Он увидел в зеркале, что у скрывающего дверь гобелена стоит францисканский монах в серой, подхваченной веревкой рясе и сбитых сандалиях на босу ногу.
Отец Жозеф, как обычно, вошел совершенно бесшумно. И сотый раз Ришелье поймал себя на том, что испытывает в присутствии капуцина странную скованность, какое-то гадливое опасение. И это чувство было подобно тому безотчетному ощущению, которое вызывает близость затаившейся змеи.
Ришелье с минуту всматривался в темное, изрытое оспой лицо отца Жозефа, которого называли заглазно «серым преосвященством» и «тенью кардинала».
И это была правда. Отец Жозеф был его тенью. И ведь чем ярче сияет солнце над человеком, тем чернее становится тень.
Отец Жозеф поймал в зеркале настороженный взгляд кардинала и наклонил голову. Мелькнула свежевыбритая тонзура.
— А, это вы, дорогой Жозеф? — С наигранной живостью Ришелье повернулся на каблуках. — Как всегда вовремя. — Он повернул кресло боком к камину и сел, поставив ноги на скамеечку, под которой устроилась свернувшаяся в пушистый ком кошка.
Не ожидая приглашения, отец Жозеф взял стул и подсел к кардиналу. Кошка встрепенулась, недовольно мурлыкнула и прыгнула кардиналу на колени. Ришелье приласкал и успокоил ее.
— Что скажете? — спросил он, легонько щекоча теплое кошачье ухо.
— Есть новые сведения о завещании Нострадамуса, монсеньор.
— Я ничего не слыхал о таком завещании. Разве оно есть?
— Нострадамус сделал предсказание на сто лет вперед, В частности, он предсказал, что…
— Я не интересуюсь предсказаниями…
Быстрые, чуть косящие глаза отца Жозефа нетерпеливо сверкнули.
— Но великий астролог оставил наследство…
— Вот как? И большое?
— Да, монсеньор. Огромное. Неисчислимое.
— Неисчислимых капиталов не бывает. На то и существует у нас сюринтендантство. Сколько?
— Это не деньги, монсеньор.
— Что же? Предсказания грядущих событий? За это я не дам и одного су.
— Нет, монсеньор, не предсказания. — Отец Жозеф медлил, сросшиеся над переносицей лохматые брови недовольно дрогнули. — Наследство Нострадамуса — власть над видимым миром и миром невидимым. Это долголетие, монсеньор. Возможно, даже бессмертие.
— В самом деле? — Ришелье сухо рассмеялся. — Судьба видимого мира в этой руке. — Он крепко сжал костлявый кулачок и сунул его монаху под нос. — Над миром невидимым властен только Бог, а бессмертие — враки. Если Нострадамус знал такой секрет, то отчего же не испробовал на себе? Разве прах его вот уже много десятилетий не покоится в земле? Что скажете на это, Жозеф?
— Вы, как всегда, правы, монсеньор. Быть может, наследство чернокнижника и не стоит внимания, но все дело в том, в чьи руки оно попало…
— Договаривайте!
— Известно, что у Нострадамуса были магические четки, сделанные из индийских самоцветов, которые именуют «глаз тигра» за свое поразительное сходство с глазами оных хищников. — Отец Жозеф покосился на блаженно урчащую кошку.
И словно почувствовав это, животное приоткрыло сверкнувшее золотым пламенем око.
— Мне рассказывали об этих четках, на которых каббалистическими знаками была вырезана какая-то чушь.
— Секретная формула, монсеньор. Причем только на одной четке, седьмой от конца.
— Знаю, знаю, — кардинал небрежно махнул рукой. — Сказки для малых детей. Кому же досталось это сокровище?
— Клоду де Ту, монсеньор.
— Клоду де Ту? Кажется, мне знакомо это имя. Кто он, Жозеф?
— Монсеньор должен помнить этого шевалье по некоторым событиям, имевшим место сразу же после переговоров с Испанией.
— Так вот он кто! Ну конечно, Жозеф, я помню. Волокита и заговорщик! Как же! Дамский любезник и опасный смутьян в одном лице. Почему он не попал тогда в тюрьму, Жозеф? Что спасло его от эшафота на Гревской площади?
— Вашему преосвященству было не до него.
— Вы хотите сказать, что я просто забыл о нем?
— В то время нам было не очень удобно задеть отцов-изуитов.
— Де Ту — иезуит?
— Более того… Фаворит генерала ордена.
— Это ничего не значит. Если он опасен…
— Фаворит прежнего генерала, монсеньор.
— Тем паче.
— Но шевалье состоит в чине провинциала. Он испанский гранд и родственник герцога Медины.
— Какого Медины? Медины-Сели или Медины-Сидонии?
— Медины-Сели, монсеньор.
— Это не спасает, Жозеф, вы хорошо знаете. Будь он хоть принцем крови… Так он опасен?
— Несомненно, — жестко отрезал отец Жозеф. — А своим положением в ордене и связями в Эскуриале опасен вдвойне.
