Они и явились объектом тщательного изучения. Следователи возвращались к ним еще и еще раз.
— Я вот думаю, — заметил Гольст, просматривая листы дела с фотографиями погибших, — могли человек остаться в такой позе после выстрела в себя?
— Мне самому не дают покоя снимки, — признался Ворожищев, разглядывая страшные документы, запечатлевшие трагедию. — Что-то здесь не вяжется с самоубийством.
— Смотрите, лежит на спине, руки вытянуты вдоль тела, — Гольст листом бумаги прикрыл на фотографии голову погибшего. — Полная расслабленность, спокойствие. Словно спит человек. Если бы он стрелял в себя сам, то наверняка после отдачи ружья руки у него были бы откинуты в стороны, туловище несколько развернуто, что ли… В общем, тело лежало бы по-другому.
— Может, положение трупа изменили? — высказал предположение Ворожищев.
— Все свидетели, начиная от Бориса и Ольги и кончая соседями, которые прибежали на выстрелы, говорят, что никто ничего не трогал.
— А убийца не мог?
— Зачем? — в свою очередь спросил Гольст.
— Ну, чтобы инсценировать самоубийство…
— Но, откуда убийце знать, как должен лежать самоубийца. Это во-первых. Во-вторых, в комнате было темно.
Вернее, она чуть освещалась фонарем с улицы. В-третьих, Ветров был укрыт одеялом.
Гольст нашел в деле нужное место — показания Бориса. По его словам, когда он вбежал в комнату, то стащил с отца одеяло, пытаясь разглядеть ранения. Ружье при этом упало на пол.
— Опять же ружье, — развивал мысль Гольст. — Могло оно остаться на кровати, если бы Александр Карпович стрелял в себя сам?
— Хотите сказать, что в силу отдачи оно должно было упасть на пол? — уточнил Ворожищев.
— Скорее всего. Хотя утверждать это категорически трудно. Надо, помоему, выслушать мнение баллистов.
— Несомненно, — согласился Ворожищев. — Не понимаю, почему этого не сделал следователь, который первым вел дело.
— Мы должны точно знать, — продолжал Гольст, — под каким углом был произведен выстрел в Ветрова и где должно было оказаться ружье в результате отдачи.
— Да, да, баллистическая экспертиза необходима, — заключил Ворожищев. — Это поможет прояснить ситуацию.
Проведение посмертной психиатрической экспертизы — дело весьма хлопотное и трудное. Психическое заболевание не оставляет явных следов на теле, подобных шрамам, рубцам, изменениям внутренних органов. Если умерший не состоял при жизни на учете в психиатрической больнице, то очень непросто установить, нормальный он был или нет. Для этого требуется выяснить, как он вел себя в кругу родных, знакомых, сослуживцев. А это значит — опросить множество людей.
Но и тогда истину установить сложно:
сколько людей, столько и мнений.
Александр Карпович Ветров на учете у психиатров не состоял. Единственный раз его признали больным шизофренией в далеком 1943 году. Но чем с большим числом родственников, друзей и сослуживцев погибшего беседовали следователи, тем сильнее укреплялись во мнении, что у Ветрова была вполне нормальная психика. Так почему же в 1943 году его признали шизофреником? Врачебная ошибка? Симуляция?
Инспектору уголовного розыска капитану Самойлову удалось разыскать одного человека, знавшего Ветрова со времен войны. Это был Чичков, пенсионер и инвалид. Он служил вместе с Александром Карповичем в запасном полку. Чичков, в отличие от Ветрова, попал в действующую армию, воевал, был ранен. Встретился со своими однополчанами в конце пятидесятых годов, когда Ветров уже ходил в начальниках.
Жилось Чичкову нелегко: часто болел из-за ранения. Он попросил Александра Карповича помочь ему в устройстве на подходящую работу. Тот пообещал и отделывался обещаниями несколько месяцев, так ничего для старого знакомого и не сделав…
— Как же это? — удивился капитан. — А воинская дружба?
— Нашли вояку, — горько усмехнулся Чичков. — Ветров только и мечтал о том, как бы застрять в тылу. Помню, случай у нас был на учениях. Одному пареньку из нашего взвода оторвало три пальца на правой руке. Патрон взорвался. Комиссовали, естественно. Ветров признался мне тайком, что завидует ему. Я говорю: вот дурья башка, чему завидуешь? Он засмеялся: для настоящего мужчины главное — голова. А что, мол, если руки будут целы, а башку оторвет.
Почему Ветрова освободили от службы в армии, Чичков не знал.
Капитан Самойлов рассказал об этой беседе следователю Гольсту.
— Выходит, Ветров мечтал, чтобы его комиссовали, — прокомментировал свой рассказ Самойлов. — И нашел себе вполне подходящую болезнь: и голова, и руки целы остались.
