Потребовалось лишь немного усилий, чтобы придать крепости не достававшие ей качества.
Каждый стрелок выбрал сектор обстрела, расчистил его от бурьяна и закрывавших обзор камней.
Солнце ушло и сразу стало зябко: горы есть горы. Здесь приход сумерек сразу заявляет резким похолоданием о своей враждебности человеку. Не даром именно горцы создали бурку - накидку из шерсти, которая служила путникам, пастухам и воинам ложем, одеялом и укрытием от дождя, ветра и снега.
В тихом уголке, образованном стенами скал, развели костер. Чтобы собрать сушняк на целую ночь, им потребовалось не так уж много времени. Лес, неухоженный, захламленный валежником и сухими ветками был полон топлива.
Костер разгорался. Языки пламени осторожно облизывали хворост, словно проверяя его готовность к горению. Потом огонь ярко вспыхивал, набрасывался на сучья и с плотоядным треском начинал их пожирать.
Столяров молча и сосредоточенно ломал палки и подкидывал в очаг. Огонь оранжевыми трескучими снопами вскидывался к небу. Во тьму улетали и тут же гасли сотни мелких блескучих искр.
Огонь, морские волны, набегающие на берег, и степной ковыль, волнуемый ветром - это стихии, на которые человек может смотреть не уставая. Их игра и движение умиротворяют душу, навевают думы о красивом и вечном.
От костра веяло теплотой и сухостью. А со стороны гор, к которым сидевшие у огня люди были обращены спинами, веяло холодом снеговых вершин. Их не было видно в этих местах: Главный кавказский хребет лежал чуть южнее, но его ледники во многом определяли здесь и погоду и климат.
Где-то в стороне от стоянки в лесу недовольно ухала ночная птица. Но в её крике не слышалось тревоги. Она просто жаловалась на свое одиночество.
Новая обстановка взбудоражила всех и никто не собирался спать. Говорили о пустяках, не касаясь дел завтрашнего дня. Пикировались между собой.
- Ты долго служил погранцом? - спросил Бритвина Таран.
- Пятнадцать, - ответил тот.
- Суток? - спросил Таран с невинным удивлением.
- Пошел ты в шойгу!
- Никак не пойму, - продолжал допрос Таран. - Как ты мог оставить границу? Теперь все мы волнуемся, на замке она или нет?
- Что за вопрос? Уходя, я лично закрыл замок.
- Ключ в надежных руках?
- Зачем? Я его закинул подальше. Для надежности.
Разыграть и раззадорить Бритвина оказалось не так-то просто и Таран прекратил напрасные усилия.
Некоторое время все молчали. Потом, лежа на спине и глядя в небо, заговорил Бритвин.
- Неужели где-то там среди этих звезд могут быть наши братья по разуму?
- Если во Вселенной есть настоящие разумные существа, - сказал Резванов, - то вряд ли они когда-то признают нас братьями.
- Это почему? - голос Бритвина прозвучал с нескрываемой обидой и недоумением.
- Потому что в поведении человечества очень мало разумного.
- Открылась бездна, звезд полна, звездам нет счету, бездне дна, продекламировал Резванов.
- Сам сочинил, или как? - спросил Столяров.
- Или как, по фамилии Ломоносов.
- А я поэзию не признаю, - сказал Таран. - Лютики-цветочки. Это не для солдата.
- Точно, - тут же согласился Резванов. - Это ещё у гитлеровцев был такой стиш. "Если ты настоящий солдат, если ты со смертью на "ты", улыбаясь пройди через ад, сапогом растопчи цветы".
- Зачем ты так? - обиделся Таран. - Я о том, что мне стихи не задевают душу. Вот песни - другое дело.
- Значит ты хороших поэтов никогда не читал.
- А ты читал, так?
- Хочешь послушать?
- Ну.
- Тогда ляг на спину и смотри в небо.
- Ну, лег.
Таран устроился на твердом ложе, подложил руки под голову.
Небо над ними, по южному черное, сверкало льдистым блеском множества звезд. От края до края широкой лентой его перепоясывал Млечный путь.
- Если я заболею...
Резванов начал задумчиво, неторопливо, с чувством произнося слова:
- Если я заболею, к врачам обращаться не стану,
обращусь я к друзьям (не сочтите, что это в бреду):
постелите мне степь, занавесьте мне окна туманом
в изголовье поставьте ночную звезду...
Шевельнулся и приподнялся на локте Бритвин. Стал прислушиваться.
Я ходил напролом. Я не слыл недотрогой.
Если ранят меня в справедливых боях,
забинтуйте мне голову горной дорогой
и укройте меня одеялом в осенних цветах.
Лежавший поодаль Ярощук встал, подошел к костру и присел у огня.
Порошков или капель - не надо.
Пусть в стакане сияют лучи.
Жаркий ветер пустынь, серебро водопада
вот чем надо лечить...
Таран тоже поднялся и молча сел рядом с Ярощуком,
От морей и от гор так и веет веками,
Как посмотришь - почувствуешь: вечно живем.