— Тогда устраните его, и дело с концом… Но послушайте, Жозеф! — Ришелье всплеснул руками. — При чем здесь четки Нострадамуса?
— Вы не желаете слушать о тайнах, монсеньор.
— Не желаю слушать о тайнах? Да я только то и делаю, что занимаюсь ими! Тайные заговоры, тайные интриги… Я защищаю от них Францию, сударь!
— Здесь иная война, монсеньор. Она не в сфере политики.
— Тогда вы правы, Жозеф, черная магия меня действительно не занимает.
— А алхимия, монсеньор?
— Алхимия — другое дело. Это наука о природе. Но, насколько мне известно, еще никто не научился превращать металлы и не добыл философский камень, дарующий ясновидение и бессмертие. И при чем здесь астролог Нострадамус?
— Есть в Сорбонне один студиозус, говорят, способный алхимик. У него крохотная лаборатория в Ситэ, недалеко от Нотр— Дам. Ежели монсеньору будет угодно, я прикажу доставить его сюда. Он может рассказать много любопытного: и о четках Нострадамуса, и о Красном льве алхимиков, и о похождениях некоего друга герцогов Медина-Сели и Альба…
— Давайте его сюда, Жозеф, этого вашего студиозуса. — Ришелье схватил колокольчик, но не позвонил и медленно, словно о чем-то раздумывая, поставил на каминную доску. — Очевидно, мне предстоит услышать интересную историю?
— О да, монсеньор! Весьма интересную.
— И конечно же, про чудеса?
— Про чудеса, монсеньор.
— Тогда я предпочитаю увидеть молодого алхимика в более привычной для него обстановке… Ну, скажем, в лаборатории. Быть может, там я буду более склонен поверить в чудо, чем у себя в кабинете. Вы сможете найти логово студиозуса?
— Я бывал там, монсеньор.
— Мы застанем его?
— Скорее всего. Он работает по ночам, а днем отсыпается, если, конечно, не надо идти в Сорбонну.
— Тогда едем! Разумеется, инкогнито. — Кардинал вновь схватился за колокольчик и потряс им над головой. — Оливье! — бодро улыбнулся он вбежавшему на звонок пажу. — Мундир и карету.
И едва только паж скрылся, в коридоре послышался зычный голос дежурного лейтенанта:
— Карету его преосвященства!
— Карету его преосвященства! — уже глуше откликнулся другой караульный.
…Капуцин и его властный спутник в мундире капитана кардинальской гвардии, осторожно нащупывая в темноте скрипящие ступени ветхой лестницы, спустились в сырой подвал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
Отец Жозеф, как обычно, вошел совершенно бесшумно. И сотый раз Ришелье поймал себя на том, что испытывает в присутствии капуцина странную скованность, какое-то гадливое опасение. И это чувство было подобно тому безотчетному ощущению, которое вызывает близость затаившейся змеи.
Ришелье с минуту всматривался в темное, изрытое оспой лицо отца Жозефа, которого называли заглазно «серым преосвященством» и «тенью кардинала».
И это была правда. Отец Жозеф был его тенью. И ведь чем ярче сияет солнце над человеком, тем чернее становится тень.
Отец Жозеф поймал в зеркале настороженный взгляд кардинала и наклонил голову. Мелькнула свежевыбритая тонзура.
— А, это вы, дорогой Жозеф? — С наигранной живостью Ришелье повернулся на каблуках. — Как всегда вовремя. — Он повернул кресло боком к камину и сел, поставив ноги на скамеечку, под которой устроилась свернувшаяся в пушистый ком кошка.
Не ожидая приглашения, отец Жозеф взял стул и подсел к кардиналу. Кошка встрепенулась, недовольно мурлыкнула и прыгнула кардиналу на колени. Ришелье приласкал и успокоил ее.
— Что скажете? — спросил он, легонько щекоча теплое кошачье ухо.
— Есть новые сведения о завещании Нострадамуса, монсеньор.
— Я ничего не слыхал о таком завещании. Разве оно есть?
— Нострадамус сделал предсказание на сто лет вперед, В частности, он предсказал, что…
— Я не интересуюсь предсказаниями…
Быстрые, чуть косящие глаза отца Жозефа нетерпеливо сверкнули.
— Но великий астролог оставил наследство…
— Вот как? И большое?
— Да, монсеньор. Огромное. Неисчислимое.
— Неисчислимых капиталов не бывает. На то и существует у нас сюринтендантство. Сколько?
— Это не деньги, монсеньор.
— Что же? Предсказания грядущих событий? За это я не дам и одного су.
— Нет, монсеньор, не предсказания. — Отец Жозеф медлил, сросшиеся над переносицей лохматые брови недовольно дрогнули. — Наследство Нострадамуса — власть над видимым миром и миром невидимым. Это долголетие, монсеньор. Возможно, даже бессмертие.
