Через нее и Фарабуллини, этого замечательного товарища, умелого конспиратора, мы держали связь с римскими коммунистами. После отъезда русских военнопленных из Рима она убедила итальянцев в том, что вместе с Галафати был расстрелян и русский моряк Кубышкин.
Вот так и получилось, что почти рядом с саркофагом Галафати – он под номером триста тридцать два – оказался и «мой» саркофаг – триста двадцать девятый.
Кроме того, в ночь на двадцать четвертое марта, когда нас с Николаем Остапенко вели по коридору тюрьмы, узники, оставшиеся в камерах, видели нас. И, конечно, решили, что нас тоже повели на расстрел. Своими рассказами они потом и убедили Веру Михайловну Долгину…
То ли вспомнилась Кубышкину духота камеры Реджина Чели, то ли слишком накурено было в комнате – он поднялся и открыл форточку. Свежий ночной ветерок колыхнул занавеску.
– Да, жаль, что мне не пришлось встретить победу со своими товарищами по отряду. Это был настоящий праздник, – тут Алексей Афанасьевич встряхнулся, словно отгонял от себя все тяжелые воспоминания, и широко улыбнулся:
– Кстати, я имел бы возможность увидеть самого папу римского.
– Папу Пия двенадцатого? Каким образом?
– Я уже потом узнал, что наш доктор собрал группу партизан и пошел в резиденцию папы. Над отрядом гордо развевалось красное знамя. Представляете, – в Ватикане красное знамя!.. Папе ничего не оставалось делать, кроме как принять и благословить партизан. Впрочем, мы-то знали, что означает папское благословление. Тот же самый папа Пий благословлял орды Гитлера и Муссолини. Но после войны эта старая лиса поняла, откуда дуют ветры, и принялась наживать новый моральный капиталей. Волей-неволей ему пришлось тогда пробормотать несколько слов о мире…
Кубышкин на минуту смолкает и неподвижно смотрит перед собой. Мне кажется, он думает в эту минуту о своих павших друзьях… Уже другим, глуховатым и жестким голосом Алексей Афанасьевич говорит:
– Но ни один из тех садистов, которые мучили и расстреливали моих друзей, не ушел живым! Они не ушли от справедливого возмездия. Находясь в плену у американцев, я узнал все о них подробно.
…Выполняя приказ вождя итальянских коммунистов Луиджи Лонго, 24 апреля 1945 года партизаны начали бои за освобождение Милана. Бригада чернорубашечников и части личной гвардии Муссолини сдавались или спасались бегством, удирая к швейцарской границе. Переговоры с Комитетом Национального Освобождения, которые велись при посредничестве кардинала Шустера, провалились. Муссолини прихватил с собой золото итальянского банка и свою любовницу Кларетту Петаччи, бежал в сопровождении беспорядочного кортежа фашистских заправил и эскорта немецких эсэсовцев на броневиках к швейцарской границе. Вместе с ним искал спасения и Пьетро Кох.
Их преследовал посланный из Милана партизанский отряд под командованием коммуниста Вальтера Аудизио, известного тогда под именем «полковника Валерио». Аудизио было приказано поймать Муссолини и казнить.
27 апреля в 8 часов утра колонна убегающих фашистов была остановлена близ маленького селения Донго. Хотя Муссолини был переодет в немецкую форму, его опознали и расстреляли вместе с его метрессой и двенадцатью главарями «республики Сало».
Трупы Муссолини, Петаччи, Пьетро Коха и других казненных фашистов были доставлены в Милан. Там их повесили вниз головами на площади Лоретто, на том самом месте, где итальянские фашисты и нацисты совершили одно из своих последних кровавых преступлений – расстрел группы заложников.
Не ушел от народного гнева и Пьетро Карузо, начальник римской полиции, который в дни ардеатинской трагедии составлял списки заложников, обрекая их на смерть. Спасаясь от народного гнева, он бежал, но в восемнадцати километрах от Рима его задержал партизанский патруль, доставил в город и передал в руки правосудия. Карузо приговорили к смертной казни и расстреляли в крепости Бравета.
С начальником тюрьмы Реджина Чели – Донато Каретта – расправился сам народ. 19 сентября 1944 года его опознали родственники погибших в Ардеатинских пещерах и произвели над ним самосуд – возле моста Умберто бросили в Тибр, а потом труп повесили на ограде Реджина Чели. Собаке – собачья смерть!..