Не облатками желтыми путь наш усеян, а облаками.
Не больничным уйдем коридором, а Млечным Путем...
Резванов замолчал.
- Слушай, - сказал Таран, скрывая смущение, - Кто это написал?
- Поэт написал. Ярослав Смеляков.
- Будто про нас.
- Хорошая поэзия всегда про нас.
- Не скажи. У каждого времени свои чувства. Когда это написано?
- В сороковом году.
- Брось ты! Не может быть!
- Почему не может? В конце тридцатых годов он отмотал срок в сталинских лагерях. Умер в семьдесят втором.
- Баб-эль-Мандеб! - сказал Бритвин с восхищением. - И много у него стихов?
- Какая разница, - заметил Резванов, - много или мало? Можно написать одно настоящее стихотворение и считаться поэтом...
- Вернемся с дела, - произнес Таран задумчиво, - запишу это и выучу для души.
- Нет уж, - сказал Резванов, - коли учить, так сейчас и начинай.
- Если я заболею, - продекламировал Таран запомнившееся, - к врачам обращаться не стану... Потрясно. Особенно про Млечный Путь. Лучше не скажешь...
- Почему? - возразил Ярощук. - Был такой поэт Серей Орлов. Он ещё во время войны написал о солдате так:
- Его зарыли в шар земной,
А был он лишь солдат,
Всего, друзья, солдат простой,
Без званий и наград.
Ему как мавзолей земля
На миллион веков,
И Млечные Пути пылят
Вокруг него с боков...
- Все, мужики, вы меня добили, - сказал Таран обречено. - Сколько умников заставлял умолкнуть, когда болтали о поэзии... и вдруг... Ладно, давай дальше.
На рыжих скатах тучи спят,
Метелицы метут,
Грома тяжелые гремят,
ветра разбег берут.
Давным-давно окончен бой...
Руками всех друзей
Положен парень в шар земной,
Как будто в мавзолей...
- Это тоже выучу, - сказал Таран, прерывая общее молчание. - А теперь ложитесь. Я подежурю. Все равно теперь не засну. Его зарыли в шар земной, а был он лишь солдат! Надо же, как в душу выстрел! Все, всем спать!
Утро обозначило свой приход появлением серой полосы за гребнями дальних гор. Но этого сигнала оказалось достаточным для пробуждения природы. Совсем рядом, но где именно, Бритвин не видел, задолбил, застучал клювом по гулкому дереву дятел. В кустах, перессорившись между собой, надрывались назойливым щебетом невидимые пичуги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
Каждый стрелок выбрал сектор обстрела, расчистил его от бурьяна и закрывавших обзор камней.
Солнце ушло и сразу стало зябко: горы есть горы. Здесь приход сумерек сразу заявляет резким похолоданием о своей враждебности человеку. Не даром именно горцы создали бурку - накидку из шерсти, которая служила путникам, пастухам и воинам ложем, одеялом и укрытием от дождя, ветра и снега.
В тихом уголке, образованном стенами скал, развели костер. Чтобы собрать сушняк на целую ночь, им потребовалось не так уж много времени. Лес, неухоженный, захламленный валежником и сухими ветками был полон топлива.
Костер разгорался. Языки пламени осторожно облизывали хворост, словно проверяя его готовность к горению. Потом огонь ярко вспыхивал, набрасывался на сучья и с плотоядным треском начинал их пожирать.
Столяров молча и сосредоточенно ломал палки и подкидывал в очаг. Огонь оранжевыми трескучими снопами вскидывался к небу. Во тьму улетали и тут же гасли сотни мелких блескучих искр.
Огонь, морские волны, набегающие на берег, и степной ковыль, волнуемый ветром - это стихии, на которые человек может смотреть не уставая. Их игра и движение умиротворяют душу, навевают думы о красивом и вечном.
От костра веяло теплотой и сухостью. А со стороны гор, к которым сидевшие у огня люди были обращены спинами, веяло холодом снеговых вершин. Их не было видно в этих местах: Главный кавказский хребет лежал чуть южнее, но его ледники во многом определяли здесь и погоду и климат.
Где-то в стороне от стоянки в лесу недовольно ухала ночная птица. Но в её крике не слышалось тревоги. Она просто жаловалась на свое одиночество.
Новая обстановка взбудоражила всех и никто не собирался спать. Говорили о пустяках, не касаясь дел завтрашнего дня. Пикировались между собой.
- Ты долго служил погранцом? - спросил Бритвина Таран.
- Пятнадцать, - ответил тот.
- Суток? - спросил Таран с невинным удивлением.
- Пошел ты в шойгу!
- Никак не пойму, - продолжал допрос Таран. - Как ты мог оставить границу? Теперь все мы волнуемся, на замке она или нет?
- Что за вопрос? Уходя, я лично закрыл замок.
- Ключ в надежных руках?
- Зачем? Я его закинул подальше. Для надежности.
Разыграть и раззадорить Бритвина оказалось не так-то просто и Таран прекратил напрасные усилия.