— Как же врачи его не разоблачили? — покачал головой следователь. — Ведь в те времена были очень большие строгости.
— А может, подкупил кого. Тогда тоже продажные шкуры встречались. В общем, Ветров-старший — тот еще патриот! — Самойлов махнул рукой. — Интересно, что говорила ему совесть, когда он после войны каждый год Девятого мая принимал поздравления и подарки?
— Она, вероятно, шептала так тихо, что он ничего не слышал, — усмехнулся Владимир Георгиевич. — Ну что ж, для нас из всего этого важно сделать вывод: болел Ветров шизофренией или нет, мог покончить с собой на этой почве или не мог?
— По-моему, это такое же самоубийство, как и его шизофрения, — заметил капитан.
— Теперь о другом, Леонид Витальевич. О знакомых Ветрова-младшего.
Вернее, о его бывших любовницах…
— Этот выкидывал фортели, — сказал Самойлов. — Есть у Бориса дружок, некто Полонский…
— Который был замешан в истории с Мариной Зубовой?
— Да. Знаете, Владимир Георгиевич, прямо противно рассказывать, — брезгливо поморщился капитан. — Обменивались девицами…
— В каком смысле?
— В прямом. Погуляет Ветров с какой-нибудь месяц-другой и передаст Полонскому. Тот тоже в долгу не остается.
— Значит, те девицы сами испорченные.
— Не все. Некоторые порывали отношения с такими кавалерами.
— Есть обиженные на Ветрова?
— Есть. Особенно некая Изольда Романова. Подробности пока установить не удалось.
— История с ней была до женитьбы Ветрова?
— Да. В начале этого года.
— Значит, до… — задумчиво произнес Гольст. — Интересно, сейчас он остепенился?
— Да вроде бы.
— Кстати, о женитьбе, — продолжал следователь. — Странно. Все прочили Борису богатую невесту с высокопоставленными родителями. И недостатка в таких невестах, кажется, не было.
Но почему-то Ветров выбрал Ольгу Каменеву. Скромная девушка, из простой семьи… Может, не такой уж он испорченный? А все его былые похождения — грешки молодости?
— Да, выбор Ольги — непонятная штука… Знаете, Владимир Георгиевич, если хотите получше разобраться в Ветрове, поговорите с Олегом Турковым.
Это, насколько мне известно, самый близкий его друг.
— А кто такой этот Тур ков?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
— Я вот думаю, — заметил Гольст, просматривая листы дела с фотографиями погибших, — могли человек остаться в такой позе после выстрела в себя?
— Мне самому не дают покоя снимки, — признался Ворожищев, разглядывая страшные документы, запечатлевшие трагедию. — Что-то здесь не вяжется с самоубийством.
— Смотрите, лежит на спине, руки вытянуты вдоль тела, — Гольст листом бумаги прикрыл на фотографии голову погибшего. — Полная расслабленность, спокойствие. Словно спит человек. Если бы он стрелял в себя сам, то наверняка после отдачи ружья руки у него были бы откинуты в стороны, туловище несколько развернуто, что ли… В общем, тело лежало бы по-другому.
— Может, положение трупа изменили? — высказал предположение Ворожищев.
— Все свидетели, начиная от Бориса и Ольги и кончая соседями, которые прибежали на выстрелы, говорят, что никто ничего не трогал.
— А убийца не мог?
— Зачем? — в свою очередь спросил Гольст.
— Ну, чтобы инсценировать самоубийство…
— Но, откуда убийце знать, как должен лежать самоубийца. Это во-первых. Во-вторых, в комнате было темно.
Вернее, она чуть освещалась фонарем с улицы. В-третьих, Ветров был укрыт одеялом.
Гольст нашел в деле нужное место — показания Бориса. По его словам, когда он вбежал в комнату, то стащил с отца одеяло, пытаясь разглядеть ранения. Ружье при этом упало на пол.
— Опять же ружье, — развивал мысль Гольст. — Могло оно остаться на кровати, если бы Александр Карпович стрелял в себя сам?
— Хотите сказать, что в силу отдачи оно должно было упасть на пол? — уточнил Ворожищев.
— Скорее всего. Хотя утверждать это категорически трудно. Надо, помоему, выслушать мнение баллистов.
— Несомненно, — согласился Ворожищев. — Не понимаю, почему этого не сделал следователь, который первым вел дело.
— Мы должны точно знать, — продолжал Гольст, — под каким углом был произведен выстрел в Ветрова и где должно было оказаться ружье в результате отдачи.
— Да, да, баллистическая экспертиза необходима, — заключил Ворожищев. — Это поможет прояснить ситуацию.