А вот фельдмаршал Кессельринг ушел от возмездия. За кровавые преступления, совершенные им в Италии, он был приговорен английским военным судом к смертной казни. Но через два месяца расстрел был заменен пожизненным тюремным заключением. Прошло лишь несколько лет, и оккупационные власти… выпустили фельдмаршала из тюрьмы, предоставив ему полную свободу действий. Он понадобился Соединенным Штатам для обобщения опыта гитлеровской армии во второй мировой войне. Недавно он опубликовал свои мемуары «Солдат до конца своих дней». Им больше подошло бы название: «Палач до конца своих дней»…
– А где теперь ваши спасители? – спрашиваю я у Кубышкина.
– Тюремщик Сперри в Риме… Вскоре после того, как меня и Остапенко увезли из тюрьмы, в ту же тюрьму были посажены Павел Лезов, Иван Румянцев, Петр Самец, которые были арестованы в Риме. Но за два дня до прихода в Рим союзников им удалось из тюрьмы бежать. И помог им в этом тот же самый Сперри.
А вот смелый чех, вскоре после того, как нас с Остапенко увезли из тюрьмы, попался в лапы немецкой разведки. Его увезли в Берлин, мучили в подвалах гестапо, но какова его дальнейшая судьба, не знаю.
Вагнера я тоже совсем потерял из виду… Очень жаль, конечно!
А наш дорогой Алексей Владимирович Исупов умер 17 июля 1957 года в Риме. Хотя он и не смог вернуться в Россию, но до конца дней сохранил любовь к Родине. После его смерти Тамара Николаевна передала в дар Третьяковской галерее лучшие картины мужа. Среди них есть и те, которые мне посчастливилось увидеть еще на итальянской земле. Недаром, прощаясь с нами, Алексей Владимирович сказал: «Вы еще увидите мои полотна на родине».
Бессонный – наш испытанный связной – сейчас пенсионер, живет в Киеве. У него нет семьи, но он считает своими братьями боевых товарищей, в судьбе которых сыграл такую важную роль. Многих из них он разыскал за эти годы, не раз встречался с ними. Ему регулярно пишут письма и Коляскин, и Тарасенко, и Конопелько, и я.
– Как бы я хотел пожать руки всем, кто остался в живых, всем моим друзьям, которых я обрел вдали от Родины! – задумчиво произносит Алексей Афанасьевич. – И еще я хотел бы поклониться саркофагу, где погребен Галафати, и саркофагу номер триста двадцать девять. По всей вероятности, там лежит тот русский, которого я видел в ту страшную ночь… Как видите, не Кубышкин, но какой-то другой русский похоронен рядом с итальянскими друзьями. Вот узнать бы – кто?..
– А как сложилась судьба Маши?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Вот так и получилось, что почти рядом с саркофагом Галафати – он под номером триста тридцать два – оказался и «мой» саркофаг – триста двадцать девятый.
Кроме того, в ночь на двадцать четвертое марта, когда нас с Николаем Остапенко вели по коридору тюрьмы, узники, оставшиеся в камерах, видели нас. И, конечно, решили, что нас тоже повели на расстрел. Своими рассказами они потом и убедили Веру Михайловну Долгину…
То ли вспомнилась Кубышкину духота камеры Реджина Чели, то ли слишком накурено было в комнате – он поднялся и открыл форточку. Свежий ночной ветерок колыхнул занавеску.
– Да, жаль, что мне не пришлось встретить победу со своими товарищами по отряду. Это был настоящий праздник, – тут Алексей Афанасьевич встряхнулся, словно отгонял от себя все тяжелые воспоминания, и широко улыбнулся:
– Кстати, я имел бы возможность увидеть самого папу римского.
– Папу Пия двенадцатого? Каким образом?
– Я уже потом узнал, что наш доктор собрал группу партизан и пошел в резиденцию папы. Над отрядом гордо развевалось красное знамя. Представляете, – в Ватикане красное знамя!.. Папе ничего не оставалось делать, кроме как принять и благословить партизан. Впрочем, мы-то знали, что означает папское благословление. Тот же самый папа Пий благословлял орды Гитлера и Муссолини. Но после войны эта старая лиса поняла, откуда дуют ветры, и принялась наживать новый моральный капиталей. Волей-неволей ему пришлось тогда пробормотать несколько слов о мире…
Кубышкин на минуту смолкает и неподвижно смотрит перед собой. Мне кажется, он думает в эту минуту о своих павших друзьях… Уже другим, глуховатым и жестким голосом Алексей Афанасьевич говорит:
– Но ни один из тех садистов, которые мучили и расстреливали моих друзей, не ушел живым! Они не ушли от справедливого возмездия. Находясь в плену у американцев, я узнал все о них подробно.