— В самом деле? — Ришелье сухо рассмеялся. — Судьба видимого мира в этой руке. — Он крепко сжал костлявый кулачок и сунул его монаху под нос. — Над миром невидимым властен только Бог, а бессмертие — враки. Если Нострадамус знал такой секрет, то отчего же не испробовал на себе? Разве прах его вот уже много десятилетий не покоится в земле? Что скажете на это, Жозеф?
— Вы, как всегда, правы, монсеньор. Быть может, наследство чернокнижника и не стоит внимания, но все дело в том, в чьи руки оно попало…
— Договаривайте!
— Известно, что у Нострадамуса были магические четки, сделанные из индийских самоцветов, которые именуют «глаз тигра» за свое поразительное сходство с глазами оных хищников. — Отец Жозеф покосился на блаженно урчащую кошку.
И словно почувствовав это, животное приоткрыло сверкнувшее золотым пламенем око.
— Мне рассказывали об этих четках, на которых каббалистическими знаками была вырезана какая-то чушь.
— Секретная формула, монсеньор. Причем только на одной четке, седьмой от конца.
— Знаю, знаю, — кардинал небрежно махнул рукой. — Сказки для малых детей. Кому же досталось это сокровище?
— Клоду де Ту, монсеньор.
— Клоду де Ту? Кажется, мне знакомо это имя. Кто он, Жозеф?
— Монсеньор должен помнить этого шевалье по некоторым событиям, имевшим место сразу же после переговоров с Испанией.
— Так вот он кто! Ну конечно, Жозеф, я помню. Волокита и заговорщик! Как же! Дамский любезник и опасный смутьян в одном лице. Почему он не попал тогда в тюрьму, Жозеф? Что спасло его от эшафота на Гревской площади?
— Вашему преосвященству было не до него.
— Вы хотите сказать, что я просто забыл о нем?
— В то время нам было не очень удобно задеть отцов-изуитов.
— Де Ту — иезуит?
— Более того… Фаворит генерала ордена.
— Это ничего не значит. Если он опасен…
— Фаворит прежнего генерала, монсеньор.
— Тем паче.
— Но шевалье состоит в чине провинциала. Он испанский гранд и родственник герцога Медины.
— Какого Медины? Медины-Сели или Медины-Сидонии?
— Медины-Сели, монсеньор.
— Это не спасает, Жозеф, вы хорошо знаете. Будь он хоть принцем крови… Так он опасен?
— Несомненно, — жестко отрезал отец Жозеф. — А своим положением в ордене и связями в Эскуриале опасен вдвойне.
— Тогда устраните его, и дело с концом… Но послушайте, Жозеф! — Ришелье всплеснул руками. — При чем здесь четки Нострадамуса?
— Вы не желаете слушать о тайнах, монсеньор.
— Не желаю слушать о тайнах? Да я только то и делаю, что занимаюсь ими! Тайные заговоры, тайные интриги… Я защищаю от них Францию, сударь!
— Здесь иная война, монсеньор. Она не в сфере политики.
— Тогда вы правы, Жозеф, черная магия меня действительно не занимает.
— А алхимия, монсеньор?
— Алхимия — другое дело. Это наука о природе. Но, насколько мне известно, еще никто не научился превращать металлы и не добыл философский камень, дарующий ясновидение и бессмертие. И при чем здесь астролог Нострадамус?
— Есть в Сорбонне один студиозус, говорят, способный алхимик. У него крохотная лаборатория в Ситэ, недалеко от Нотр— Дам. Ежели монсеньору будет угодно, я прикажу доставить его сюда. Он может рассказать много любопытного: и о четках Нострадамуса, и о Красном льве алхимиков, и о похождениях некоего друга герцогов Медина-Сели и Альба…
— Давайте его сюда, Жозеф, этого вашего студиозуса. — Ришелье схватил колокольчик, но не позвонил и медленно, словно о чем-то раздумывая, поставил на каминную доску. — Очевидно, мне предстоит услышать интересную историю?
— О да, монсеньор! Весьма интересную.
— И конечно же, про чудеса?
— Про чудеса, монсеньор.
— Тогда я предпочитаю увидеть молодого алхимика в более привычной для него обстановке… Ну, скажем, в лаборатории. Быть может, там я буду более склонен поверить в чудо, чем у себя в кабинете. Вы сможете найти логово студиозуса?
— Я бывал там, монсеньор.
— Мы застанем его?
— Скорее всего. Он работает по ночам, а днем отсыпается, если, конечно, не надо идти в Сорбонну.
— Тогда едем! Разумеется, инкогнито. — Кардинал вновь схватился за колокольчик и потряс им над головой. — Оливье! — бодро улыбнулся он вбежавшему на звонок пажу. — Мундир и карету.
И едва только паж скрылся, в коридоре послышался зычный голос дежурного лейтенанта:
— Карету его преосвященства!
— Карету его преосвященства! — уже глуше откликнулся другой караульный.
…Капуцин и его властный спутник в мундире капитана кардинальской гвардии, осторожно нащупывая в темноте скрипящие ступени ветхой лестницы, спустились в сырой подвал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131