Некоторое время все молчали. Потом, лежа на спине и глядя в небо, заговорил Бритвин.
- Неужели где-то там среди этих звезд могут быть наши братья по разуму?
- Если во Вселенной есть настоящие разумные существа, - сказал Резванов, - то вряд ли они когда-то признают нас братьями.
- Это почему? - голос Бритвина прозвучал с нескрываемой обидой и недоумением.
- Потому что в поведении человечества очень мало разумного.
- Открылась бездна, звезд полна, звездам нет счету, бездне дна, продекламировал Резванов.
- Сам сочинил, или как? - спросил Столяров.
- Или как, по фамилии Ломоносов.
- А я поэзию не признаю, - сказал Таран. - Лютики-цветочки. Это не для солдата.
- Точно, - тут же согласился Резванов. - Это ещё у гитлеровцев был такой стиш. "Если ты настоящий солдат, если ты со смертью на "ты", улыбаясь пройди через ад, сапогом растопчи цветы".
- Зачем ты так? - обиделся Таран. - Я о том, что мне стихи не задевают душу. Вот песни - другое дело.
- Значит ты хороших поэтов никогда не читал.
- А ты читал, так?
- Хочешь послушать?
- Ну.
- Тогда ляг на спину и смотри в небо.
- Ну, лег.
Таран устроился на твердом ложе, подложил руки под голову.
Небо над ними, по южному черное, сверкало льдистым блеском множества звезд. От края до края широкой лентой его перепоясывал Млечный путь.
- Если я заболею...
Резванов начал задумчиво, неторопливо, с чувством произнося слова:
- Если я заболею, к врачам обращаться не стану,
обращусь я к друзьям (не сочтите, что это в бреду):
постелите мне степь, занавесьте мне окна туманом
в изголовье поставьте ночную звезду...
Шевельнулся и приподнялся на локте Бритвин. Стал прислушиваться.
Я ходил напролом. Я не слыл недотрогой.
Если ранят меня в справедливых боях,
забинтуйте мне голову горной дорогой
и укройте меня одеялом в осенних цветах.
Лежавший поодаль Ярощук встал, подошел к костру и присел у огня.
Порошков или капель - не надо.
Пусть в стакане сияют лучи.
Жаркий ветер пустынь, серебро водопада
вот чем надо лечить...
Таран тоже поднялся и молча сел рядом с Ярощуком,
От морей и от гор так и веет веками,
Как посмотришь - почувствуешь: вечно живем.
Не облатками желтыми путь наш усеян, а облаками.
Не больничным уйдем коридором, а Млечным Путем...
Резванов замолчал.
- Слушай, - сказал Таран, скрывая смущение, - Кто это написал?
- Поэт написал. Ярослав Смеляков.
- Будто про нас.
- Хорошая поэзия всегда про нас.
- Не скажи. У каждого времени свои чувства. Когда это написано?
- В сороковом году.
- Брось ты! Не может быть!
- Почему не может? В конце тридцатых годов он отмотал срок в сталинских лагерях. Умер в семьдесят втором.
- Баб-эль-Мандеб! - сказал Бритвин с восхищением. - И много у него стихов?
- Какая разница, - заметил Резванов, - много или мало? Можно написать одно настоящее стихотворение и считаться поэтом...
- Вернемся с дела, - произнес Таран задумчиво, - запишу это и выучу для души.
- Нет уж, - сказал Резванов, - коли учить, так сейчас и начинай.
- Если я заболею, - продекламировал Таран запомнившееся, - к врачам обращаться не стану... Потрясно. Особенно про Млечный Путь. Лучше не скажешь...
- Почему? - возразил Ярощук. - Был такой поэт Серей Орлов. Он ещё во время войны написал о солдате так:
- Его зарыли в шар земной,
А был он лишь солдат,
Всего, друзья, солдат простой,
Без званий и наград.
Ему как мавзолей земля
На миллион веков,
И Млечные Пути пылят
Вокруг него с боков...
- Все, мужики, вы меня добили, - сказал Таран обречено. - Сколько умников заставлял умолкнуть, когда болтали о поэзии... и вдруг... Ладно, давай дальше.
На рыжих скатах тучи спят,
Метелицы метут,
Грома тяжелые гремят,
ветра разбег берут.
Давным-давно окончен бой...
Руками всех друзей
Положен парень в шар земной,
Как будто в мавзолей...
- Это тоже выучу, - сказал Таран, прерывая общее молчание. - А теперь ложитесь. Я подежурю. Все равно теперь не засну. Его зарыли в шар земной, а был он лишь солдат! Надо же, как в душу выстрел! Все, всем спать!
Утро обозначило свой приход появлением серой полосы за гребнями дальних гор. Но этого сигнала оказалось достаточным для пробуждения природы. Совсем рядом, но где именно, Бритвин не видел, задолбил, застучал клювом по гулкому дереву дятел. В кустах, перессорившись между собой, надрывались назойливым щебетом невидимые пичуги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86