— А? — спросил он обалдело.
— На! — бросил в ответ Мисюра. — Только не жди, ничего не дам.
— А-а, — разочарованно протянул пленный и показал связанные руки. — Освободи.
Мисюра распутал узел, раздернул завязку и снял ее. Сунул веревочку в карман. Потом занялся костром. Уже через несколько минут огонь затрепыхался на смолистых кривых сучьях. Прикрывая лицо ладонями, Мисюра приспособил над очажком котелок и сел в сторонке, закурив сигарету.
Хотелось чем-то отвлечь себя от тяжелых мыслей.
— Что ж ты, гад, делаешь, — зло сказал Терех, которому хотелось курить по-настоящему. — Чужой же табак… Дай сигарету.
Мисюра в ответ усмехнулся.
— Ты не шиперься, командир. Не шиперься. У нас здесь все в законе. Я тебя взял с конфискацией имущества. Можешь, конечно, жаловаться, но только не мне. Я такие жалобы не принимаю.
Он еще раз внимательно посмотрел на майора и вдруг рассмеялся.
За ночь Тереха основательно искусали мошки. Его лицо вздулось и стало похожим на подушку-думку, на которой озорная рукодельница вышила забавную рожу с заплывшими глазами и пухлыми щеками.
— Майор, может тебе веревку дать?
— Зачем? — Терех сразу не понял ни смеха Мисюры, ни юмора его предложения.
— Будь у меня такая морда, я бы на твоем месте сразу повесился.
— Пошел ты!
Тут же, без перехода Мисюра спросил:
— Сам-то дальневосточник?
— Тебе-то что?
— Просто любопытно. С виду ты кремень. Даже в овраг летел как булыжник. Вон сколько кустов намял…
— Это плохо, если человек кремень?
— Черт его знает. — Мисюра отодвинулся от костра подальше. Ветерок потянул в его сторону, и в глаза попал густой, едкий дым. — Камень — это камень. Бездумная глыба. А человек мозгой шевелить должен.
— Чего-чего, а с вашим братом нам мозгой шевелить приходится. Больно ловкие все вы…
Мисюра подумал, сучком поправил коряжку, так и норовившую вывалиться из костра.
— Это ты прав, командир. Мы ловкие. Эвона куда я забежал. Верно? И тебя сюда же затащило. Умника…
Майор промолчал.
Мисюра выждал, когда вода в котелке яростно забурлила и бросил туда горсть пшенки. Ножом открыл консервы. Сглатывая голодную слюну, вывалил содержимое банки в воду. Пальцем снял с жести остатки томата и облизал их. Лишь после этого снова спросил:
— Скажи, мыслитель, как ты угадал, что я здесь побреду?
И тут же, словно испугавшись собственного вопроса, забил отбой.
— Впрочем, не отвечай. Знать ничего о тебе не хочу. Немного пообщались — хватит. Сейчас подкормимся, встану и уйду. Харч у меня есть. Машинка работает, — Мисюра похлопал себя по груди, где за пазухой лежал пистолет. — А ты припухай. Лежи, сиди. Жди, когда за тобой придут. У вас ведь как в органах? Сам погибай, а товарища задави. Разве не так? Вот и жди, может кто придет. Только не пойми, что я тебя шантажирую.
— Ох, как же это я промахнулся!
В бессильной ярости майор ударил кулаком по колоде, возле которой лежал и сморщился от боли. Тут же отвернулся и стал поглаживать больную ногу. Ко всему у него сильно болело в паху, куда ночью, обороняясь, его пнул Мисюра. Саднило ободранную скулу. И к боли примешивалась отчаянная злость на себя, злость, какой он еще никогда не испытывал.
Угораздило его сотворить столько глупостей подряд. Одну за другой!
