Я ненавижу коммунистов за исступленное желание навязать свою дьявольскую веру остальному человечеству. И за скотские методы, которыми они при этом пользуются. За истребление инакомыслящих. За концентрационные лагеря. За международный терроризм. За погибель культуры в странах, где воцарился этот окаянный режим… Понимаешь?
Фрэнк Карр кивнул.
— Я умею многое, но лучше всего обучен сражаться. И предпочитаю сражаться против того, что ненавижу, а не сидеть сложа руки и ждать, покуда на пороге моем возникнут хари твердокаменных ленинцев, потрясающих маузерами. Кстати, маузер был раньше их излюбленным оружием. Понимали толк, негодяи…
— Да, сэр…
— У тебя есть девушка. У меня — тоже.
— Сеньорита? Простите, я хотел сказать, вы почти неразлучны…
— М-м-м… Нет. Хотя, ты прав: мы с Мариной близки. Временно. А речь вовсе не о ней. Девушку мою зовут Элизабет. Она красивая, очень славная, добрая и хорошая. Покажу фото, когда вернемся, — пообещал Фрост.
“Если вернемся”, — сделал он быструю мысленную поправку.
— Разрешите еще вопрос, сэр?
— Конечно.
Фрост поглядел на часы. Оставалось минут пятнадцать.
— Опять прошу прощения за бестактность… Наглазная повязка… Мы часто гадали, где вас ранило? И как?
— Однажды, — задумчиво сказал Фрост, — еще подростком, я отправился вместе с родителями на морские купания в Майами. Отец предупреждал: не заплывай далеко, в здешних водах шныряют акулы. Я, конечно же, не послушался, отмахал от берега ярдов триста. И вдруг, вообрази, появляется акулища.
— Большая белая? — спросил явно читавший роман “Челюсти” Карр.
— Малая черная! — расхохотался Фрост. — Будь она большой белой, мы бы сейчас не разговаривали… Меч-рыба.
— А-а-а! Как у Хемингуэя!
Из чего явствовало, что “Старик и море” тоже были когда-то прочитаны капралом Карром.
— Вот-вот. Выныривает, гадина, откуда-то из глубины — и прямо ко мне. Я влево — и она влево. Я вправо — и она вправо. Я — к берегу, она, подлюжища, — за мною следом.
Фрост выдержал театральную паузу и закончил:
— Я был очень проворным подростком, с отличной реакцией. Ускользал, увертывался, нырял, умудрился выбраться на мелководье. И тогда скотина, — в отместку, наверное, — взяла и выколола мне своим треклятым мечом левый глаз. Вот и вся печальная повесть.
Фрэнк, слушавший Фроста затаив дыхание, заподозрил подвох.
— Но в этом случае, сэр… Вы хотите сказать…
— Я хочу сказать: подъем — и в атаку! — резко произнес наемник.
Он встал на ноги, вынул тяжелый пистолет с очень толстым стволом. Хлопнул выстрел, сигнальная ракета взвилась, ушла высоко в поднебесье, рассыпалась десятками пылающих искр.
Капитан щелкнул предохранителем CAR—15, перевел селектор на полуавтоматический огонь.
— За мной! — заорал он во весь голос. — Долой Рамона! Доло-о-о-ой!..
Глава одиннадцатая
Фрост бежал вперед, сквозь легкую рассветную дымку, а вокруг непрерывно гремели, рокотали, взлаивали штурмовые винтовки, автоматы, карабины, крупнокалиберные револьверы. Слово Sturm, вспомнил наемник, означает по-немецки “буря”. Именно в этом и состоит подобная атака: штурм, ураганный натиск.
Люди капитана стремились к Женевьеве с двух сторон, и от морской базы, против которой сосредоточилось не менее сотни бойцов, уже доносился ответный огонь.
Городской гарнизон, спросонок не сразу понявший, в чем дело, уже подымался по тревоге. Пулеметные очереди начали полосовать воздух над мостовыми, заставляя наемников прижиматься к стенам зданий, нырять в подъезды, искать возможного укрытия.
— Не задерживаться! — крикнул Фрост. — Вперед, иначе они пойдут навстречу и сомнут нас!
Капитан продолжал мчаться во главе большого, непрерывно стрелявшего на ходу, отряда. Солдаты спешили, мчались во всю прыть, понимая, что на стороне противника большой численный перевес, и промедление смерти подобно.
— Долой Рамона-а-а!
С крыши ближайшего здания заговорил крупнокалиберный пулемет, а из-за угла высыпали защитники Женевьевы — то ли пехотинцы, то ли моряки, — Фрост не понял. Наемники попадали, залегли, начали отстреливаться, но против эдакой дряни, подумал Фрост, пытаясь попасть в пулеметчика и все время промахиваясь, много не навоюешь. Хоть бы у рамоновцев достало безрассудства пойти врукопашную — тогда, волей-неволей, убийственный огонь прекратится. Нельзя же, в самом-то деле, по своим палить…
Громкий удар и мгновенное шипение слева заставили Фроста покоситься, но сверху донесся удар еще более громкий.
