Та рассказала, как в половине четвертого к ним прибежала невеста Бориса с охотничьим ружьем и сообщила о трагедии в доме Ветровых.
— Я в первый раз пошла в ихний дом после ссоры. Борис ходит по дому в одних трусах и майке. А что было в спальне — ужас! — Анастасия Петровна передернула плечами. — Я месяц после этого спать не могла…
— Вы слышали выстрелы?
— А как же! Очень даже хорошо слышала.
— А не можете сказать, сколько времени прошло между первым и вторым выстрелами?
Бобринская задумалась.
— Да как вам сказать… Быстро время прошло…
— Ну, сколько минут? Хотя бы приблизительно?
— Какие там минуты! Почти один за другим… Секунды три-четыре.
— Это вы точно помните? — переспросил Гольст.
— Не верите — можете у моего спросить. Он подтвердит. Зачем мне врать?
— даже несколько обиделась Анастасия Петровна.
Допросив Бобринского, следователь получил тот же ответ: между первым и вторым выстрелами прошло не более четырех секунд.
— Ну и порядки были в семье Ветровых! — заметил следователь Сергей Михайлович Ворожищев, один из участников следственной группы, когда прочитал показания соседей. — Все оценивалось в рублях. А где же сердечность и доброта, о которой говорили все вокруг? Хлебосольство?
— Насчет доброты — это для посторонних. А хлебосольство… — Владимир Георгиевич усмехнулся. — Ветровы приглашали только нужных людей. Александр Карпович имел большой круг знакомых. Например, из стройтреста — чтобы доставать стройматериалы. Начальника телефонного узла — чтобы городской телефон провести на дачу.
Замначальника горторга — дефицит…
Все как на подбор номенклатурные работники. За столом у Ветровых рекой текли коньяк, марочные вина. Само собой разумеется, икра и другие деликатесы…
— Ну, тогда понятно. И все же странно, человек с таким размахом, а мелочился. За какое-то старое детское платьице удержал у домработницы пятерку.
А история с кирпичом — просто курам на смех.
— Это что! — сказал Гольст. — В прошлом году скандал был. Пришли проверять показания электросчетчика. Дома была одна Лариса. Контролер заподозрил что-то неладное: огромный дом, разные электроприборы, даже электрическая пила, а расход энергии — на копейки. И обнаружилось приспособление для кражи электричества. Ветрову удалось замять дело через знакомых.
— Несолидно. Значит, скупердяй, да еще нечестный, — подытожил Ворожищев. — Хорошенький пример для детей. Вот так и вырастают хапуги да стяжатели.
Разговор зашел о ночи с 31 августа на 1 сентября.
— Мне не дают покоя показания Бобринских о выстрелах, — сказал Гольст.
— Если они не ошибаются, версия о самоубийстве Ветрова и убийстве им жены представляется более чем сомнительной.
— Да, — кивнул Сергей Михайлович, — три-четыре секунды… Успеть в такой короткий срок убить жену, потом лечь в постель и — выстрелить в себя вряд ли возможно.
Владимир Георгиевич пожал плечами.
— Вообще-то оценка времени субъективна. Зависит от состояния человека. В иных ситуациях и мгновение кажется долгим.
— Надо уточнить у кого-нибудь еще.
Рядом с Ветровыми находится дача неких Цыплаковых. Борис говорит, что они прибежали к ним почти одновременно с Бобринскими. Они не спали всю ночь, сидели у постели тяжелобольного. Значит, тоже слышали выстрелы.
Их сейчас нет в городе, отдыхают в Кисловодске. Скоро должны вернуться. Тогда и допросим.
— Не забывайте, что муж и жена Бобринские одинаково определили интервал между выстрелами.
— Владимир Георгиевич, — задумчиво произнес Ворожищев, — если предположить убийство… Не мог это сделать Бобринский? Вы же сами говорите, что он едва не подрался с Ветровым из-за той пятерки, которую Александр Карпович вычел из денег домработницы.
— Не едва, а подрался, — уточнил Гольст. — Их разняли и успокоили Цыплаковы.
— Вот видите. Помимо обиды, тут могла быть еще и зависть. Для Бобринского Ветровы кто? Барчуки. Заносчивые и к тому же нахальные.
— Обидели мужика крепко, это верно, — согласился Гольст.
— Что представляет из себя Бобринский?
— Несдержанный, вспыльчивый. Его в Быстрице побаиваются. Но чтобы пойти на убийство… — Владимир Георгиевич покачал головой. — На меня он произвел неплохое впечатление. Прямой, справедливый, рассуждает трезво.
— А может, довели его эти Ветровы?
— Будем проверять, — сказал Гольст.
Допрос тетки Надежды Федоровны, бабы Мани, как называчи ее в семье Ветровых, провел следователь Ворожищев.
