так не бу-у-уду-у-у!! — захлебываясь слезами и соплями, Кных сорвал парик с бритой головы, застучал по полу кулаками. — Ай-яй-яй-я-а-ай-и!.. Какой я нехороши-и-ий-и!.. — Внезапно бандит зашелся в бешеной «цыганочке» и визгливо запел:
Когда мать меня рожала-а,
Вся милиция дрожала-а.
Потому что моя рожа-а,
На фашистскую похожа-а-а!..
Дикарский танец сопровождался непристойными жестами. Так продолжалось несколько минут. Покончив с «ритуалом», Кных тяжело оперся на стол и отдышался.
— Кр-рови хочу!.. — прошипел «солист». — Убери его, Ташкент, от греха! Я думал, он мне крови принес, а он… мурик сраный!.. Ташкент, я кому сказал?!
Узкоглазый шагнул к «мурику», протянул руку и вдруг резко вскрикнул, схватился за живот.
Штык вошел по самую рукоятку. Рыбаков в одно мгновение оказался за спиной узкоглазого, не давая ему упасть, выхватил из-за его ремня тяжелый длинноствольный «магнум». В ту же секунду два пистолета оказались в руках Кныха, и пули кучно вонзились в тело мертвого телохранителя.
Выстрел навскидку отбросил Кныха к стене. Прежде чем он сполз по ней, оставляя на бежевой матерчатой обивке алый след, Рыбаков успел, уперевшись спиной, опрокинуть высокий двухсекционный сейф и забаррикадировать вход.
В дверь уже стреляли, пытались выломать ее ногами.
Из коридора донеслись зычные крики: «Милиция!»
Кных корчился на полу и жадно вылизывал окровавленные ладони.
Рыбаков подошел, сплюнул и разрядил в него всю обойму.
Вылетела оконная рама. С криками «Всем стоять!», «К стене!», «Руки за голову!» в комнату ворвались бойцы СОБРа.
Но опер, казалось, не обратил на них никакого внимания. Кто-то похлопал его по плечу.
— Жив, старлей?
Он поднял голову. Сквозь пелену перед глазами смутно виднелось улыбающееся лицо генерала Карпухина.
— Ты не ранен?.. Эй, Рыбаков!.. Очнись, все уже позади!
— Жаль, — чуть слышно произнес опер.
— Брось! Во всех ориентировках по нему: «Стрелять на поражение». Так что не жалей, собаке собачья смерть.
— Жаль, что я все патроны расстрелял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Взволнованный голос в трубке звучит еще долго, Акинфиев слушает и не слышит его.
— Хорошо, Сережа, — говорит он наконец. — Пришлите мне машину!..
* * *
Кных сидел у противоположной от входной двери стены на расстоянии пяти полутораметровых столов, сдвинутых торцами, и оттого казался совсем низкорослым, похожим на ребенка, пораженного болезнью Дауна. Его блеклые глаза не отражали света и смотрели в пустоту.
Спокойствие давалось Рыбакову с трудом. Он подошел к стулу, который пододвинул узкоглазый. Кроме стульев и столов, обстановку похожей на банкетный зал комнаты составляли лишь сейф у двери да телевизор между двумя зашторенными окнами.
— Садись, мент, — прохрипел Кных.
Старлей сел, и тут же тишину разорвал визгливый, истерический хохот. Запрокидывая голову в парике и безобразно разевая жабий рот, бандит заходился в истерике:
— Гля, Ташкент! Кных мента посадил!.. Ха-ха-ха-ха!.. Стрелял вас, гадов — это да, сколько хошь! А чтоб сажать?! Ха-ха-ха!..
«Дипломат» опера валялся в дальнем углу. Бумаги в папках, пленка в черной облатке, ручка, калькулятор — все было ворохом высыпано на стол. По всей видимости, на первое отделение концерта Рыбаков опоздал.
«Кокаинист, — поставил диагноз Рыбаков. — Последняя стадия… Почему же нет ни Круглова, ни остальных?.. Не послали же они этого клоуна в качестве посредника?.. Нет, что-то тут не так…»
Кных устал юродствовать, внезапно замолк, привстал и со злобным прищуром воззрился на Рыбакова. За целую минуту грязно-серые лужицы в его глазницах не прикрылись веками ни разу.
Рыбаков отвечал взглядом снисходительно-изучающим — так смотрит детсадовская няня на не в меру расшалившегося ребенка. Психопатическая игра в «гляделки» кончилась. Кных шумно выдохнул и опустился на стул.
— Зачем ты принес мне это г…но? — выдохнул бандит.
«Они где-то рядом, — напряженно думал Рыбаков. — В комнате их быть не может — дверь одна, потайных нет… Прослушивают?.. Наверняка. Где-то спрятан микрофон…»
— Я тебе ничего не приносил, — сказал он вслух.
Голова на толстой шее в складках повернулась в сторону узкоглазого. Тот растерянно молчал.
«Пишут на магнитофон?.. Что это им даст?.. Все, что я скажу, может быть оперативной тактикой. Снимают на видеокамеру?..»