Проведение посмертной психиатрической экспертизы — дело весьма хлопотное и трудное. Психическое заболевание не оставляет явных следов на теле, подобных шрамам, рубцам, изменениям внутренних органов. Если умерший не состоял при жизни на учете в психиатрической больнице, то очень непросто установить, нормальный он был или нет. Для этого требуется выяснить, как он вел себя в кругу родных, знакомых, сослуживцев. А это значит — опросить множество людей.
Но и тогда истину установить сложно:
сколько людей, столько и мнений.
Александр Карпович Ветров на учете у психиатров не состоял. Единственный раз его признали больным шизофренией в далеком 1943 году. Но чем с большим числом родственников, друзей и сослуживцев погибшего беседовали следователи, тем сильнее укреплялись во мнении, что у Ветрова была вполне нормальная психика. Так почему же в 1943 году его признали шизофреником? Врачебная ошибка? Симуляция?
Инспектору уголовного розыска капитану Самойлову удалось разыскать одного человека, знавшего Ветрова со времен войны. Это был Чичков, пенсионер и инвалид. Он служил вместе с Александром Карповичем в запасном полку. Чичков, в отличие от Ветрова, попал в действующую армию, воевал, был ранен. Встретился со своими однополчанами в конце пятидесятых годов, когда Ветров уже ходил в начальниках.
Жилось Чичкову нелегко: часто болел из-за ранения. Он попросил Александра Карповича помочь ему в устройстве на подходящую работу. Тот пообещал и отделывался обещаниями несколько месяцев, так ничего для старого знакомого и не сделав…
— Как же это? — удивился капитан. — А воинская дружба?
— Нашли вояку, — горько усмехнулся Чичков. — Ветров только и мечтал о том, как бы застрять в тылу. Помню, случай у нас был на учениях. Одному пареньку из нашего взвода оторвало три пальца на правой руке. Патрон взорвался. Комиссовали, естественно. Ветров признался мне тайком, что завидует ему. Я говорю: вот дурья башка, чему завидуешь? Он засмеялся: для настоящего мужчины главное — голова. А что, мол, если руки будут целы, а башку оторвет.
Почему Ветрова освободили от службы в армии, Чичков не знал.
Капитан Самойлов рассказал об этой беседе следователю Гольсту.
— Выходит, Ветров мечтал, чтобы его комиссовали, — прокомментировал свой рассказ Самойлов. — И нашел себе вполне подходящую болезнь: и голова, и руки целы остались.
— Как же врачи его не разоблачили? — покачал головой следователь. — Ведь в те времена были очень большие строгости.
— А может, подкупил кого. Тогда тоже продажные шкуры встречались. В общем, Ветров-старший — тот еще патриот! — Самойлов махнул рукой. — Интересно, что говорила ему совесть, когда он после войны каждый год Девятого мая принимал поздравления и подарки?
— Она, вероятно, шептала так тихо, что он ничего не слышал, — усмехнулся Владимир Георгиевич. — Ну что ж, для нас из всего этого важно сделать вывод: болел Ветров шизофренией или нет, мог покончить с собой на этой почве или не мог?
— По-моему, это такое же самоубийство, как и его шизофрения, — заметил капитан.
— Теперь о другом, Леонид Витальевич. О знакомых Ветрова-младшего.
Вернее, о его бывших любовницах…
— Этот выкидывал фортели, — сказал Самойлов. — Есть у Бориса дружок, некто Полонский…
— Который был замешан в истории с Мариной Зубовой?
— Да. Знаете, Владимир Георгиевич, прямо противно рассказывать, — брезгливо поморщился капитан. — Обменивались девицами…
— В каком смысле?
— В прямом. Погуляет Ветров с какой-нибудь месяц-другой и передаст Полонскому. Тот тоже в долгу не остается.
— Значит, те девицы сами испорченные.
— Не все. Некоторые порывали отношения с такими кавалерами.
— Есть обиженные на Ветрова?
— Есть. Особенно некая Изольда Романова. Подробности пока установить не удалось.
— История с ней была до женитьбы Ветрова?
— Да. В начале этого года.
— Значит, до… — задумчиво произнес Гольст. — Интересно, сейчас он остепенился?
— Да вроде бы.
— Кстати, о женитьбе, — продолжал следователь. — Странно. Все прочили Борису богатую невесту с высокопоставленными родителями. И недостатка в таких невестах, кажется, не было.
Но почему-то Ветров выбрал Ольгу Каменеву. Скромная девушка, из простой семьи… Может, не такой уж он испорченный? А все его былые похождения — грешки молодости?
— Да, выбор Ольги — непонятная штука… Знаете, Владимир Георгиевич, если хотите получше разобраться в Ветрове, поговорите с Олегом Турковым.
Это, насколько мне известно, самый близкий его друг.
— А кто такой этот Тур ков?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26