Мария Ивановна была крепкой старухой. Простое крестьянское лицо, круглые щеки с мелкими розовыми прожилками, мягкий деревенский говор.
Чувствовалось, что Мария Ивановна недолюбливала супруга своей племянницы.
— Бог ему судья, — сказала она об Александре Карповиче. — Но хочу заметить: до него Надя была другая. Это уж при Александре стала такой жадной.
У Ветрова ведь раньше была другая жена. Развелись сразу после войны. Я слышала, она сама ушла. Допек муженек своей скаредностью. А Надежда пошла за Александром — как в омут кинулась.
Еще бы, мужиков вокруг мало, погибли на войне… Ветров был с положением, солидный. Сошлись они в сорок пятом, а через год Боря родился. Живут год, другой, третий, а все не расписываются. Я как-то спросила у Нади, почему не оформляете брак по закону? Не боишься, что он бросит тебя с сыном — и поминай как звали? Она отвечает: нет, не бросит. А не регистрируемся, потому что мне пособие платят как материодиночке. Это ее Александр подучил.
Уж я срамила Надежду, так срамила. Не стыдно, мол, перед людьми? Да и не тоже государство обманывать. Может, кому-то это пособие действительно нужно позарез, а с их доходами… Она говорит: как муж скажет, так и будет. Зарегистрировались аж в пятьдесят первом году! Ветрову смотреть на белый свет деньги глаза застили! Надя — солидный человек, заведующая детским садом, а до последнего времени цветы продавала, клубнику. Сама! — Старушка покачала головой. — Или я чего-то не понимаю, или свет перевернулся. Не знаю…
— Как Александр Карпович относился к своим детям? — спросил следователь.
— Борьку в свою веру обратил. Деловой… Не чихнет за просто так. Отец сызмальства приучил: получит в школе четверку — деньги на мороженое, пятерку — на кино. В институт поступил — на тебе пятьсот рублей.
— За что? — удивился Ворожищев.
— Ну, потрудился, мол, заработал.
— Так ведь институт сыну нужен, а не отцу.
— Вот и я говорила: кого ростите? — она сделала ударение на первый слог, отчего слово прозвучало как-то значительнее. — Он же сам потом, когда в старости будет ухаживать за вами, плату потребует…
— Это вы Александру Карповичу говорили?
— Наде. Она только молчит… Да и что с нее взять — на мужа, как на икону, молится, — баба Маня вздохнула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
— Я в первый раз пошла в ихний дом после ссоры. Борис ходит по дому в одних трусах и майке. А что было в спальне — ужас! — Анастасия Петровна передернула плечами. — Я месяц после этого спать не могла…
— Вы слышали выстрелы?
— А как же! Очень даже хорошо слышала.
— А не можете сказать, сколько времени прошло между первым и вторым выстрелами?
Бобринская задумалась.
— Да как вам сказать… Быстро время прошло…
— Ну, сколько минут? Хотя бы приблизительно?
— Какие там минуты! Почти один за другим… Секунды три-четыре.
— Это вы точно помните? — переспросил Гольст.
— Не верите — можете у моего спросить. Он подтвердит. Зачем мне врать?
— даже несколько обиделась Анастасия Петровна.
Допросив Бобринского, следователь получил тот же ответ: между первым и вторым выстрелами прошло не более четырех секунд.
— Ну и порядки были в семье Ветровых! — заметил следователь Сергей Михайлович Ворожищев, один из участников следственной группы, когда прочитал показания соседей. — Все оценивалось в рублях. А где же сердечность и доброта, о которой говорили все вокруг? Хлебосольство?
— Насчет доброты — это для посторонних. А хлебосольство… — Владимир Георгиевич усмехнулся. — Ветровы приглашали только нужных людей. Александр Карпович имел большой круг знакомых. Например, из стройтреста — чтобы доставать стройматериалы. Начальника телефонного узла — чтобы городской телефон провести на дачу.
Замначальника горторга — дефицит…
Все как на подбор номенклатурные работники. За столом у Ветровых рекой текли коньяк, марочные вина. Само собой разумеется, икра и другие деликатесы…
— Ну, тогда понятно. И все же странно, человек с таким размахом, а мелочился. За какое-то старое детское платьице удержал у домработницы пятерку.
А история с кирпичом — просто курам на смех.
— Это что! — сказал Гольст. — В прошлом году скандал был. Пришли проверять показания электросчетчика. Дома была одна Лариса. Контролер заподозрил что-то неладное: огромный дом, разные электроприборы, даже электрическая пила, а расход энергии — на копейки. И обнаружилось приспособление для кражи электричества. Ветрову удалось замять дело через знакомых.