Кных вынул из папки стопку чистых листов, перебрал их и, убедившись, что они не представляют никакой ценности, разорвал и подбросил к потолку. Затем он взял катушку с пленкой, развернул ее, как конфету, вскрыл. Пленка была только что из магазина. В случае чего можно было сказать, что принес обещанное, а Кных засветил. Нет — просто потянуть время на про явку.
— Что это значит, мент? Шутки шутишь? «Пишут! Ждут, что я вслух скажу: мол, нарочно выпустил
Опанаса, гоните, значит, бабки. Этот придурок уполномочен дать мне миллион или начать торговаться, и тогда…»
— Понятия не имею, зачем «твои» качки взяли в машине «дипломат». Сам видишь — там ничего нет.
«Тогда я повязан. Они зафиксируют на видео передачу денег бандитом, и я либо окажусь игрушкой в их руках, либо… либо они отдадут меня под суд. Видеосъемку Карпухин или Букельский проведут как запланированную в рамках операции ГУВД по захвату Кныха. Его они сдадут…»
— А зачем пришел ты? — продолжал провоцировать Кных. — Хочешь сдать мне стукача?.. И думаешь, я тебе поверю?.. У меня в братве все повязаны кровью. Большой кровью, мент! Твоего Опанаса и Рачка мы кончили. Бумагами и пленками ты меня не испугаешь — мне так или иначе «вышак»…
Теперь кликушество сменилось пугающей бесстрастностью. Разговаривать с этим роботом было бесполезно: едва ли он что-то помнил ранее сегодняшнего утра.
— Хозяина на понт берешь, мент? Так я на него положил, это ваши с ним проблемы. Так что обратился ты не по адресу.
«А вот я вам сейчас всю вашу игру поломаю!» — решил Рыбаков. Он вдруг со всей отчетливостью осознал, какой проделан путь и к кому этот путь привел. Бояться такой мрази? Ну уж нет.
— Слишком долго я тебя искал, чтобы ошибиться, Кных, — сказал он отчетливо не столько бандиту, сколько тем, кто слушал за стеной. — Да и ты подзадержался на этом свете. Хозяева твои меня не интересуют, а вот избавить мир от тебя очень даже стоит. Полюдоедствовал, и хватит!
Кных долго сидел неподвижно, ошарашенный таким поворотом.
Узкоглазый насторожился, осторожно откинул полу пиджака, переводя недоумевающий взгляд то на опера, то на бандита. Кных медленно вышел на середину комнаты, закрыл лицо ладонями, всхлипнул, покачнулся, упал на колени и уткнулся в пол лбом.
— У-у-ууу!.. — завыл он раненым зверем. — А-а-ааа!.. Пощади меня, мент! Прости меня, горемыку-у-уу!.. Не убивай непутевого-о-оо!.. Я больше так не бу-у-уду-у-у!! — захлебываясь слезами и соплями, Кных сорвал парик с бритой головы, застучал по полу кулаками. — Ай-яй-яй-я-а-ай-и!.. Какой я нехороши-и-ий-и!.. — Внезапно бандит зашелся в бешеной «цыганочке» и визгливо запел:
Когда мать меня рожала-а,
Вся милиция дрожала-а.
Потому что моя рожа-а,
На фашистскую похожа-а-а!..
Дикарский танец сопровождался непристойными жестами. Так продолжалось несколько минут. Покончив с «ритуалом», Кных тяжело оперся на стол и отдышался.
— Кр-рови хочу!.. — прошипел «солист». — Убери его, Ташкент, от греха! Я думал, он мне крови принес, а он… мурик сраный!.. Ташкент, я кому сказал?!
Узкоглазый шагнул к «мурику», протянул руку и вдруг резко вскрикнул, схватился за живот.
Штык вошел по самую рукоятку. Рыбаков в одно мгновение оказался за спиной узкоглазого, не давая ему упасть, выхватил из-за его ремня тяжелый длинноствольный «магнум». В ту же секунду два пистолета оказались в руках Кныха, и пули кучно вонзились в тело мертвого телохранителя.
Выстрел навскидку отбросил Кныха к стене. Прежде чем он сполз по ней, оставляя на бежевой матерчатой обивке алый след, Рыбаков успел, уперевшись спиной, опрокинуть высокий двухсекционный сейф и забаррикадировать вход.
В дверь уже стреляли, пытались выломать ее ногами.
Из коридора донеслись зычные крики: «Милиция!»
Кных корчился на полу и жадно вылизывал окровавленные ладони.
Рыбаков подошел, сплюнул и разрядил в него всю обойму.
Вылетела оконная рама. С криками «Всем стоять!», «К стене!», «Руки за голову!» в комнату ворвались бойцы СОБРа.
Но опер, казалось, не обратил на них никакого внимания. Кто-то похлопал его по плечу.
— Жив, старлей?
Он поднял голову. Сквозь пелену перед глазами смутно виднелось улыбающееся лицо генерала Карпухина.
— Ты не ранен?.. Эй, Рыбаков!.. Очнись, все уже позади!
— Жаль, — чуть слышно произнес опер.
— Брось! Во всех ориентировках по нему: «Стрелять на поражение». Так что не жалей, собаке собачья смерть.
— Жаль, что я все патроны расстрелял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67