Все как надо! Что-что, а шашлыки они готовить умеют! Зачем им эта война? На таких шашлыках можно прекрасно жить и не воевать! Идиоты!
— А какое было расстояние от Модаева до личного состава? — спросил я, отбрасывая очередную обглоданную кость.
Прикурил и спичкой начал выковыривать остатки мяса из зубов. Хорошо, вот только жаль, что откинутся на спинку нельзя.
— Метра три, наверное.
— Мудак он, твой Модаев. Сзади до тридцати метров нельзя находиться. Твоё счастье, что только троих зацепило.
— Ой, вай! — комбат горестно покачал головой.
— Слушай, Олег, а может он разведчик засланный? Поэтому и нас спас?
— Ага! Как раз тот случай! Пожалел волк кобылу, оставил хвост да гриву!
— Точно, засланный! Засланец он ваш! — комбат снова помрачнел.
— Так расстреляй его! — весело предложил я.
— Мы поможем! Только скажи! И мы тут как тут!
— Разберёмся, — хмуро буркнул комбат.
— У тебя напильник есть? — поинтересовался Витя.
— Найдём. А зачем? Решётку пилить? — комбат кивнул головой на зарешеченное окно.
— Заточи зубы Модаеву и своему мулле, пусть гусеницы танков грызут, авось перекусят!
— Слушай, комбат, здесь же стояли десантники, у них танки тоже были, неужели вы пару танков для себя не захватили?
— Не подумали, их рано вывели.
— Вот видишь, а так пару танков, да пару-тройку экипажей — и все проблемы были бы решены! Облажались вы здесь, мужики!
— Так вы будете моих людей учить, как с танками бороться?
— На чем? На пальцах объяснять? Это мы можем! А показать что-либо, извини, спина болит!
— Ладно, думайте, я потом зайду!
— 37 -
Комбат ушёл. Мы ещё вяло поковырялись в еде, но были уже сыты, и попросили охрану убрать все. Закурили.
На душе было тяжело, муторно, тоскливо. Я тяжело вздохнул.
— Ты чего, Олег?
— Тоскливо, хреново на душе.
— Живой — и радуйся.
— А долго ли ещё протянем? Вот по своей прихоти они нас избили до полусмерти и все наши заигрывания с охраной не помогли.
— Помогли, могли бы убить.
— Это они нам так говорят. А что дальше? Война это не наша. Мне не симпатичны ни одни, ни другие. Абсолютно и глубоко наплевать, кто из них победит и заберёт эту землю. Тысячи гибнут, за что? За землю, которая им не нужна? Нам она тоже не нужна! За веру? За Аллаха? Думаешь, Аллаху ихнему нужен этот Карабах? Сомневаюсь, очень сомневаюсь, ему лишь бы молились, да говорили, какой он хороший. Кто-то бабки нагребает в карманы. Большие бабки. Турки здесь постоянно пасутся. Оружия, посмотри, как много, и ведь все почти новое, чуть ли не в смазке заводской. Автоматы по последней моде калибра 5, 45. И смотри, что ни кавказская национальная республика, то очаг какого-то конфликта. Но мне, тупому старшему лейтенанту, на хрена все эти местные войнушки местных князьков? Молчишь. Не знаешь. Не нахожу я удовольствия, не нахожу чувства удовлетворения в этой работе. Бля! На положении животного здесь нахожусь. Захотят — накормят, захотят — изобьют, захотят — на расстрел выведут, поверх головы пострелять. Тьфу! Надоело! Сурет понятно, он за власть и деньги через наркоту воюет. Хотя, вон, на трассе Агдам — Степанакерт огромное маковое поле. Ставь свою охрану и руби наркоту. Вложения минимальные, прибыли много. Так нет, ему нужна монополия над всем этим рынком, ему власть нужна, мировое признание. Надоело все это
— И что ты предлагаешь?
— Ничего. Опять ничего! Пока ничего! Пока не выздоровею полностью, ничего делать не буду!