— Несолидно. Значит, скупердяй, да еще нечестный, — подытожил Ворожищев. — Хорошенький пример для детей. Вот так и вырастают хапуги да стяжатели.
Разговор зашел о ночи с 31 августа на 1 сентября.
— Мне не дают покоя показания Бобринских о выстрелах, — сказал Гольст.
— Если они не ошибаются, версия о самоубийстве Ветрова и убийстве им жены представляется более чем сомнительной.
— Да, — кивнул Сергей Михайлович, — три-четыре секунды… Успеть в такой короткий срок убить жену, потом лечь в постель и — выстрелить в себя вряд ли возможно.
Владимир Георгиевич пожал плечами.
— Вообще-то оценка времени субъективна. Зависит от состояния человека. В иных ситуациях и мгновение кажется долгим.
— Надо уточнить у кого-нибудь еще.
Рядом с Ветровыми находится дача неких Цыплаковых. Борис говорит, что они прибежали к ним почти одновременно с Бобринскими. Они не спали всю ночь, сидели у постели тяжелобольного. Значит, тоже слышали выстрелы.
Их сейчас нет в городе, отдыхают в Кисловодске. Скоро должны вернуться. Тогда и допросим.
— Не забывайте, что муж и жена Бобринские одинаково определили интервал между выстрелами.
— Владимир Георгиевич, — задумчиво произнес Ворожищев, — если предположить убийство… Не мог это сделать Бобринский? Вы же сами говорите, что он едва не подрался с Ветровым из-за той пятерки, которую Александр Карпович вычел из денег домработницы.
— Не едва, а подрался, — уточнил Гольст. — Их разняли и успокоили Цыплаковы.
— Вот видите. Помимо обиды, тут могла быть еще и зависть. Для Бобринского Ветровы кто? Барчуки. Заносчивые и к тому же нахальные.
— Обидели мужика крепко, это верно, — согласился Гольст.
— Что представляет из себя Бобринский?
— Несдержанный, вспыльчивый. Его в Быстрице побаиваются. Но чтобы пойти на убийство… — Владимир Георгиевич покачал головой. — На меня он произвел неплохое впечатление. Прямой, справедливый, рассуждает трезво.
— А может, довели его эти Ветровы?
— Будем проверять, — сказал Гольст.
Допрос тетки Надежды Федоровны, бабы Мани, как называчи ее в семье Ветровых, провел следователь Ворожищев.
Мария Ивановна была крепкой старухой. Простое крестьянское лицо, круглые щеки с мелкими розовыми прожилками, мягкий деревенский говор.
Чувствовалось, что Мария Ивановна недолюбливала супруга своей племянницы.
— Бог ему судья, — сказала она об Александре Карповиче. — Но хочу заметить: до него Надя была другая. Это уж при Александре стала такой жадной.
У Ветрова ведь раньше была другая жена. Развелись сразу после войны. Я слышала, она сама ушла. Допек муженек своей скаредностью. А Надежда пошла за Александром — как в омут кинулась.
Еще бы, мужиков вокруг мало, погибли на войне… Ветров был с положением, солидный. Сошлись они в сорок пятом, а через год Боря родился. Живут год, другой, третий, а все не расписываются. Я как-то спросила у Нади, почему не оформляете брак по закону? Не боишься, что он бросит тебя с сыном — и поминай как звали? Она отвечает: нет, не бросит. А не регистрируемся, потому что мне пособие платят как материодиночке. Это ее Александр подучил.
Уж я срамила Надежду, так срамила. Не стыдно, мол, перед людьми? Да и не тоже государство обманывать. Может, кому-то это пособие действительно нужно позарез, а с их доходами… Она говорит: как муж скажет, так и будет. Зарегистрировались аж в пятьдесят первом году! Ветрову смотреть на белый свет деньги глаза застили! Надя — солидный человек, заведующая детским садом, а до последнего времени цветы продавала, клубнику. Сама! — Старушка покачала головой. — Или я чего-то не понимаю, или свет перевернулся. Не знаю…
— Как Александр Карпович относился к своим детям? — спросил следователь.
— Борьку в свою веру обратил. Деловой… Не чихнет за просто так. Отец сызмальства приучил: получит в школе четверку — деньги на мороженое, пятерку — на кино. В институт поступил — на тебе пятьсот рублей.
— За что? — удивился Ворожищев.
— Ну, потрудился, мол, заработал.
— Так ведь институт сыну нужен, а не отцу.
— Вот и я говорила: кого ростите? — она сделала ударение на первый слог, отчего слово прозвучало как-то значительнее. — Он же сам потом, когда в старости будет ухаживать за вами, плату потребует…
— Это вы Александру Карповичу говорили?
— Наде. Она только молчит… Да и что с нее взять — на мужа, как на икону, молится, — баба Маня вздохнула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26