Время отмщения еще не настало. Теперь, когда ему удалось проникнуть во дворец, возможность привести в исполнение задуманное в мастерской убитого «медногруды-ми» Харэватати рано или поздно представится, не надо только торопиться. Не спеши заяц в лес — все волки и так твои будут…
— Тебя, кажется, не слишком радует столь почетный и, осмелюсь заметить, прибыльный заказ? — с недоумением поднял бровь советник Хурманчака.
— Нет, отчего же, радует. Хотя, признаться, я не понимаю, почему выбор пал на меня. В Матибу-Тагале работает много мастеров, и кое-кто успел уже, верно, хорошо зарекомендовать себя, выполняя заказы Хозяина Степи.
— Энеруги Хурманчак обычно не встречается с художниками и не интересуется искусством. Однако, раз уж на монетах принято помещать профиль того или иного владыки, он согласился допустить к себе художника, который работает хорошо и, главное, быстро. Вот почему мой выбор пал на тебя.
— Это большая честь для меня. Когда мне позволено будет рисовать Хозяина Степи и что помимо его профиля надобно изобразить на монетах? — поинтересовался Батар, стараясь скрыть торжество и придать своему лицу почтительно-смиренное выражение.
— У нас еще будет время поговорить об этом, а сейчас нам надобно поспешить к Хурманчаку. Быть может, он сам снизойдет до того, чтобы обсудить с тобой изображения на монетах, — предположил Имаэро и сделав Батару знак следовать за собой, повел его через просто, если не сказать скудно, убранные комнаты, нисколько не соответствующие как внешнему виду дворца, так и рассказам очевидцев о ни с чем не сравнимой пышности и богатстве Тронного зала, где Энеруги Хурманчак появлялся по торжественным дням и куда помимо чиновников и военачальников с их семьями допускались заморские купцы и хозяева наиболее преуспевающих мастерских.
День клонился к вечеру, за витражными окнами, набранными из небольших кусочков цветного стекла, как принято это было в богатых домах Саккарема, начало темнеть, и безъязыкая служанка зажгла светильники с ароматным маслом. Лежащая на низком столике кипа изрисованных листов с легким шорохом рассыпалась по застеленному мономатанским ковром полу, но Батар не стал их собирать. Оторвавшись от наброска, он одарил неуклюжую служанку, задевшую стопку бумаг полой расшитого шелкового халата, недовольным взглядом и вновь уставился на беседующего с гонцом Хурманчака.
Изменившееся освещение позволило ему по-новому взглянуть на грозного Хозяина Степи, и косторез едва не ахнул от удивления. Где были раньше его глаза?! Золоченый панцирь с изысканной чеканкой и прекрасной работы легкий прорезной шлем, бесполезный в настоящей сече, должны были подчеркнуть мужественность их владельца и на какое-то время ввели Батара в заблуждение, но теперь-то он ясно видел, что призваны были они скрыть! Гибкая юношеская фигура могла принадлежать юноше, однако тонкие запястья, точеные кисти рук, беззащитная шея и удлиненный овал нежного лица, — о Промыслитель, как же он сразу не догадался?
Короткая стрижка и нанесенный на лицо красящий состав, создававший иллюзию легкой небритости, не долж-' ны были обмануть его, тем более подозрение, что черные, спускающиеся до низа подбородка усы наклеены, возникло у костореза, как только он начал рисовать профиль всесильного владыки, при упоминании имени которого Вечная Степь содрогалась от края до края.
Прорисовывая плотно сжатые губы, прямой нос и зеленовато-серые глаза, привыкшие смотреть на собеседника в упор, Батар чувствовал какое-то неуловимое несоответствие, какую-то неправильность, понять которую мешали и разлетавшиеся от цветных стекол отсветы, и не покидавшие комнату ни на миг, идущие нескончаемой чередой чиновники, наи, слуги и гонцы, приносившие донесения, нуждавшиеся в одобрении бумаги и свитки с указами. Хурманчак ударял в стоящий перед ним на столике гонг, и на смену ушедшим приходили новые люди, прислушиваясь к речам которых об обозе с медными болванками, прибывшем с западных рудников; посланных к саккаремской границе отрядах под предводительством Энкая и потрепанных конницей Тай-лара Хума; наводнении, задержавшем доставку в Ма-тибу-Тагал каких-то привезенных из-за моря товаров, Батар ощущал смутное недовольство. У него создавалось впечатление, что и комната эта выбрана не случайно, и все эти отвлекающие его внимание люди появились здесь сегодня с каким-то умыслом, и, делая набросок за наброском, он нервничал все больше и больше. Рисунки его, верно повторяя черты Хурманчакова лица, ограничивались внешним сходством, но ни в малейшей степени не отражали характер сидящего перед ним человека.
