«Непостоянный, как Лингейн», – говорили люди.
На первый взгляд казалось, что печальный исход неизбежен. В то время как соседние планеты объединились и становились могущественными, гражданские смуты на Лингейне делались все дороже и опаснее. Настал момент, когда население планеты было готово поступиться чем угодно во имя спокойствия. Поэтому на смену плутократии пришла автократия – ценой частичной утраты свобод. Власть сконцентрировалась в руках одного человека. Но этот человек дружелюбно относился к населению, используя его как противовес несмирившимся торговым династиям.
При автархах Лингейн разбогател и окреп. Даже тираниты, напавшие на него в расцвет своего могущества, немногого добились. Правда, они не были побеждены, но были остановлены. И шок от этого остался навсегда: после нападения на Лингейн тираниты не завоевали ни одной планеты.
Все остальные Затуманные королевства тираниты превратили в своих бесправных вассалов. Лингейн, однако, остался «дружественным государством», теоретически равным «союзником» Тирана, и права его были закреплены договором.
Автарха такая ситуация не обманывала. Шовинисты планеты могли позволить себе роскошь считать Лингейн свободным, но Автарх знал, что тиранитская опасность все это время была на расстоянии вытянутой руки, не дальше.
И, возможно, сейчас дело шло к концу. «Союзник» решил сжать их в своих медвежьих объятиях. И сам Автарх, безусловно, дал им для этого долгожданный повод. Тайная организация, созданная им, хотя и малоэффективная сама по себе, была достаточным основанием для карательной операции, которую могли предпринять тираниты. Юридически Лингейн был виновной стороной.
Неужели крейсер – первый сигнал начала операции?
– Корабль охраняют? – спросил Автарх.
За ним наблюдают. Два наших торговых судна, – Риззет криво усмехнулся, – находятся в пределах показаний массометра.
– Ну и что вы обо всем этом думаете?
– Не могу понять… Единственный Джилберт, который мне известен, – это Джилберт Хинриад с Родии. Вы имели с ним дело когда-нибудь?
– Видел во время последнего посещения Родии, – сказал Автарх.
– Вы, разумеется, ничего ему не говорили?
– Разумеется.
– Может быть, вы допустили какую-то неосторожность, – Риззет подозрительно прищурился, глядя на Автарха, – и тираниты узнали об этом от Джилберта? Хинриады в наши дни славятся своим слабоумием. И теперь расставлена ловушка, чтобы окончательно поймать вас?
– Сомневаюсь. В неподходящее время все это происходит. Я отсутствовал на Лингейне больше года, прибыл на прошлой неделе, через несколько дней снова улетаю. Сообщение пришло именно в те редкие дни, когда меня можно застать здесь.
– Вы не думаете, что это совпадение?
– Я не верю в совпадения… Существует только одна возможность все выяснить до конца. Поэтому я сам полечу на этот корабль. Один.
– Но это невозможно, сэр! – изумился Риззет. Маленький неровный шрам над его правым ухом внезапно покраснел.
– Вы запрещаете мне? – сухо спросил Автарх.
Все же он был Автархом. Лицо Риззета вытянулось, и он проговорил:
– Как вам будет угодно, сэр.
На борту «Беспощадного» ожидание становилось все более напряженным. Двое суток корабль не сходил с орбиты.
Джилберт с неослабевающим вниманием следил за приборами.
– Вам не кажется, что они приближаются? – нервно спросил он.
Байрон брился, осторожно обрызгивая лицо тиранитским эрозийным аэрозолем. Он бросил взгляд на экран.
– Нет. Зачем им это? Они просто следят за нами.
Он сосредоточился на трудном участке верхней губы и нахмурился, ощутив на языке кисловатый вкус аэрозоля. Тираниты пользовались им почти виртуозно. Несомненно, в умелых руках это самый быстрый из всех существующих способов бритья. В сущности аэрозоль представлял собой превосходный растворитель волос, который не действовал на кожу. И давление на кожу было не больше, чем от дуновения ветерка.
Но Байрону этот способ не нравился. Ходили слухи, что у тиранитов рак кожи лица бывает гораздо чаще, чем у других людей, и многие приписывали это их способу бриться. Байрон впервые задумался: а не лучше ли полностью и навсегда убрать волосы с лица? В некоторых районах Галактики это практиковалось. Однако он тут же отказался от этой мысли: волосы убираются навсегда, а мода снова может вернуться к усам или бакенбардам.
Байрон рассматривал свое лицо в зеркале, прикидывая, пойдут ли ему баки на щеках, когда в дверях появилась Артемизия.
– Я думала, вы спите.
– Я спал, но потом проснулся, – с улыбкой сказал Байрон.
Она потрепала его по щеке, а потом нежно провела по ней пальцами.
– Гладкая… Вам теперь не дашь больше восемнадцати.
Он поднес ее руку к губам:
– Пусть это вас не обманывает.
– Они по-прежнему следят за нами? – спросила она.
– По-прежнему. Меня начинает раздражать это скучное ожидание.
– Я не нахожу его скучным.
– Мы с вами говорим о разных вещах, Арта.
– Почему бы нам не высадиться прямо на Лингейн?
– Мы думали об этом. Мне кажется, нам не следует рисковать. Лучше подождать, пока позволяют запасы воды.
– Говорю вам, они движутся! – воскликнул Джилберт.
Байрон подошел к панели, взглянул на массометр, потом на Джилберта.
– Возможно, вы и правы.
Он ввел какие-то данные в калькулятор и посмотрел на шкалу.
– Нет, Джилберт, корабли относительно нас не движутся. Показания массометра изменились, потому что к ним присоединился третий корабль. Насколько я могу судить, он в пяти тысячах миль от нас, «ро» – около сорока шести градусов, «фи» – сто девяносто два градуса от линии корабль – планета, если я не напутал с направлением – по часовой стрелке или против. А если напутал, то углы соответственно будут триста четырнадцать и сто шестьдесят восемь градусов.
Он замолчал, изучая новые данные.
– Я думаю, третий корабль приближается. Он маленький. Можете связаться с ним, Джил?
– Могу попытаться.
– Хорошо. Изображение не давайте, только звуковой сигнал, пока не разберемся, кто это к нам пожаловал.
Интересно было смотреть на Джилберта у радиопередатчика. Очевидно, он обладал врожденным талантом. Направить узкий радиолуч на определенный пункт пространства – трудная задача, и корабельная аппаратура помогает в этом лишь частично. Джилберт знал расстояние до корабля с точностью в несколько сотен миль. Он знал также два угла, каждый из которых мог быть определен с ошибкой в пять градусов в любом направлении.
Это давало объем примерно в десять миллионов кубических миль, в котором мог находиться корабль. Остальное зависело от умения радиста. А ведь в самой широкой части радиолуч едва достигал полумили в поперечном сечении. Говорили, что опытные радисты нутром чуют, сколько миль осталось лучу до цели:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54