Только нету там ничего такого-этакого, для прессы там… Нету!! Расплюйся еще хоть с одним, я тебя умоляю. Сам представь: работать некому, стажеры от нагрузки стонут. Ну зачем нам лишние неприятности?
Перед тем как войти в кабинет шефа, Акинфиев столкнулся с Рыбаковым. Разумеется, взаимного восторга эта встреча не вызвала.
— Жалобился опер на меня? — спросил старый следователь с понимающей ухмылкой.
— Да с чего ты взял?.. Но, если он тебе не нужен, могу забрать.
— Нужен, понимаешь! Интересный он человек, — съязвил Акинфиев. — Я за ним как за колючей проволокой, натянутой над каменным забором. Прыткий, боевой. Нет, уж ты мне его, будь добр, оставь!
Шелехов засмеялся для порядка и стал перебирать бумаги на столе — некогда, мол.
— Только, пожалуйста, без воспитательных моментов, старина! — попросил хозяин кабинета. — Не переделаешь ты его, такой уж он человек. Мотор у него не тот стоит — стосильный и бензина не требует. Ему где-нибудь в «Альфе» — так и то скучно станет. Лед и пламень, понимаешь?.. Закрой этот несчастный случай, и чем быстрей, тем лучше. Договорились?
Акинфиев сложил в портфель подписанные бумаги.
— Закрою, Василий Михайлович, — лукаво подмигнул он. — Максимум через три месяца и закрою.
— Смерти моей хочешь?! — простонал Шелехов.
— Ладно, не дави, — приложил Акинфиев палец к губам. — Если сегодня-завтра ничего не найду, то, может, и раньше.
Он направился к парадному, но там заметил, как Рыбаков оживленно беседует с дядей покойного Авдышева, а потому повернулся и пошел — мимо своего кабинета, через подвальный буфет — во двор.
«Два сапога пара, — неприязненно подумал следователь. — Уж эти меня отчихвостят за нерасторопность. Ну, да ничего, ничего. Поживем — увидим. Глупость — двигатель прогресса».
Он поднял воротник пальто, чтобы морось не попадала за шиворот, и зашагал к метро.
* * *
Маша Авдышева третий месяц не выходила из дома. Всегда общительная и веселая, она не на шутку пугала своим траурным затворничеством родных и друзей, которые продолжали о ней заботиться, невзирая на ее раздражительность и нелюдимость. Такой молодую женщину сделала не столько кончина супруга, сколько неудачный аборт.
Маша любила мужа, первого мужчину в своей жизни, о том, чтобы изменить Виктору, и не помышляла. Поэтому теперь, после «кесарева» и приговора к бездетности, видеть никого не хотелось.
На аборте настояла она сама: в наше время одной растить ребенка… Хватит, Витя без отца намыкался. Родственники с обеих сторон, конечно, хором обещали помогать, но мать-одиночка есть мать одиночка, хоть ты ее озолоти…
Но даже это было не главное. После смерти супруга не без оснований мысли стали вертеться вокруг классической фразы: «Все мужики кобели». Такие настроения особенно усилились, когда в опустевший дом зачастили шоферы-дальнобойщики. Они поминали сослуживца и красочно расписывали друг другу свои любовные похождения на дорогах. И вера вдруг пошатнулась — запоздало, нелепо, а на душе так кошки заскребли, что ни о втором замужестве (кому она теперь — такая… яловая?), ни даже об общении с людьми и речи быть не могло. Донжуанов за баранкой Маша отвадила: в любую минуту они могли ляпнуть спьяну об амурах Виктора. А она знать не хотела, не хотела, несмотря на ту…
Звонок в дверь (точно в дверь, телефон был отключен вторую неделю), резкий и длинный, раздался, когда молодая вдова сидела на полу на подушке, укутавшись в подаренный супругом плед, и смотрела по телевизору выступление новой группы «Миг удачи». Ни группа, ни «попса» вообще Маше не нравились, но «Миг удачи» почему-то любил Виктор и всегда брал с собой в рейсы записи этих лохматых крикунов. Безучастно глядя на экран, она вспоминала о муже и старалась разобраться в сумбуре последних месяцев своей жизни. Настроение было такое, что впору напиться.
На пороге стоял старший следователь Акинфиев.
— Здравствуйте, Мария Григорьевна, — проговорил он. — Можно с вами поговорить? Я ненадолго — буквально пару вопросов.
Хозяйка пропустила гостя в квартиру.
— Обувь не снимайте, у меня не убрано, — процедила она не слишком приветливо, упредив попытку расшнуровать мокрые рыжие ботинки. — Проходите в комнату.
— Спасибо, — сказал следователь и снял свое тяжелое пальто. — На улице дождь. Осень, знаете ли…
Войдя в комнату, он пробежал глазами по стенам, задержал взгляд на портрете Авдышева и присел на краешек мягкого стула.
