Мы приблизились к широкой застекленной лоджии. Я переступила порог и остановилась, Елена автоматически наступила на порог. Чем выше находится центр тяжести предмета или человека, тем меньше его устойчивость. В этом смысле у меня перед ней было явное преимущество. При ее росте, каблуках и высоте порога она должна потерять равновесие от любого толчка.
Резко присев, я одновременно с силой дернула за руку, державшую меня за плечо. Все дальнейшее уложилось буквально в одно мгновение.
Выстрел. Звон посыпавшегося стекла. Бешеный топот трех пар ног за моей спиной. Белые пальцы, судорожно впившиеся в утыканную осколками раму. Белое лицо, повернутое ко мне. Безумные белые глаза с траурным ободком вокруг радужки.
— Стерва!
Она отталкивается обеими ногами от пола и делает сальто вперед.
"Смерть придет, у нее
Будут твои глаза."
Глава 20
Разумеется, ни в какую Черногорию мы в пятницу не поехали. Нам пришлось давать показания, а главное — выхаживать Веронику. Физически она, слава богу, не пострадала, но, когда оклемалась после снотворного, которым ее щедро поили последние двое суток, стало ясно, что нервы у нее вконец расшатаны. Она непрерывно плакала, и не отпускала меня ни на минуту. Так и ходила за мной хвостиком по квартире, а если я пыталась убедить ее, что мне нужно отлучиться, цеплялась за руки и начинала дрожать крупной дрожью. Через два дня такой жизни я стала опасаться за собственное душевное здоровье. А после визита Вероникиной тетушки даже вложила закладку в телефонный справочник. Там, где раздел психиатрических клиник.
Да, благодаря усилиям Полевичека эта дама-фантом в конце концов материализовалась. И не где-нибудь, а в моем многострадальном доме. Узнав о возвращении племянницы, Валентина Максимовна Пустельга в порыве внезапно нахлынувших родственных чувств вырвала у кого-то из официальных лиц правду о местопребывании Вероники (с моим адресом в придачу) и в пятницу, с утра пораньше, свалилась, как снег на голову.
При ближайшем рассмотрении в ней не оказалось ничего призрачного. И, вопреки фамилии, ничего птичьего. Вид этой особы немедленно родил в моем воображении образ бронированного сейфа, вроде того, в каком, по моим представлениям, должны храниться миллионы Вероники. У самой же Вероники тетушка, видимо, вызвала еще более сильные ассоциации. Во всяком случае, когда Валентина Максимовна решительно шагнула к племяннице, дабы прижать кровиночку к своей могучей груди, у кровиночки случилась самая настоящая истерика. Вытолкав смертельно обиженную мадам из квартиры, я два часа пыталась привести в чувство кузину, рыдания которой перемежались приступами бессмысленного хохота. Под конец руки у меня тряслись так, что я в течение двадцати минут не могла зажечь газовую горелку.
Нас обеих спасла Машенька, жена Генриха. Она приехала в пятницу вечером, внимательно посмотрела на меня, потом на Веронику и мгновенно назначила курс лечения:
— Генрих, мы забираем Веронику к себе! Ей нужна спокойная семейная обстановка, а не полубивачное существование, которое может предложить ей Варвара.
Я бы не назвала семейную обстановку Луцев спокойной. Пятеро их деток с успехом могли бы соперничать с переполненной площадкой молодняка в зоопарке. Но, возможно, Машенька вкладывает в понятие «спокойный» несколько иной смысл, нежели я. Несмотря на вопли, грохот и буйные игры детей, атмосфера в их доме царит прямо-таки субтропическая. Вообще, Машенька и Генрих — самые доброжелательные люди из всех, кого я когда-либо знала. Недаром Вероника, впадавшая в сумеречное состояние при одной мысли о разлуке со мной, сразу и безоговорочно согласилась уехать с Луцами.
В субботу я отправилась их навестить и имела возможность собственными глазами убедиться в действенности Машенькиной терапии. Вероника с самым умиротворенным видом сидела за садовым столиком на веранде, держа на коленях самого младшего Луца. Машенька хлопотала вокруг стола, а Генрих травил самые популярные байки из своей коллекции:
— …"Ду ю спик инглиш?" — спрашивает Варвара. Иностранцы дружно мотают головами. «Шпрехен зи дойч?» — вторит ей Леша. Та же реакция. «Аблан устедес эспаньол?» — делает Варька новую попытку. Беспомощное пожатие плеч. «Парле ву франсе?» — не сдается Леша. «Итальянцы мы, итальянцы!» — кричат отчаявшиеся гости на своем языке. Леша, не дрогнув, переходит на итальянский и объясняет им дорогу. «Кто вы?» — восхищенно ахают иностранцы, пожирая его и Варьку благоговейными взглядами. «Мы — дворники!» — хором отвечают они, вскидывают метлы на плечо и, печатая шаг, маршируют к закрепленному участку.
* * *
В воскресенье я пригласила Лиду и Селезнева в летнее кафе — нужно же было, наконец, рассеять тьму их неведения. Подумав, я добавила в список званых гостей Полевичека и Полуянова — они, как участники событий, дополнят мой рассказ и придадут ему необходимую достоверность.
В три часа пополудни я в компании трех милиционеров в штатском устроилась за столиком, на котором вскоре появились несколько кружек ледяного пива и гора раков.
— Подождем немного мою двоюродную бабушку, — предложила я. — Она, как всегда, задерживается.
Я намеренно упомянула официальную степень нашего с Лидой родства, предвкушая реакцию на ее появление Полевичека и Полуянова. Селезнев, уже знакомый с моей чудной тетушкой, ухмыльнулся и, показывая, что оценил замысел, лукаво мне подмигнул.
Лида не обманула наших ожиданий. Она прибыла в кафе за спиной кожаного рокера на великолепной черной «хонде», в обрезанных по колено джинсах и свободной футболке с неприличной надписью. Когда она, помахав рукой своему возничему, перепрыгнула через барьерчик и направилась к нашему столику, у Антона и Михаила Ильича глаза полезли на лоб.
— Знакомьтесь, это Лида. Лида, это тот самый Полянкин-Лужайкин, а точнее, Полевичек, с которым ты общалась по телефону. А это Антон. Он бесстрашно сопровождал нас во вражье логово.
Лида приветливо кивнула новым знакомым.
— Уф, какая жара! Это мое? — И она в три жадных глотка ополовинила пинтовую кружку. — Ну-с, приступай, Варвара. Я тебя внимательно слушаю.
Я начала рассказ, в нужных местах предоставляя слово Полевичеку, а потом и Полуянову. Дважды мы прерывались, чтобы сходить за новой порцией пива и раков.
— Бред! — воскликнула Лида, когда я поставила точку. — Шизофрения с литературно-уголовным уклоном. Неужели они всерьез рассчитывали, что этот безумный план сработает? И вообще, я ни черта не поняла! Прежде всего: зачем они пытались тебя засадить? Ведь ключ-то по-прежнему остался бы у тебя!
— Наверное, они рассчитывали, что я благородно верну его Веронике, когда она бросит мне в лицо обвинение в убийстве дорогих ей людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71