Ездили, доставали вино, мясо. А эта скотина взяла пистолет! Нет предела человеческой подлости и вероломству.
— Сука!
— Крыса!
— Предатель!
— Ублюдок, недоносок!
— Сучий потрох, сучьё вымя!
— Пригрели змею на груди! — неслось со всех концов зала. Теперь понятно, как вошли на КП боевики, Потом уже мне рассказали, что непосредственно Серёга нёс охранение. А мы ещё сочувствовали ему — его же первого избили! Сученок. И морду ему набили довольно убедительно!
Неуютно было Серёге под этим градом оскорблений, но ничего другого он не заслуживал. Ну, помог захватить командный пункт. А дальше что? Азеры тоже не любят предателей. Думаешь, добьёшься у них уважения своим предательством? Хрен! Был ты мудаком, мудаком и сдохнешь, и дети у тебя будут мудаки! Это наследственное.
Видимо все это понял Серёга, не смотрел он в глаза своим товарищам, пардон, бывшим товарищам, с которыми делил все пополам. И дежурство, и бутылку водки, и перезанимал десятку до получки и отмазывал перед командованием, если кто-то «залетал»! Мудак ты, Серёга, продал за какие-то тридцать сребреников душу мусульманам и офицерское братство!
Стоит Серёга, опустивши голову, в руке пистолет, вот начал он поднимать голову, и рука с пистолетом пошла вверх. Ну же, может осознал, и пристрелит Гуся! Нет. Улыбается Серёга через силу, но улыбается, а пистолет засунул под портупею слева от пупка: правильно, Серёжа, оставь его себе, пригодится, чтобы застрелится! А то ведь, даст бог, доберёмся до тебя, так это будет самая лёгкая смерть для тебя, предатель!
Тем временем, нас пять человек, «пять из двенадцати апостолов» — мелькнуло у меня в голове, согнали, построили в колонну по одному, причём очень близко друг к другу, руки на затылке, последнему поставили стул, а остальным приказали присесть. Каждый оказался на коленях у сзади стоящего.
И самое главное, что не дёрнешься вбок. Масса человека, который сидит у тебя на коленях не даёт тебе вырваться, и назад ты не падаешь — сидишь на коленях. А поза-то очень унизительная!
— А ты, Олег, тяжёлый! — шепчет мне сзади Слава Курилов. — Маленький, а тяжёлый…
Это у него я сижу на коленях.
— Дерьма много, даже слишком.
— Смотри, чтобы не потекло!
— Бля, Слава, ты представляешь, много у меня сидело на коленях девчонок, но чтобы я сидел на коленях у мужика! Я же не голубой!
— Не волнуйся, Олег, ты тоже не в моем вкусе! Что делать будем? — шептал мне Слава.
— Надо выбираться из этого дерьма, но вопрос — как?!
— Хрен его знает, Олег. И не дёрнешься никуда. Откуда они такому способу научились?
— Их этому в школе учат.
— В какой?
— В диверсионной.
— Хорошие ученики и хорошие учителя!
— Ублюдки!
Я получаю болевой толчок в подмышечную впадину от одного конвоира.
— Заткнись сам, ублюдок! — голос конвоира злой. Видать, не настроен на шутки.
— Так что, Сергей, — голос Гусейнова торжественен (ликует подлец, ликует), — правду сказал твой бывший командир? Нельзя делать пуски-старты отсюда? И взорвётся ли ракета на такой малой высоте?
— Нет! Командир соврал! — голос предателя звенит, волнуется пацан, покрылся весь красными пятнами, глаза блестят, того и гляди заплачет.
— Можно делать старты отсюда, а предохранитель высоты можно отключить, — продолжил Мудак.
— Так что, командир? Нехорошо обманывать, — голос Гуся вкрадчив, тих, но чувствуется, что в голосе его кипит злость, движения его вкрадчивы, поступь осторожная, кошачья, подкрадывается он к нашей колонне. А левой рукой тянет за собой Предателя-Мудака.
— Я тебе не нужен. Пусть бывший старший лейтенант Модаев и делает тебе старты, — голос командира тоже взволнован, он с беспокойством следит за Гусейновым.
Тот подошёл к первому полусидящему в голове нашей колонны. Упёр ствол своего автомата в лоб. Кто там был, мне не было видно, наблюдал лишь за Гусем и его жестами.
— Ну так как, Василий Степанович? — Гусейнов впервые обратился по имени-отчеству к командиру. — Будете уничтожать сепаратистов-бандитов?
— Бандитов уничтожать — долг каждого честного гражданина, а вот бомбить села — это преступление.
Всем было видно, как у Боба катится пот по лбу, капельки его по очереди зависали на секунду на кончике носа, и срывались, падали на какие-то командирские бумаги, заливая их. Я заметил, что они разъели, размыли командирские записи, сделанные чернильной ручкой. У самого пот катился градом, спина, грудь были мокрыми от пота, по ляжкам пот тёк вниз по ногам, стекая в ботинки. У впереди сидящего капитана Морозова куртка на спине была вся тёмная от пота, ноги тоже мокрыми по той же причине.