Маша выключила телевизор.
— Мария Григорьевна, я, собственно, по делу, вам хорошо известному. Вы и ваши родственники требуете следствия по поводу обстоятельств смерти вашего супруга Авдышева Виктора
Степановича. В Генеральной прокуратуре получили письмо, подписанное в том числе и вами…
— Когда получили? — спросила хозяйка.
— Что?.. А, когда… сейчас, минуточку. — Акинфиев порылся в портфеле и отыскал нужную бумагу. — Вот, пятнадцатого октября, стало быть. Жалоба… И потом, статья в газете о нашей пассивности. Но, Мария Григорьевна, голубушка, у нас действительно нет никаких доказательств того, что это было убийство. Вы можете прочитать протоколы допросов свидетелей, осмотра помещения, трупа… Простите… Заключение патологоанатома и химико-криминалистической экспертизы… вот тут повторное даже имеется… Хотите?
— Ничего я не хочу, — холодно ответила Маша.
— Но может быть, все-таки, что-то остается вне поля нашего зрения, так сказать? Положим, вашему мужу кто-нибудь угрожал? Так вот ведь ваши показания и показания ваших и его, Виктора Степановича, родственников… матери, дяди по отцу… не было ведь!
— Не знаю. Ничего не знаю, знать не хочу. Оставьте вы меня все, ради Бога, в покое! Дядя Виктора настоял. А я теперь не знаю, не знаю я ничего. Может быть, они в чем-то меня подозревают, что из-за меня он… Но мы-то мирно жили, хорошо, и все это видели. Отказываюсь я. Делайте вы все что хотите!
Акинфиев тяжело вздохнул и протер очки в тонкой оправе.
— Да нет, не надо так, — сказало тихо и с грустью. Старомодный портфель так и стоял у него, съежившегося, на коленях. В эту минуту Акинфиев напоминал самодеятельного артиста, который нарядился Дедом Морозом и принес подарки, а от этих подарков почему-то отказались. — Нужна только правда, ничего, кроме нее. Если есть подозрение — давайте начистоту, мой долг святой — не перед ведомством, а перед ним вот, перед вами, все проверить.
— Господи! Да говорю же: не надо ничего проверять, — взмолилась Маша.
«Сейчас она возьмет меня за шиворот и выкинет вон, — подумал следователь. — А ведь нервничает. Что за чертовщина такая?»
— Ну хорошо, хорошо. Меня, например, тоже очень интересует, с чего бы это человек, у которого и в семье, и на работе все нормально, вдруг выбросился из окна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Перед тем как войти в кабинет шефа, Акинфиев столкнулся с Рыбаковым. Разумеется, взаимного восторга эта встреча не вызвала.
— Жалобился опер на меня? — спросил старый следователь с понимающей ухмылкой.
— Да с чего ты взял?.. Но, если он тебе не нужен, могу забрать.
— Нужен, понимаешь! Интересный он человек, — съязвил Акинфиев. — Я за ним как за колючей проволокой, натянутой над каменным забором. Прыткий, боевой. Нет, уж ты мне его, будь добр, оставь!
Шелехов засмеялся для порядка и стал перебирать бумаги на столе — некогда, мол.
— Только, пожалуйста, без воспитательных моментов, старина! — попросил хозяин кабинета. — Не переделаешь ты его, такой уж он человек. Мотор у него не тот стоит — стосильный и бензина не требует. Ему где-нибудь в «Альфе» — так и то скучно станет. Лед и пламень, понимаешь?.. Закрой этот несчастный случай, и чем быстрей, тем лучше. Договорились?
Акинфиев сложил в портфель подписанные бумаги.
— Закрою, Василий Михайлович, — лукаво подмигнул он. — Максимум через три месяца и закрою.
— Смерти моей хочешь?! — простонал Шелехов.
— Ладно, не дави, — приложил Акинфиев палец к губам. — Если сегодня-завтра ничего не найду, то, может, и раньше.
Он направился к парадному, но там заметил, как Рыбаков оживленно беседует с дядей покойного Авдышева, а потому повернулся и пошел — мимо своего кабинета, через подвальный буфет — во двор.
«Два сапога пара, — неприязненно подумал следователь. — Уж эти меня отчихвостят за нерасторопность. Ну, да ничего, ничего. Поживем — увидим. Глупость — двигатель прогресса».
Он поднял воротник пальто, чтобы морось не попадала за шиворот, и зашагал к метро.
* * *
Маша Авдышева третий месяц не выходила из дома. Всегда общительная и веселая, она не на шутку пугала своим траурным затворничеством родных и друзей, которые продолжали о ней заботиться, невзирая на ее раздражительность и нелюдимость. Такой молодую женщину сделала не столько кончина супруга, сколько неудачный аборт.