Мысли о мести были на время забыты. Удивление от того, что Хурманчак оказался не закоренелым, озлобленным тяготами жизни негодяем, а худощавым, едва ли не хрупким ровесником его, с тихим голосом и хорошими манерами, сменилось глухим раздражением. Батар не мог увидеть в этом молодом мужчине, по сути дела юноше, ни жестокости и властолюбия,, ни кровожадности и той целеустремленности, которые позволили бы ему сплотить множество племен в единое целое и в течение нескольких лет подвести под свою руку большую часть Вечной Степи, захватить полдюжины приморских городов, потрепать горцев и трижды водить войско к границам Саккарема. Косторезу не впервые приходилось делать портреты, и не было случая, чтобы он испытывал подобное чувство беспомощности, невозможности совместить все то, что известно было ему об этом человеке, с тем, что видели его глаза.
Свет истины забрезжил перед ним, когда безъязыкая служанка принесла Энеруги поднос с едой и тот, искоса поглядев на Батара, начал ощипывать кисть сочного винограда, отправляя крупные прозрачные ягоды в рот и сплевывая на серебряное блюдо косточки. Он не так ел ягоды! Не так сплевывал косточки! Не так ломал пышную желтоватую лепешку! Он все делал не так, и Батар, которого наконец-то перестали отвлекать сновавшие вокруг Хозяина Степи люди, уже почти постиг в чем дело, но тут Энеруги поднес к губам кубок с вином, сделал жадный глоток, и вызревавшая исподволь догадка, уже готовая было оформиться в четкую мысль, растаяла, оставив чувство досады и разочарования.
Уязвленное самолюбие и гордость художника заставляли Батара вновь и вновь пересаживаться, менять места, делая наброски в фас, в профиль, в три четверти, сбоку и сверху, выискивая новые и новые ракурсы для изображения Хурманчакова лица, пока перемена освещения не подсказала отгадку, разом поставившую все на свои места. Хозяин Степи — переодетая женщина! Это звучало как отменный бред, этого просто не могло быть и все же…
Обмакнув кисточку в тушь, Батар прищурился и прямо поверх чуть намеченного шлема провел линию волос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
— Тебя, кажется, не слишком радует столь почетный и, осмелюсь заметить, прибыльный заказ? — с недоумением поднял бровь советник Хурманчака.
— Нет, отчего же, радует. Хотя, признаться, я не понимаю, почему выбор пал на меня. В Матибу-Тагале работает много мастеров, и кое-кто успел уже, верно, хорошо зарекомендовать себя, выполняя заказы Хозяина Степи.
— Энеруги Хурманчак обычно не встречается с художниками и не интересуется искусством. Однако, раз уж на монетах принято помещать профиль того или иного владыки, он согласился допустить к себе художника, который работает хорошо и, главное, быстро. Вот почему мой выбор пал на тебя.
— Это большая честь для меня. Когда мне позволено будет рисовать Хозяина Степи и что помимо его профиля надобно изобразить на монетах? — поинтересовался Батар, стараясь скрыть торжество и придать своему лицу почтительно-смиренное выражение.
— У нас еще будет время поговорить об этом, а сейчас нам надобно поспешить к Хурманчаку. Быть может, он сам снизойдет до того, чтобы обсудить с тобой изображения на монетах, — предположил Имаэро и сделав Батару знак следовать за собой, повел его через просто, если не сказать скудно, убранные комнаты, нисколько не соответствующие как внешнему виду дворца, так и рассказам очевидцев о ни с чем не сравнимой пышности и богатстве Тронного зала, где Энеруги Хурманчак появлялся по торжественным дням и куда помимо чиновников и военачальников с их семьями допускались заморские купцы и хозяева наиболее преуспевающих мастерских.
День клонился к вечеру, за витражными окнами, набранными из небольших кусочков цветного стекла, как принято это было в богатых домах Саккарема, начало темнеть, и безъязыкая служанка зажгла светильники с ароматным маслом. Лежащая на низком столике кипа изрисованных листов с легким шорохом рассыпалась по застеленному мономатанским ковром полу, но Батар не стал их собирать. Оторвавшись от наброска, он одарил неуклюжую служанку, задевшую стопку бумаг полой расшитого шелкового халата, недовольным взглядом и вновь уставился на беседующего с гонцом Хурманчака.