— 6 -
— Оставим эти сентенции дряблым политикам, а мы с вами — солдаты, и поэтому я захватил вас и всех ваших подчинённых в плен, поэтому извольте подчиняться и выполнять все мои требования! — Гусейнов особенно упирал на «вас», при этом не отрывая глаз от сидящего впереди, уперев ему в лоб ствол автомата.
— Если будете продолжать упорствовать, — продолжил Гусейнов, — то я буду вынужден буду исполнить свою угрозу. Первым будет… Как тебя зовут, майор?
— Майор Иванов, — послышался сдавленный голос спереди.
Бля! Что же этот бандит делает?! Рвануться нельзя, я как будто придавлен, ноги уже затекли.
— Так вот, я первым убью майора Иванова. Вы знаете его, Василий Степанович? Вы хотите его смерти?
— Не хочу, — командир смотрел, не отрываясь, на Гусейнова и Иванова.
— А Сергей Николаевич мне в этом поможет! — Гусейнов через плечо посмотрел на Мудака-Предателя. Тот отшатнулся, как от удара. Гусейнов это заметил. Что-то сказал по-азербайджански, а затем добавил по-русски: — Я пошутил, шучу. Ты и так нам много помог, без твоей помощи мы не вошли бы сюда. Теперь осталось объяснить командиру, что сопротивляется он зря. И все смерти, которые сейчас будут — на его совести. Считаю до двадцати, а потом подождём пятнадцать минут и снова посчитаем до двадцати, пока не кончится эта колонна, потом построим ещё одну колонну и начнём снова, пока командир не образумится. Думаю, что к утру закончатся все подчинённые. Как вы думаете, Василий Степанович? — Гусейнов заметно нервничал, он уже почти кричал, сам себя заводил.
Одно дело, наверное, убивать в бою, а другое — вот так обезоруженного пленного.
Ну что же ты, Серёга! Стреляй ему в спину! Хоть так свой позор кровью смоешь! Нет. Стоит Серёга, рассматривает высокий потолок, весь красный как рак, но не смотрит в глаза своим товарищам. Сучьё вымя!
— Нет! — было видно, что этот ответ нелегко дался командиру. И слова его как приговор прозвучали для Иванова.
— Как хочешь, Василий Степанович! — Гусейнов даже не смотрел на Батю, он сам весь напрягся. Дёрнулся всем телом, вскинулся, прилаживая автомат, ещё сильнее упирая откидной приклад автомата в плечо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
— Сука!
— Крыса!
— Предатель!
— Ублюдок, недоносок!
— Сучий потрох, сучьё вымя!
— Пригрели змею на груди! — неслось со всех концов зала. Теперь понятно, как вошли на КП боевики, Потом уже мне рассказали, что непосредственно Серёга нёс охранение. А мы ещё сочувствовали ему — его же первого избили! Сученок. И морду ему набили довольно убедительно!
Неуютно было Серёге под этим градом оскорблений, но ничего другого он не заслуживал. Ну, помог захватить командный пункт. А дальше что? Азеры тоже не любят предателей. Думаешь, добьёшься у них уважения своим предательством? Хрен! Был ты мудаком, мудаком и сдохнешь, и дети у тебя будут мудаки! Это наследственное.
Видимо все это понял Серёга, не смотрел он в глаза своим товарищам, пардон, бывшим товарищам, с которыми делил все пополам. И дежурство, и бутылку водки, и перезанимал десятку до получки и отмазывал перед командованием, если кто-то «залетал»! Мудак ты, Серёга, продал за какие-то тридцать сребреников душу мусульманам и офицерское братство!
Стоит Серёга, опустивши голову, в руке пистолет, вот начал он поднимать голову, и рука с пистолетом пошла вверх. Ну же, может осознал, и пристрелит Гуся! Нет. Улыбается Серёга через силу, но улыбается, а пистолет засунул под портупею слева от пупка: правильно, Серёжа, оставь его себе, пригодится, чтобы застрелится! А то ведь, даст бог, доберёмся до тебя, так это будет самая лёгкая смерть для тебя, предатель!
Тем временем, нас пять человек, «пять из двенадцати апостолов» — мелькнуло у меня в голове, согнали, построили в колонну по одному, причём очень близко друг к другу, руки на затылке, последнему поставили стул, а остальным приказали присесть. Каждый оказался на коленях у сзади стоящего.
И самое главное, что не дёрнешься вбок. Масса человека, который сидит у тебя на коленях не даёт тебе вырваться, и назад ты не падаешь — сидишь на коленях. А поза-то очень унизительная!
— А ты, Олег, тяжёлый! — шепчет мне сзади Слава Курилов. — Маленький, а тяжёлый…
Это у него я сижу на коленях.
— Дерьма много, даже слишком.
— Смотри, чтобы не потекло!
— Бля, Слава, ты представляешь, много у меня сидело на коленях девчонок, но чтобы я сидел на коленях у мужика! Я же не голубой!
