Французская кухня очень всем пришлась по душе. Первый помощник так просто стонал, когда тарелку вылизывал, бил себя кулаками в грудь, ругался по привычке, ну только не плакал…
Вот как сходил в Атлантику специальный корреспондент «Комсомолки» Юрий Березовский. Память об этом походе сохранится в легендах.
Когда же целиком вышла в столичном журнале его документальная повесть «Рыба под нами, рыба над нами» (это он летучек, очевидно, имел в виду), Люсин как раз пришел из последнего, столь неудачного для него плавания. Весь траловый флот читал эту повесть запоем. И неважно, хорошо или плохо была она написана. В этом мало кто по-настоящему разбирался, да и думать о том ребята не хотели. Это была повесть о них. И это была правда о них. Взглянув на себя как бы со стороны, как бы с высоты себя оглядев, они очень сами себе понравились. Только решили написать автору благодарственное коллективное письмо, постановив после отчаянных споров начать его просто: «Дорогой Юра! Пишут вам…» — как в адрес тралового флота пришел крупный перевод.

«Дорогие ребята! — говорилось в листочке для письма. — Вышла повесть, которую все мы вместе писали. Очень жалею, что из-за командировки в Среднюю Азию не могу к вам приехать, да и не уверен, что застану всех вас на берегу. Но банкет в „Заполярье“, как я понял, дело святое. Посему приглашаю вас на банкет, который имеет место быть в оном ресторане в удобное для вас время. Всем сердцем с вами. Мою особу будет представлять штурман товарищ Володя Люсин. Я уверен, что он не откажется принять на себя и все хлопоты, связанные с проведением данного мероприятия. Крепко всех обнимаю. Высылаю бандеролью авторские экземпляры на весь экипаж.
Ваш дублер Ю. Березовский».
Что там ни говори, но это было красиво. Ребята поняли все как надо и оценили…
— Как там у тебя? — позвал Березовский.
— А? Все в порядке. Подзаправился.
— Тогда иди сюда.
Люсин убрал хлеб, стряхнул крошки с тарелки и, выпив чашку воды из-под крана, вернулся в комнату. Юра лежал вытянувшись на диване и глядел в потолок.
— Как это к тебе попало? — спросил он.
— Найдено в папке исчезнувшего иностранного туриста. Собственно, именно его мы и разыскиваем.
— И что ты думаешь по этому поводу?
— Мне кажется, это зашифрованная инструкция. Речь идет, вероятно, о том, как использовать, а может быть, и отыскать какой-то старинный предмет.
— Весьма здраво. Продолжай.
— Э нет, брат. Это ты продолжай! Затем я к тебе и пришел.
— А что я? Могу только повторить твои слова. По-моему, ты на верном пути, старик.
— Понимаешь, Юр, для меня тут наверняка больше непонятного, чем для тебя. Я и слов-то многих не знаю. Поэтому давай выжмем из этой штукенции все, что только можно. Считай, что дело ведешь ты, а я только при сем присутствую.
— Ладно! Давай попробуем. — Он сел, подтянул к себе ноги и, положив сбоку фотографию, скосил на нее глаза. Люсин вынул блокнот.
— Так, стариканчик! — Юра зажмурился и потер руки. — Прежде всего линия историческая. Начинается она в Риме, может быть, даже в Древнем Риме.
— Почему?
— «Капитолийская волчица хранит завязку всей игры», — наизусть процитировал Юра. — И потом в конце, — он взял фотографию в руки, — так: «…Таящего грозу дворца, взращенного на молоке волчицы». Это же явно про римских цезарей! Капитолий, может быть…
— А если это аллегория?
— А если все здесь аллегория? На черта тогда мы теряем время? Нет уж, голубчик, давай сначала исследуем буквальный смысл.
— Согласен, — кивнул Люсин.
— Итак, мы останавливаемся на античном Риме или по меньшей мере на Риме раннего средневековья. До Ренессанса.
— Почему?
— Потому что далее следует Монсегюр. «Пусть Монсегюр в огне падет».
— Что такое Монсегюр?
— Об альбигойских войнах слышал?
— Приблизительно.
— Это последняя твердыня альбигойцев.
— Какой век?
— Тринадцатый, по-моему… Что-то в этом роде, одним словом.
— Значит, сначала Рим, потом сразу тринадцатый век?
— Вроде бы, — пожал плечами Юра.
— Дальше давай.
— «Лютеции звезда затмится…» Лютеция — древнее название Парижа. Хоть убей, не пойму, почему должна была затмиться его звезда. Но оставим пока… Далее следует роза и крест. Тут у нас дело обстоит благополучно.
— Благополучно? — удивился Люсин. — А мне это место показалось, наоборот, самым темным!
— Ничуть. Роза и крест — мистические атрибуты ордена розенкрейцеров. Это шестнадцатый-семнадцатый века, во всяком случае, так говорится в масонских преданиях.
— Масонских? Это правда?!
— А что тебя так удивляет?
— Ты золотой человек, Юрка! Я с самого начала знал, что никакой академик, никакой криминалист тут не разберутся. Только ты. Во-первых, ты ходячая энциклопедия, во-вторых, наделен богатейшим воображением, в-третьих, ты, журналист и писатель, сразу ухватываешь суть, в-четвертых…
— Благодарю, польщен, — прервал его Юра. — Но не отвлекайтесь, мамочка. Почему на вас так подействовали масоны?
— Да потому что советник… одним словом, свидетели показали, что исчезнувший иностранец носил серебряный перстень с черепом, а это…
— Определенно указывает на принадлежность к масонству. Ты это хочешь сказать?
— Не знаю, как насчет принадлежности, но какое-то отношение все же имеется.
— Резонно, — одобрил Юра. — Продолжим наши игры. — Он опять взял фотографию, молча пробежал строчки и, найдя нужное место, прочел: — «Все ж с розой крест соединится, и в их единство ключ войдет. Итак, свершится: роза — крест…» — Он поднял палец. — Это явная кульминация. Чувствуешь? «И в их единство ключ войдет». Здорово! Роза и крест превратились в роза — крест. Улавливаешь нюанс? Это уже, как ты справедливо заметил, похоже на начало инструкции. Но продолжим историческую нить. Тем более что нас тут же призывают ко вниманию: «Следите ж за игрою мест!» Давай следить!
— Ты пропустил «под кардинальским аметистом», — остановил его Люсин, который уже знал стихотворение наизусть.
— Сознательно! Сознательно, отец. Эта строфа не является исторической вехой…
— Но для меня она важна. Что такое кардинальский аметист? Особая разновидность? Или просто аллегорический намек на нечто фиолетовое?
— Не думаю. Скорее всего речь идет именно о кардинальском или, точнее, епископском аметистовом перстне. Согласно древнему обычаю, папа, назначая очередного епископа, дарил ему аметистовый перстень.
— И какой он из себя?
— Не знаю точно… Полагаю, обычное золотое кольцо с аметистом.
— Превосходно! — Люсин хлопнул в ладоши.
— Чему ты, собственно, радуешься?
— Этот перстень у меня. Как-нибудь я тебе его покажу.
— Вот как? Дело и впрямь становится интересным!
— Или я к тебе приду с плохим, Юра? — как истый мурманчанин спросил Люсин.
— Разве я тебя не знаю, Володя?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131