Изменившееся освещение позволило ему по-новому взглянуть на грозного Хозяина Степи, и косторез едва не ахнул от удивления. Где были раньше его глаза?! Золоченый панцирь с изысканной чеканкой и прекрасной работы легкий прорезной шлем, бесполезный в настоящей сече, должны были подчеркнуть мужественность их владельца и на какое-то время ввели Батара в заблуждение, но теперь-то он ясно видел, что призваны были они скрыть! Гибкая юношеская фигура могла принадлежать юноше, однако тонкие запястья, точеные кисти рук, беззащитная шея и удлиненный овал нежного лица, — о Промыслитель, как же он сразу не догадался?
Короткая стрижка и нанесенный на лицо красящий состав, создававший иллюзию легкой небритости, не долж-' ны были обмануть его, тем более подозрение, что черные, спускающиеся до низа подбородка усы наклеены, возникло у костореза, как только он начал рисовать профиль всесильного владыки, при упоминании имени которого Вечная Степь содрогалась от края до края.
Прорисовывая плотно сжатые губы, прямой нос и зеленовато-серые глаза, привыкшие смотреть на собеседника в упор, Батар чувствовал какое-то неуловимое несоответствие, какую-то неправильность, понять которую мешали и разлетавшиеся от цветных стекол отсветы, и не покидавшие комнату ни на миг, идущие нескончаемой чередой чиновники, наи, слуги и гонцы, приносившие донесения, нуждавшиеся в одобрении бумаги и свитки с указами. Хурманчак ударял в стоящий перед ним на столике гонг, и на смену ушедшим приходили новые люди, прислушиваясь к речам которых об обозе с медными болванками, прибывшем с западных рудников; посланных к саккаремской границе отрядах под предводительством Энкая и потрепанных конницей Тай-лара Хума; наводнении, задержавшем доставку в Ма-тибу-Тагал каких-то привезенных из-за моря товаров, Батар ощущал смутное недовольство. У него создавалось впечатление, что и комната эта выбрана не случайно, и все эти отвлекающие его внимание люди появились здесь сегодня с каким-то умыслом, и, делая набросок за наброском, он нервничал все больше и больше. Рисунки его, верно повторяя черты Хурманчакова лица, ограничивались внешним сходством, но ни в малейшей степени не отражали характер сидящего перед ним человека.
Мысли о мести были на время забыты. Удивление от того, что Хурманчак оказался не закоренелым, озлобленным тяготами жизни негодяем, а худощавым, едва ли не хрупким ровесником его, с тихим голосом и хорошими манерами, сменилось глухим раздражением. Батар не мог увидеть в этом молодом мужчине, по сути дела юноше, ни жестокости и властолюбия,, ни кровожадности и той целеустремленности, которые позволили бы ему сплотить множество племен в единое целое и в течение нескольких лет подвести под свою руку большую часть Вечной Степи, захватить полдюжины приморских городов, потрепать горцев и трижды водить войско к границам Саккарема. Косторезу не впервые приходилось делать портреты, и не было случая, чтобы он испытывал подобное чувство беспомощности, невозможности совместить все то, что известно было ему об этом человеке, с тем, что видели его глаза.
Свет истины забрезжил перед ним, когда безъязыкая служанка принесла Энеруги поднос с едой и тот, искоса поглядев на Батара, начал ощипывать кисть сочного винограда, отправляя крупные прозрачные ягоды в рот и сплевывая на серебряное блюдо косточки. Он не так ел ягоды! Не так сплевывал косточки! Не так ломал пышную желтоватую лепешку! Он все делал не так, и Батар, которого наконец-то перестали отвлекать сновавшие вокруг Хозяина Степи люди, уже почти постиг в чем дело, но тут Энеруги поднес к губам кубок с вином, сделал жадный глоток, и вызревавшая исподволь догадка, уже готовая было оформиться в четкую мысль, растаяла, оставив чувство досады и разочарования.
Уязвленное самолюбие и гордость художника заставляли Батара вновь и вновь пересаживаться, менять места, делая наброски в фас, в профиль, в три четверти, сбоку и сверху, выискивая новые и новые ракурсы для изображения Хурманчакова лица, пока перемена освещения не подсказала отгадку, разом поставившую все на свои места. Хозяин Степи — переодетая женщина! Это звучало как отменный бред, этого просто не могло быть и все же…
Обмакнув кисточку в тушь, Батар прищурился и прямо поверх чуть намеченного шлема провел линию волос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122