— Не волнуйся, Олег, ты тоже не в моем вкусе! Что делать будем? — шептал мне Слава.
— Надо выбираться из этого дерьма, но вопрос — как?!
— Хрен его знает, Олег. И не дёрнешься никуда. Откуда они такому способу научились?
— Их этому в школе учат.
— В какой?
— В диверсионной.
— Хорошие ученики и хорошие учителя!
— Ублюдки!
Я получаю болевой толчок в подмышечную впадину от одного конвоира.
— Заткнись сам, ублюдок! — голос конвоира злой. Видать, не настроен на шутки.
— Так что, Сергей, — голос Гусейнова торжественен (ликует подлец, ликует), — правду сказал твой бывший командир? Нельзя делать пуски-старты отсюда? И взорвётся ли ракета на такой малой высоте?
— Нет! Командир соврал! — голос предателя звенит, волнуется пацан, покрылся весь красными пятнами, глаза блестят, того и гляди заплачет.
— Можно делать старты отсюда, а предохранитель высоты можно отключить, — продолжил Мудак.
— Так что, командир? Нехорошо обманывать, — голос Гуся вкрадчив, тих, но чувствуется, что в голосе его кипит злость, движения его вкрадчивы, поступь осторожная, кошачья, подкрадывается он к нашей колонне. А левой рукой тянет за собой Предателя-Мудака.
— Я тебе не нужен. Пусть бывший старший лейтенант Модаев и делает тебе старты, — голос командира тоже взволнован, он с беспокойством следит за Гусейновым.
Тот подошёл к первому полусидящему в голове нашей колонны. Упёр ствол своего автомата в лоб. Кто там был, мне не было видно, наблюдал лишь за Гусем и его жестами.
— Ну так как, Василий Степанович? — Гусейнов впервые обратился по имени-отчеству к командиру. — Будете уничтожать сепаратистов-бандитов?
— Бандитов уничтожать — долг каждого честного гражданина, а вот бомбить села — это преступление.
Всем было видно, как у Боба катится пот по лбу, капельки его по очереди зависали на секунду на кончике носа, и срывались, падали на какие-то командирские бумаги, заливая их. Я заметил, что они разъели, размыли командирские записи, сделанные чернильной ручкой. У самого пот катился градом, спина, грудь были мокрыми от пота, по ляжкам пот тёк вниз по ногам, стекая в ботинки. У впереди сидящего капитана Морозова куртка на спине была вся тёмная от пота, ноги тоже мокрыми по той же причине.
— 6 -
— Оставим эти сентенции дряблым политикам, а мы с вами — солдаты, и поэтому я захватил вас и всех ваших подчинённых в плен, поэтому извольте подчиняться и выполнять все мои требования! — Гусейнов особенно упирал на «вас», при этом не отрывая глаз от сидящего впереди, уперев ему в лоб ствол автомата.
— Если будете продолжать упорствовать, — продолжил Гусейнов, — то я буду вынужден буду исполнить свою угрозу. Первым будет… Как тебя зовут, майор?
— Майор Иванов, — послышался сдавленный голос спереди.
Бля! Что же этот бандит делает?! Рвануться нельзя, я как будто придавлен, ноги уже затекли.
— Так вот, я первым убью майора Иванова. Вы знаете его, Василий Степанович? Вы хотите его смерти?
— Не хочу, — командир смотрел, не отрываясь, на Гусейнова и Иванова.
— А Сергей Николаевич мне в этом поможет! — Гусейнов через плечо посмотрел на Мудака-Предателя. Тот отшатнулся, как от удара. Гусейнов это заметил. Что-то сказал по-азербайджански, а затем добавил по-русски: — Я пошутил, шучу. Ты и так нам много помог, без твоей помощи мы не вошли бы сюда. Теперь осталось объяснить командиру, что сопротивляется он зря. И все смерти, которые сейчас будут — на его совести. Считаю до двадцати, а потом подождём пятнадцать минут и снова посчитаем до двадцати, пока не кончится эта колонна, потом построим ещё одну колонну и начнём снова, пока командир не образумится. Думаю, что к утру закончатся все подчинённые. Как вы думаете, Василий Степанович? — Гусейнов заметно нервничал, он уже почти кричал, сам себя заводил.
Одно дело, наверное, убивать в бою, а другое — вот так обезоруженного пленного.
Ну что же ты, Серёга! Стреляй ему в спину! Хоть так свой позор кровью смоешь! Нет. Стоит Серёга, рассматривает высокий потолок, весь красный как рак, но не смотрит в глаза своим товарищам. Сучьё вымя!
— Нет! — было видно, что этот ответ нелегко дался командиру. И слова его как приговор прозвучали для Иванова.
— Как хочешь, Василий Степанович! — Гусейнов даже не смотрел на Батю, он сам весь напрягся. Дёрнулся всем телом, вскинулся, прилаживая автомат, ещё сильнее упирая откидной приклад автомата в плечо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72