Он мог спокойно перейти овраг по дну, как то сделали бы нормальные люди. Так нет, дернул его черт пойти по обомшелому стволу дерева, невесть когда рухнувшего наземь. Ровно посередине колода под ним осела, нога соскользнула, обдирая отгнившую кору, и застряла в сучках. Он сверзился вниз с высоты, и потом валялся в грязи, пока не пришел в себя после болевого шока. Потом он с непростительным легкомыслием окликнул бандита, вместо того, чтобы сразу влупить ему пулю между лопаток, пока то жрал черемшу. И промахнулся…
Как говорят, если не повезет… И еще раз он повторил с убежденностью:
— О, зря я тебя не пришил!
Мисюра засмеялся.
— Мудель ты, как я погляжу. Если казниться за каждый промах — сдохнуть дешевле. Но ты не расстраивайся. У каждой пули бывает своя жертва. Даже если был промах. Она еще в кого-то попадет. Кто стреляет, тот должен об этом помнить.
— Я не казнюсь. Я сожалею.
Он угрюмо смотрел как кипит харч в котелке. Пряный запах томатной заправки дразнил ноздри и разжигал голодную злость.
— Ну, герой! — Мисюра разразился смехом победителя. — Эко тебя на одном заколдобило. Да я сейчас тебе пистолет отдам. Убьешь?
— Как бешеную собаку.
— Уй-уй, да ты социально опасный. — Мисюра подумал. — Хотя так и должно быть. Убьешь и разом с себя все грехи спишешь. Вроде и в плену у меня не был, и пистолет не утрачивал. Верно?
— Кончай трепаться. Я вас, таких, ненавидел и ненавижу.
— Кого вас?
— Всю сволочь. Бандитов, рэкетиров… Это ведь ты золото прихватил? Куда вещмешок подевал?
— Сожрал харчи, а сидор выкинул. Тебя такой ответ устроит?
— Меня устроит все, а вот прокурора — не знаю.
— Да-а, — протянул Мисюра, придав голосу интонации испуга, — прокурор — это серьезно. Но пока, как говорят, суд да дело…
Мисюра стал снимать котелок с огня, сочтя, что хлебово поспело.
— Ладно, пора подхарчиться. Дольше лежать — времени нет. Ты пойдешь со мной.
Последнее прозвучало столь решительно, что промолчать и не ответить было нельзя.
— А если не пойду? Может потащишь?
— А это видел? — Мисюра рукой, согнутой в локте изобразил нечто общеизвестное, символизирующее мужское начало. — Пойдешь, — голос его звучал твердо и убежденно. — Оружия тебе не дам. Жратвы не оставлю. Отсюда до железки — пять дней пути. Для хорошего ходока. Для доходяги — десять. Останешься — загнешься быстрее. Так что сам выбирай. И учти, у тебя открывается шанс прищучить меня и сдать своим. Ты же от этого не откажешься.
— Сволочь.
— Значит, идешь.
Они молча, по очереди, не глядя один на другого, выхлебали супец. Выкурили на двоих одну сигарету. На этот раз Мисюра оставил пленному ровно половину.
Терех перебинтовал ногу, затянув повязку потуже. Мисюра нашел раскидистый куст жостера и вырезал из него нечто, формой напоминавшее костыль.
— Идем?
Мисюра махнул рукой, показывая пленному, что пора вставать. Тот вытер рукавом лицо, расчесал пятерней взлохмаченные волосы, весь подобрался, напрягся и, сдержанно постанывая, встал. Оперся о костыль.
— Помочь?
— Пошел ты!
— Валяй. Все одно тащить тебя не смогу, господин капитан.
— Майор, — обиженно поправил его Терех. Даже в своем трудном положении он не соглашался на понижение чина.
— Так точно, ваше благородие! И шагом марш!
Майор сделал шаг и тут же, тяжко охнув, прислонился к дереву. Лицо его сделалось бледным, на лбу выступил пот.
Он выругался и закусил губу.
— Кишка тонка? — уязвил его Мисюра. — Морпехи они покрепче.
— Пошел ты!
Майор оттолкнулся спиной от дерева и сделал несколько неверных шагов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44