…Выполняя приказ вождя итальянских коммунистов Луиджи Лонго, 24 апреля 1945 года партизаны начали бои за освобождение Милана. Бригада чернорубашечников и части личной гвардии Муссолини сдавались или спасались бегством, удирая к швейцарской границе. Переговоры с Комитетом Национального Освобождения, которые велись при посредничестве кардинала Шустера, провалились. Муссолини прихватил с собой золото итальянского банка и свою любовницу Кларетту Петаччи, бежал в сопровождении беспорядочного кортежа фашистских заправил и эскорта немецких эсэсовцев на броневиках к швейцарской границе. Вместе с ним искал спасения и Пьетро Кох.
Их преследовал посланный из Милана партизанский отряд под командованием коммуниста Вальтера Аудизио, известного тогда под именем «полковника Валерио». Аудизио было приказано поймать Муссолини и казнить.
27 апреля в 8 часов утра колонна убегающих фашистов была остановлена близ маленького селения Донго. Хотя Муссолини был переодет в немецкую форму, его опознали и расстреляли вместе с его метрессой и двенадцатью главарями «республики Сало».
Трупы Муссолини, Петаччи, Пьетро Коха и других казненных фашистов были доставлены в Милан. Там их повесили вниз головами на площади Лоретто, на том самом месте, где итальянские фашисты и нацисты совершили одно из своих последних кровавых преступлений – расстрел группы заложников.
Не ушел от народного гнева и Пьетро Карузо, начальник римской полиции, который в дни ардеатинской трагедии составлял списки заложников, обрекая их на смерть. Спасаясь от народного гнева, он бежал, но в восемнадцати километрах от Рима его задержал партизанский патруль, доставил в город и передал в руки правосудия. Карузо приговорили к смертной казни и расстреляли в крепости Бравета.
С начальником тюрьмы Реджина Чели – Донато Каретта – расправился сам народ. 19 сентября 1944 года его опознали родственники погибших в Ардеатинских пещерах и произвели над ним самосуд – возле моста Умберто бросили в Тибр, а потом труп повесили на ограде Реджина Чели. Собаке – собачья смерть!..
А вот фельдмаршал Кессельринг ушел от возмездия. За кровавые преступления, совершенные им в Италии, он был приговорен английским военным судом к смертной казни. Но через два месяца расстрел был заменен пожизненным тюремным заключением. Прошло лишь несколько лет, и оккупационные власти… выпустили фельдмаршала из тюрьмы, предоставив ему полную свободу действий. Он понадобился Соединенным Штатам для обобщения опыта гитлеровской армии во второй мировой войне. Недавно он опубликовал свои мемуары «Солдат до конца своих дней». Им больше подошло бы название: «Палач до конца своих дней»…
– А где теперь ваши спасители? – спрашиваю я у Кубышкина.
– Тюремщик Сперри в Риме… Вскоре после того, как меня и Остапенко увезли из тюрьмы, в ту же тюрьму были посажены Павел Лезов, Иван Румянцев, Петр Самец, которые были арестованы в Риме. Но за два дня до прихода в Рим союзников им удалось из тюрьмы бежать. И помог им в этом тот же самый Сперри.
А вот смелый чех, вскоре после того, как нас с Остапенко увезли из тюрьмы, попался в лапы немецкой разведки. Его увезли в Берлин, мучили в подвалах гестапо, но какова его дальнейшая судьба, не знаю.
Вагнера я тоже совсем потерял из виду… Очень жаль, конечно!
А наш дорогой Алексей Владимирович Исупов умер 17 июля 1957 года в Риме. Хотя он и не смог вернуться в Россию, но до конца дней сохранил любовь к Родине. После его смерти Тамара Николаевна передала в дар Третьяковской галерее лучшие картины мужа. Среди них есть и те, которые мне посчастливилось увидеть еще на итальянской земле. Недаром, прощаясь с нами, Алексей Владимирович сказал: «Вы еще увидите мои полотна на родине».
Бессонный – наш испытанный связной – сейчас пенсионер, живет в Киеве. У него нет семьи, но он считает своими братьями боевых товарищей, в судьбе которых сыграл такую важную роль. Многих из них он разыскал за эти годы, не раз встречался с ними. Ему регулярно пишут письма и Коляскин, и Тарасенко, и Конопелько, и я.
– Как бы я хотел пожать руки всем, кто остался в живых, всем моим друзьям, которых я обрел вдали от Родины! – задумчиво произносит Алексей Афанасьевич. – И еще я хотел бы поклониться саркофагу, где погребен Галафати, и саркофагу номер триста двадцать девять. По всей вероятности, там лежит тот русский, которого я видел в ту страшную ночь… Как видите, не Кубышкин, но какой-то другой русский похоронен рядом с итальянскими друзьями. Вот узнать бы – кто?..
– А как сложилась судьба Маши?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45