Я тоже купил билет, потом позвонил в контору, но заметил, что времени на объяснения совсем не осталось. Я ехал в жестком вагоне второго класса с кюре и четой итальянцев с тремя детьми. Представляешь, что у меня было за путешествие?
– Дальше?
– Все это время твой гнида Бержерон нежился в первом классе. Сегодня в шесть утра мы вышли в Мутье, где холод, как в Сибири!
– Бедненький!
– Давай издевайся надо мной, это меня согревает!
– Так что происходит?
– Бержерон спросил, есть ли такси до Куршевеля. Поскольку их еще нет, он взял билет на автобус, который должен туда отправиться через двадцать минут. Что мне делать?
– Следуй за ним и не теряй из виду!
– А где я там остановлюсь?
– Не останавливайся, Толстяк, иди вперед!
– Очень остроумно. Я не забронировал место в гостинице, а из багажа у меня только вчерашний номер «Франс суар». Я в легком пальто и в городских ботинках. Ты можешь себе представить: я на горнолыжной станции в таком виде?
Я оцениваю ситуацию, потом, с присущей мне решительностью, закрываю вопрос.
– Слушай, Приятель, когда приедешь в Куршевель, иди в «Отель де Грандз Альп». Хозяева – мои друзья. Я позвоню им и попрошу встретить тебя ликующими криками и приготовить комнату. Так что ты сможешь принять хорошую ванну и отдохнуть с дороги.
– Что за хреновину ты порешь! – протестует Берюрье. – У меня денег кот наплакал. Едва хватило на билет, да и то пришлось доставать из заначки в носке,
– Не хотел бы я быть на месте парня, дававшего тебе сдачу!
– Если ты не пришлешь мне фонды, то я буду вынужден возвращаться домой через консульство Франции в Савое.
– Получишь ты свои фонды. Срочный перевод будет отправлен, как только откроются почты. Держи меня в курсе дела.
– Ладно, я закругляюсь. Мне надо закончить завтрак: моя кружка горячего вина может остыть.
И он кладет трубку.
– Что-нибудь серьезное? – беспокоится Фелиси.
– Нет. Берю в Мутье. Компаньон Буальвана поехал в Куршевель кататься на лыжах.
– Ты считаешь, это правильный след?
– Я ничего не считаю, ма, просто принимаю обычные предосторожности...
После этого я иду принять ванну.
Через час я выхожу на тропу войны. Прикинутый, как милорд, побритый и надушенный, я начинаю день с хорошим настроением. Дело Берюрье решено: его уже ждут в «Грандз Альп», а средства будут ему высланы через час. Я решаю зайти в больницу, проведать Пакретта.
Пожиратель пилюль похож на мумию Рамзеса II, только не такой свежий. Единственное, что можно увидеть между бинтами, это его кожу красивого зеленого цвета. Он смотрит, как я подхожу, и его взгляд увлажняется.
– Ах, комиссар, какая неудача! Медсестра, провожавшая меня, шепчет:
– Не слишком утомляйте его разговором, он еще очень слаб.
– Пакретг, – говорю я, – кажется, малый, напавший на вас вчера, был невысоким.
– Да.
– Он был средиземноморского типа? Он колеблется.
– Вы знаете, в темноте... И потом, все произошло так быстро...
– Вы говорили Матиа о золотых зубах.
Эта деталь меня смущает, потому что у Альфредо нет фикс. Его клыки натуральные и блестят, как у хищников (спасибо зубной пасте «Кольгат»!).
– Да, – бормочет Пакретт. – Я видел, как они блестели у него во рту.
Да, это мог быть и старина Фредо. Повторяю вам: его клыки блестят так, что, когда он смеется, появляется такое ощущение, что солнце отражается от витрины магазина.
– Матиа мне также сказал, что у него были нависающие веки?
– Да, когда он меня колотил, его глаза были как бы полузакрыты.
– Вы узнаете этого типа по фотографии?
– Думаю, да.
– Тогда я вам покажу одну. Я позвонил Пино и попросил его привезти снимок сюда.
– Вы вышли на след? – спрашивает Дохляк.
– Может быть.
Новое появление медсестры, маленькой блондиночки с солидными буферами спереди и пышным амортизатором сзади. Она докладывает о приходе преподобного Пино. Я прошу его пригласить, и Пинюш заходит в палату.
Он больше, чем когда бы то ни было, похож на раскрытый зонтик. У него все висит сверху донизу: сопля из носа, усы, окурок, поля шляпы, слишком широкое пальто и шерстяной шарф.
– Ну что, больно? – спрашивает он Пакретта, вяло пожимая его хлипкую руку.
– Да, и довольно сильно, – уверяет Пакретт и сообщает нам: – Я собираюсь подать прошение о досрочной отставке. У меня слишком слабое здоровье для этой профессии, а после такого избиения... Надеюсь, страховая компания не будет долго тянуть с выплатой. Я очень рассчитываю на крупную сумму за временную потерю трудоспособности.
Пино говорит, что со страховщиками ни в чем нельзя быть уверенным. Потом он сообщает, что у него начался бронхит, что приводит Пакретта в ужас.
– Не приближайтесь к моей кровати, – умоляет он. – Если при моих травмах я подхвачу еще какую-нибудь инфекцию, то могу уже не подняться.
Пино немного обижен. Он утверждает, что болеет исключительно для себя и не имеет привычки раздавать свои болезни налево-направо первым встречным, как рекламные проспекты.
Сан-А, начинающий терять терпение, требует фото месье Альфредо Бюизетти.
– Держи, – отвечает Пино.
Он роется в карманах, достает снимок и протягивает мне. Смотрю, на фото изображен сидящий на подушке толстый ребенок, который с глупым видом сосет палец.
– Что это с моим клиентом? Усох, что ли? Пино замечает свою ошибку.
– Это фото моего внучатого племянника. Сына сына моей сестры, той, что замужем за булочником из Ионны. Его зовут Жан-Лу. Не булочника, а ребенка. Ему десять месяцев. Красивый малыш, правда?
Мой ледяной взгляд заставляет его заткнуться. Он протягивает мне фото Альфредо. Я передаю его Пакретту.
– Узнаете?
Инспектор внимательно всматривается в изображение сквозь свои бинты, потом утвердительно кивает.
– Восемь шансов из десяти, – отвечает он. – Но я не до конца уверен, потому что было темно.
– Спасибо за информацию, – благодарю я. – Это может пригодиться.
Я прощаюсь с беднягой Пакреттом.
– В следующий раз я принесу вам сладенького. Достопочтенный Пинюш и я покидаем больницу. Едва мы вышли на улицу, как я прошу его ехать в контору и снова запереть Альфредо в секретную камеру.
Сам же я сажусь в тачку и еду домой к выдающемуся лыжнику месье Бержерону.
Он занимает целый этаж в массивном каменном доме. Вызваниваю трель на звонке. Открывшая дверь горничная спрашивает, что мне угодно. Я встречаю ее улыбкой, широкой, как задница машинистки, и очаровательная куколка начинает смотреть на меня с интересом. Это блондинка со вздернутым носиком и зелеными глазками с голубыми искорками. Глазки с искорками – моя слабость. Глаза в горошек или в шотландскую клетку мне не нравятся.
– Я бы хотел поговорить с месье Бержероном, – говорю я и излучаю сияние, будто закат солнца на календаре.
Те из вас, у кого в мозгах проросли грибы, небось задают себе вопрос:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25