Наемник повернул голову.
Пулеметное гнездо на крыше перестало существовать, обратилось клубком багрового пламени, окуталось настоящей тучей угольно-черного дыма…
Капрал Карр, оказывается, неплохо умел орудовать гранатометом!
— Отлично сработано, парень! — заорал Фрост. — Вперед, ребята!
Морская база — пирсы, казармы, склады, — располагалась вдали, на противоположном конце улицы, которую было бы уместней назвать проспектом. Красно-черное знамя коммунистического правительства развевалось, полоскалось, реяло на высоком флагштоке.
— Долой Рамона!
Стрельба набирала силу.
Над головами атакующих со свистом пролетела реактивная противотанковая граната. Фрост огляделся. Он уже потерял шестерых, а бой только начинался по-настоящему.
— Долой Рамона-а!
Сыпля очередями во все стороны, Фрост и его отборная группа бегом достигли стены, окружавшей базу. Принялись прыгать, подтягиваться, переваливаться на другую сторону. Рукопашная началась почти немедленно.
Наемник выпустил последние заряды, поспешно затолкал в CAR—16 новый рожок, изготовился. Начал выбивать нападающих коммунистов поодиночке, тщательно стараясь не зацепить кого-либо из своих случайным выстрелом. Руки работали почти независимо от сознания — сказывались долголетняя привычка, изобильный опыт, и отрешенность от любого мышления, наступающая в столь ожесточенной схватке.
Второй магазин тоже опустел.
Один из рамоновцев, вооруженный советским АК—47, чей неуклюжий, неудобный штык — единственная неудачная часть в безукоризненном автомате, подумал Фрост, — уже склонялся наперевес, попытался нанести капитану колющий удар в грудь. Отступив на полшага влево, наемник отразил выпад не стволом, как обычно поступают в подобных случаях, а движением приклада — личный прием Фроста, не раз выручавший в подобных обстоятельствах.
Встречный удар штыка угодил коммунисту под ложечку. Рамоновский боец переломился пополам, повернулся на месте и повалился наземь, Фрост опять ринулся вперед.
Самый ожесточенный бой шел у подножия высокой, довольно узкой башни, чью вершину венчал флагшток с черно-красным зловещим стягом. Наемник торопился к башне, расчетливо и метко выпуская оставшиеся пули, экономя их по возможности, отбиваясь штыком и прикладом, если позволяли обстоятельства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Фрэнк Карр кивнул.
— Я умею многое, но лучше всего обучен сражаться. И предпочитаю сражаться против того, что ненавижу, а не сидеть сложа руки и ждать, покуда на пороге моем возникнут хари твердокаменных ленинцев, потрясающих маузерами. Кстати, маузер был раньше их излюбленным оружием. Понимали толк, негодяи…
— Да, сэр…
— У тебя есть девушка. У меня — тоже.
— Сеньорита? Простите, я хотел сказать, вы почти неразлучны…
— М-м-м… Нет. Хотя, ты прав: мы с Мариной близки. Временно. А речь вовсе не о ней. Девушку мою зовут Элизабет. Она красивая, очень славная, добрая и хорошая. Покажу фото, когда вернемся, — пообещал Фрост.
“Если вернемся”, — сделал он быструю мысленную поправку.
— Разрешите еще вопрос, сэр?
— Конечно.
Фрост поглядел на часы. Оставалось минут пятнадцать.
— Опять прошу прощения за бестактность… Наглазная повязка… Мы часто гадали, где вас ранило? И как?
— Однажды, — задумчиво сказал Фрост, — еще подростком, я отправился вместе с родителями на морские купания в Майами. Отец предупреждал: не заплывай далеко, в здешних водах шныряют акулы. Я, конечно же, не послушался, отмахал от берега ярдов триста. И вдруг, вообрази, появляется акулища.
— Большая белая? — спросил явно читавший роман “Челюсти” Карр.
— Малая черная! — расхохотался Фрост. — Будь она большой белой, мы бы сейчас не разговаривали… Меч-рыба.
— А-а-а! Как у Хемингуэя!
Из чего явствовало, что “Старик и море” тоже были когда-то прочитаны капралом Карром.
— Вот-вот. Выныривает, гадина, откуда-то из глубины — и прямо ко мне. Я влево — и она влево. Я вправо — и она вправо. Я — к берегу, она, подлюжища, — за мною следом.
Фрост выдержал театральную паузу и закончил:
— Я был очень проворным подростком, с отличной реакцией. Ускользал, увертывался, нырял, умудрился выбраться на мелководье. И тогда скотина, — в отместку, наверное, — взяла и выколола мне своим треклятым мечом левый глаз. Вот и вся печальная повесть.