Маша любила мужа, первого мужчину в своей жизни, о том, чтобы изменить Виктору, и не помышляла. Поэтому теперь, после «кесарева» и приговора к бездетности, видеть никого не хотелось.
На аборте настояла она сама: в наше время одной растить ребенка… Хватит, Витя без отца намыкался. Родственники с обеих сторон, конечно, хором обещали помогать, но мать-одиночка есть мать одиночка, хоть ты ее озолоти…
Но даже это было не главное. После смерти супруга не без оснований мысли стали вертеться вокруг классической фразы: «Все мужики кобели». Такие настроения особенно усилились, когда в опустевший дом зачастили шоферы-дальнобойщики. Они поминали сослуживца и красочно расписывали друг другу свои любовные похождения на дорогах. И вера вдруг пошатнулась — запоздало, нелепо, а на душе так кошки заскребли, что ни о втором замужестве (кому она теперь — такая… яловая?), ни даже об общении с людьми и речи быть не могло. Донжуанов за баранкой Маша отвадила: в любую минуту они могли ляпнуть спьяну об амурах Виктора. А она знать не хотела, не хотела, несмотря на ту…
Звонок в дверь (точно в дверь, телефон был отключен вторую неделю), резкий и длинный, раздался, когда молодая вдова сидела на полу на подушке, укутавшись в подаренный супругом плед, и смотрела по телевизору выступление новой группы «Миг удачи». Ни группа, ни «попса» вообще Маше не нравились, но «Миг удачи» почему-то любил Виктор и всегда брал с собой в рейсы записи этих лохматых крикунов. Безучастно глядя на экран, она вспоминала о муже и старалась разобраться в сумбуре последних месяцев своей жизни. Настроение было такое, что впору напиться.
На пороге стоял старший следователь Акинфиев.
— Здравствуйте, Мария Григорьевна, — проговорил он. — Можно с вами поговорить? Я ненадолго — буквально пару вопросов.
Хозяйка пропустила гостя в квартиру.
— Обувь не снимайте, у меня не убрано, — процедила она не слишком приветливо, упредив попытку расшнуровать мокрые рыжие ботинки. — Проходите в комнату.
— Спасибо, — сказал следователь и снял свое тяжелое пальто. — На улице дождь. Осень, знаете ли…
Войдя в комнату, он пробежал глазами по стенам, задержал взгляд на портрете Авдышева и присел на краешек мягкого стула.
Маша выключила телевизор.
— Мария Григорьевна, я, собственно, по делу, вам хорошо известному. Вы и ваши родственники требуете следствия по поводу обстоятельств смерти вашего супруга Авдышева Виктора
Степановича. В Генеральной прокуратуре получили письмо, подписанное в том числе и вами…
— Когда получили? — спросила хозяйка.
— Что?.. А, когда… сейчас, минуточку. — Акинфиев порылся в портфеле и отыскал нужную бумагу. — Вот, пятнадцатого октября, стало быть. Жалоба… И потом, статья в газете о нашей пассивности. Но, Мария Григорьевна, голубушка, у нас действительно нет никаких доказательств того, что это было убийство. Вы можете прочитать протоколы допросов свидетелей, осмотра помещения, трупа… Простите… Заключение патологоанатома и химико-криминалистической экспертизы… вот тут повторное даже имеется… Хотите?
— Ничего я не хочу, — холодно ответила Маша.
— Но может быть, все-таки, что-то остается вне поля нашего зрения, так сказать? Положим, вашему мужу кто-нибудь угрожал? Так вот ведь ваши показания и показания ваших и его, Виктора Степановича, родственников… матери, дяди по отцу… не было ведь!
— Не знаю. Ничего не знаю, знать не хочу. Оставьте вы меня все, ради Бога, в покое! Дядя Виктора настоял. А я теперь не знаю, не знаю я ничего. Может быть, они в чем-то меня подозревают, что из-за меня он… Но мы-то мирно жили, хорошо, и все это видели. Отказываюсь я. Делайте вы все что хотите!
Акинфиев тяжело вздохнул и протер очки в тонкой оправе.
— Да нет, не надо так, — сказало тихо и с грустью. Старомодный портфель так и стоял у него, съежившегося, на коленях. В эту минуту Акинфиев напоминал самодеятельного артиста, который нарядился Дедом Морозом и принес подарки, а от этих подарков почему-то отказались. — Нужна только правда, ничего, кроме нее. Если есть подозрение — давайте начистоту, мой долг святой — не перед ведомством, а перед ним вот, перед вами, все проверить.
— Господи! Да говорю же: не надо ничего проверять, — взмолилась Маша.
«Сейчас она возьмет меня за шиворот и выкинет вон, — подумал следователь. — А ведь нервничает. Что за чертовщина такая?»
— Ну хорошо, хорошо. Меня, например, тоже очень интересует, с чего бы это человек, у которого и в семье, и на работе все нормально, вдруг выбросился из окна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67