— А дальше?
— У меня научился?
— У кого ещё?
— Не знаю. Хоть вешайся. Хреново мне, Витя, очень хреново!
— Хочешь повеситься — подойди к охране и дай в зубы, а потом беги, они тебе между лопаток очередь всобачат. А то, что хреново тебе, так и мне тоже не сахар! Все уже достало, во! — Витя провёл ребром ладони поперёк горла. — Достал меня весь этот Кавказ с их разборками, во! Все меня достало! Что с нами дальше будет, Олег?! Что будет?
— Холодец будет, если не свалим из этого дурдома к ядрёной матери! И чем быстрее, тем лучше.
— Самим отсюда не выбраться. Может, Модаева уговорить?
— С катушек слетел, что ли? Хотя в этом что-то есть! Правда, с таким дерьмом и связываться, честно говоря, не хочется. Нет, не будем. А то ведь себя уважать перестанем.
— А что делать?
— Не знаю! Не знаю! — я орал. — Действительно не знаю! Господи, почему я родился в такое бестолковое время!
— А в какое время ты предпочёл бы?
— Ну, не знаю.
— Никогда Россия не жила хорошо, постоянно что-нибудь случалось, то войны, то революции, то голод, то коммунисты, то демократы, толку от всех них мало, очень мало!
— Ну, так уж никогда?
— А ты подумай!
Я помолчал, вспоминая историю СССР, России. Получалось то война, то какая-то катавасия. И почему я родился в неудачное время в неудачном месте?
— А может, рванём за бугор? — предложил Виктор
— Куда? В Турцию? Мне местные аборигены осточертели до смерти. А тут ещё добровольно на многие годы врюхатся в такое же дерьмо. И что мы там делать будем?
— Не знаю.
— Мы здесь с тобой уже довольно продолжительное время дурью маемся. А что дальше? Тоже не знаем. Что мы умеем? Военные. Можем копать, можем не копать. И все. Не забывай про семьи. У меня жена вот-вот родит, может, уже и родила, а в Турции мне что, заводить гарем?
— Пойдём в армию. Хотя, придётся против своих работать.
— Ага, уловил. Для своих мы станем чужими, для чужих мы так и не станем своими. Парадокс. Я очень не люблю парадоксов в жизни, они, как правило, хреново заканчиваются.
— Выход?
— Драпать к своим. Может, даже через Армению выйдем. Есть там «Красный крест». Могут помочь.
— Посмотрим.
— Надо тренироваться, физическую форму восстанавливать. Когда в училище учился, нас ротный на полигоне гонял как собак, километров двадцать с полной выкладкой, зато потом ни один патруль не мог нас поймать в самоволке. Премудростям выживания тоже учил, мы все его тогда ненавидели лютой ненавистью, но сейчас я его вспоминаю с благодарностью, психологическую закалку дал неплохую.
— Угу, я и заметил, как ты словно с цепи сорвался. Чуть не покусал. Может, спать будем?
— Давай!
Мы улеглись спать. Спать было больно, на спине не поспишь, на боку тоже, только на животе. Снилась война. Война и пытки. Пытали меня, пытали мою семью, а я не мог ничего сделать, я кричал, бился, но какая-то неведомая сила не пускала меня, я как в киселе барахтался. Потом жена показывала мне свёрток с новорождённым, и когда она уже хотела показать его личико, между нами становился Гусейнов. Я его пихал, отталкивал, жена протягивала мне моего первенца, но мешал Гусейнов. Я вытаскивал пистолет, почему-то пистолет Стечкина. Здоровенный такой! И вот я всаживаю все патроны в ненавистного Гусейнова. 21 патрон в него! Я считаю каждый выстрел, чувствую, как отдача отталкивает мою руку назад и немного влево вверх, жму плавно на спуск и всаживаю в его ненавистную рожу патрон за патроном, он снова встаёт, а я снова стреляю и стреляю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72