Фрэнк, слушавший Фроста затаив дыхание, заподозрил подвох.
— Но в этом случае, сэр… Вы хотите сказать…
— Я хочу сказать: подъем — и в атаку! — резко произнес наемник.
Он встал на ноги, вынул тяжелый пистолет с очень толстым стволом. Хлопнул выстрел, сигнальная ракета взвилась, ушла высоко в поднебесье, рассыпалась десятками пылающих искр.
Капитан щелкнул предохранителем CAR—15, перевел селектор на полуавтоматический огонь.
— За мной! — заорал он во весь голос. — Долой Рамона! Доло-о-о-ой!..
Глава одиннадцатая
Фрост бежал вперед, сквозь легкую рассветную дымку, а вокруг непрерывно гремели, рокотали, взлаивали штурмовые винтовки, автоматы, карабины, крупнокалиберные револьверы. Слово Sturm, вспомнил наемник, означает по-немецки “буря”. Именно в этом и состоит подобная атака: штурм, ураганный натиск.
Люди капитана стремились к Женевьеве с двух сторон, и от морской базы, против которой сосредоточилось не менее сотни бойцов, уже доносился ответный огонь.
Городской гарнизон, спросонок не сразу понявший, в чем дело, уже подымался по тревоге. Пулеметные очереди начали полосовать воздух над мостовыми, заставляя наемников прижиматься к стенам зданий, нырять в подъезды, искать возможного укрытия.
— Не задерживаться! — крикнул Фрост. — Вперед, иначе они пойдут навстречу и сомнут нас!
Капитан продолжал мчаться во главе большого, непрерывно стрелявшего на ходу, отряда. Солдаты спешили, мчались во всю прыть, понимая, что на стороне противника большой численный перевес, и промедление смерти подобно.
— Долой Рамона-а-а!
С крыши ближайшего здания заговорил крупнокалиберный пулемет, а из-за угла высыпали защитники Женевьевы — то ли пехотинцы, то ли моряки, — Фрост не понял. Наемники попадали, залегли, начали отстреливаться, но против эдакой дряни, подумал Фрост, пытаясь попасть в пулеметчика и все время промахиваясь, много не навоюешь. Хоть бы у рамоновцев достало безрассудства пойти врукопашную — тогда, волей-неволей, убийственный огонь прекратится. Нельзя же, в самом-то деле, по своим палить…
Громкий удар и мгновенное шипение слева заставили Фроста покоситься, но сверху донесся удар еще более громкий.
Наемник повернул голову.
Пулеметное гнездо на крыше перестало существовать, обратилось клубком багрового пламени, окуталось настоящей тучей угольно-черного дыма…
Капрал Карр, оказывается, неплохо умел орудовать гранатометом!
— Отлично сработано, парень! — заорал Фрост. — Вперед, ребята!
Морская база — пирсы, казармы, склады, — располагалась вдали, на противоположном конце улицы, которую было бы уместней назвать проспектом. Красно-черное знамя коммунистического правительства развевалось, полоскалось, реяло на высоком флагштоке.
— Долой Рамона!
Стрельба набирала силу.
Над головами атакующих со свистом пролетела реактивная противотанковая граната. Фрост огляделся. Он уже потерял шестерых, а бой только начинался по-настоящему.
— Долой Рамона-а!
Сыпля очередями во все стороны, Фрост и его отборная группа бегом достигли стены, окружавшей базу. Принялись прыгать, подтягиваться, переваливаться на другую сторону. Рукопашная началась почти немедленно.
Наемник выпустил последние заряды, поспешно затолкал в CAR—16 новый рожок, изготовился. Начал выбивать нападающих коммунистов поодиночке, тщательно стараясь не зацепить кого-либо из своих случайным выстрелом. Руки работали почти независимо от сознания — сказывались долголетняя привычка, изобильный опыт, и отрешенность от любого мышления, наступающая в столь ожесточенной схватке.
Второй магазин тоже опустел.
Один из рамоновцев, вооруженный советским АК—47, чей неуклюжий, неудобный штык — единственная неудачная часть в безукоризненном автомате, подумал Фрост, — уже склонялся наперевес, попытался нанести капитану колющий удар в грудь. Отступив на полшага влево, наемник отразил выпад не стволом, как обычно поступают в подобных случаях, а движением приклада — личный прием Фроста, не раз выручавший в подобных обстоятельствах.
Встречный удар штыка угодил коммунисту под ложечку. Рамоновский боец переломился пополам, повернулся на месте и повалился наземь, Фрост опять ринулся вперед.
Самый ожесточенный бой шел у подножия высокой, довольно узкой башни, чью вершину венчал флагшток с черно-красным зловещим стягом. Наемник торопился к башне, расчетливо и метко выпуская оставшиеся пули, экономя их по возможности, отбиваясь штыком и прикладом, если позволяли обстоятельства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33